К у р о ч к а. Ты ее любишь?
Э д г а р. Не произноси при мне этого слова. Я ненавижу сам звук его.
К у р о ч к а. В последний раз ответь на мой вопрос.
Э д г а р. Нет, нет, это нечто иное. Я абсолютная марионетка, все происходит помимо меня. А я сам на себя смотрю, как на какую-то движущуюся китайскую тень на экране. Я могу только наблюдать движения, но не управлять ими.
К у р о ч к а. Значит, моя смерть ничего не изменила?
Э д г а р. Произошло только то, что я мучаюсь в тысячу раз больше, чем прежде. Я начал другую жизнь — не новую, от этого я отказался давно, а ДРУГУЮ. Внутри того, что уже есть, что существует, я создаю новый скелет. То есть за меня его создают: отец и она.
К у р о ч к а. А конечная пустота? Я говорю о чувствах.
Э д г а р. Всё как прежде.
К у р о ч к а. Чего от тебя хочет отец? Все того же?
Э д г а р. Да, он говорит, что я наверняка стану художником.
К у р о ч к а. Но ведь у тебя нет таланта — ни к чему.
Э д г а р. В том-то и дело. Нет и не будет. Так же, как мне никогда не стать блондином. Черные волосы можно обесцветить, но черный характер?
К у р о ч к а. Не сердись, я тебя кое о чем спрошу: а как с проблемой величия?
Э д г а р. Величие? А может, гигантизм? Я же сказал тебе: я паяц в руках неведомой силы — как марионетка я велик. Ха-ха!
К у р о ч к а. Не смейся. А реальная жизнь?
Э д г а р. Как попечитель состояния жены, я целиком вкладываю его в компанию Theosophical Jam. Эти трое господ устраивают дело — я всего лишь манекен.
Пауза.
К у р о ч к а. Не сердись, я тебе кое-что скажу. Ты слишком мало страдаешь.
Э д г а р. И ты смеешь мне это говорить! Неужели ты не понимаешь всего ужаса моей жизни?
К у р о ч к а. Понимаю, но все это ничто. От тебя можно чего-то добиться только пытками. Это я точно знаю.
Э д г а р. Как, значит, этого мало? Моя жена держит при себе этого Корбовского. Я его ненавижу, брезгую им, как мерзким червем, презираю его и вынужден все время терпеть его рядом с собой. Теперь он получит место в новой компании. Я не знаю, любовник он ей или нет; не спрашиваю об этом, не хочу копаться. Неужели тебе одного этого мало? Каждый мой вечер — это верх омерзения.
К у р о ч к а. Но ты ведь ее не любишь.
Э д г а р. Ты женщина, дитя мое. Тебе никогда этого не понять. Для вас существует только одно: любит — не любит, не любит — любит. Вам никогда не понять страданий, чуть более сложных, чем решение этой проблемы.
К у р о ч к а. Дальше. Что же еще тебя гнетет?
Э д г а р. Ты знаешь, как я ненавижу реальную жизнь. С утра я занят делами: конференции в банках, биржа, переговоры с поставщиками, счета. Сегодня начнется по-настоящему. Я — бизнесмен. Верх страданий.
К у р о ч к а. Всего этого мало. À propos[38], а что Тадзе?
Э д г а р. Твой предсмертный подарок...
К у р о ч к а. Клянусь тебе, я никогда прежде не видела этого мальчика.
Э д г а р. Факты говорят против тебя. Но я не хочу ворошить эту историю. Впрочем, до фактов мне дела нет. Значит, ты не мать ему.
К у р о ч к а. Ты же знаешь, что я не могу быть матерью!
Э д г а р. Чудеса случаются. Знаешь ли ты, что там, где я безуспешно пытался тебя убить, стоит огромная казарма? Впрочем, не важно.
К у р о ч к а. Скажи, какие у вас отношения?
Э д г а р. У нас с Тадзе? Я к нему дико привязан, но предчувствую в нем будущего подлеца, такого страшного, что Корбовский рядом с ним показался бы овечкой. У меня к нему невыносимое физическое отвращение на фоне безумной привязанности. Он меня совсем не любит и отца во мне видеть не хочет. Он без ума от Корбовского — это его эстетический идеал. Главные мучения я перечислил. Кажется, довольно.
К у р о ч к а. Все это — ничто...
Я н. Her Grace просят к столу.
Э д г а р. Сейчас.
Ян исчезает.
Это ничто? Чего же еще ты хочешь?
К у р о ч к а. Я не знаю... Может, тюрьма, а может физическая боль исцелит тебя. Бывали случаи обращения...
Э д г а р. Во что? В теософию?
К у р о ч к а. Нет — в веру в положительные ценности жизни.
Э д г а р. Подожди! Физическая боль. Это идея!
Подбегает к столу и звонит; Курочка наблюдает за ним с любопытством; слева вбегают четыре Л а к е я.
Слушайте, господа: сейчас же идите в музей ее сиятельства герцогини и принесите сюда испанскую машину для пыток, знаете, ту, в желто-зеленую полоску.
Лакеи быстро выходят налево. Эдгар нервно расхаживает. Водяная Курочка идет налево, садится в кресло, глазами следит за ним.
Э д г а р. Ну, теперь я тебе покажу...
К у р о ч к а. Только сам себе в чем-нибудь не солги.
Э д г а р. Тихо. Теперь я сам себе хозяин. Я знаю, что делать, и сделаю это сам, без посторонней помощи. (Топает ногой.) Тихо! Говорю тебе...
Входят Л а к е и, вносят сундук длиной в два с половиной метра, с прозрачной стенкой, собранный из закрепленных наискосок зеленых и желтых досочек; по углам сундука желтые кольца с ручками внутри, что-то вроде лежанки; от ручек отходят толстые шнуры; у сундука древний вид.
Поставить на середину!
Лакеи ставят сундук и навытяжку становятся с четырех углов.
А теперь слушайте: с помощью этой машины вы будете меня пытать. И хоть бы я не знаю как кричал и просил сжалиться, вы будете растягивать меня до тех пор, пока я кричать не перестану. Понятно? Привяжете за руки, за ноги и будете крутить ручки.
Л а к е и. Да, так точно, понятно, хозяин.
Э д г а р. Ну— живо! (Сбрасывает сюртук и швыряет его на пол; остается в голубой рубашке, после чего быстро влезает в сундук и ложится на лежанку головой влево.) Скорей!
Лакеи с безумной быстротой завязывают шнуры и начинают вращать ручки, сначала быстро, потом медленней, с усилием. Эдгар жутко и равномерно стонет. Курочка как безумная смеется, сидя в кресле. В промежутках между стонами Эдгара явственно слышен ее смех.
Перестаньте — ааа! Я не могу! Ааа! Ааа! Смилуйтесь!!! Хватит! Ааа!
Последние «Ааа!» вопит ужасно и внезапно затихает. Портьера отодвигается, видно, как заглядывает Л е д и. За ней толпятся мужчины. Лакеи застывают в прежних позах, глядя в сундук и не отпуская ручек.
К у р о ч к а. Чего уставились? Крутите дальше.
Компания из столовой во главе с Леди медленно спускается в салон. За ними Я н. Курочка перестает смеяться, сидит тихо, глядя перед собой в одну точку.
1 - й Л а к е й. Так он же потерял сознание.
2 - й Л а к е й. Хватит с него, бедолаги.
О т е ц (подбегает к сундуку и заглядывает внутрь). Он что, с ума сошел? (Лакеям.) Вынуть его сию же минуту.
Лакеи невероятно быстро отвязывают Эдгара и извлекают его, совершенно раскисшего.
На диван его. (Курочке.) Эльжбета, ты устроила эту гнусность?
В эту минуту слева с криком вбегает Т а д з е, в рубашке и чулках. За ним А ф р о с ь я. Леди со свитой стоит на месте, немного справа. Лакеи относят Эдгара на красный диван, направо, и становятся справа навытяжку. К ним подходит Ян. Они шепчутся.
Т а д з е. Папа, папа! Не кричи больше никогда.
Падает на колени у дивана; Эдгар открывает глаза, лицо его проясняется.
Папа, я тебя люблю, я проснулся.
Эдгар гладит его по голове.
Папа, это она тебя мучает, та чужая тетя, которая хотела стать моей мамой. Я не хочу, чтоб она была здесь. Заберите ее. (Прячет лицо на груди Эдгара, тот его обнимает.)
К о р б о в с к и й (во весь голос говорит в тишине). Бесплодные метафизические муки в четвертом измерении.
О т е ц. Прошу вас помолчать. (Лакеям.) Вынести этот проклятый сундук, живо.
