В а х а з а р (завершает речь). Так вот, я хочу вам дать хоть немного всего этого. И дам, даже если вам придется пройти через такие муки, по сравнению с которыми то, что происходит теперь, покажется вам истинным наслаждением.

Все слушают, оцепенев от страха.

I  Б а б а. Ну хорошо, Ваша Единственность, только что же такое это самое «все это», о котором вы толкуете, вот в чем дело. Я об этом уже где-то слышала, но так и не поняла, хотя хорошо знаю теорию Эйнштейна.

В а х а з а р (вытирая избыток пены с френча). Видишь ли, старуха, этого я и сам не знаю. Тут ни мне, ни тебе и сам Эйнштейн не поможет. Я мог бы узнать, но не хочу. Тогда я потерял бы способность действовать. (Всем.) Вам понятно? А?

Молчание.

Если бы я досконально знал, в чем тут дело, если бы все понимал так же, как эта старуха, да впрочем, и сам я тоже, понимаю Эйнштейна, я ничего для вас не мог бы сделать.

За сценой слышен винтовочный залп.

О — одним литератором меньше. Сразу воздух посвежел. Сам не люблю писать и графоманов не выношу. Собачье племя, черт бы их подрал!

С т а р ы й  Р а б о ч и й. Ну ладно, Ваша Единственность, вот вы сами сказали; пока не будет ничего кроме страданий. Я, положим, верю, что наши внуки и так далее, но мы-то — мы что будем с этого иметь?

В а х а з а р. По всей вероятности, ничего, и это вовсе не так трагично, как кажется. Мы должны выйти за рамки личного — иначе нам никогда ничего не создать. Я хочу вернуть человечеству то, что оно утратило и ценой чего оно стремится стать — если уже не стало — чем-то в точности таким же, как улей, муравейник, стая саранчи, осиное гнездо или что-нибудь еще в этом роде.

I  Б а б а. Так-то оно так, да только мы, старики, тоже хотим отдохнуть. Вы-то, Ваша Единственность, в своем время насладились жизнью, пожили в свое удовольствие. А нам — шиш. Все как было, только еще хуже.

С к а б р о з а. Это точно. Он насладился — всем чем угодно, под завязку. Уж я-то его знаю.

В а х а з а р (Скаброзе). Прошу меня не прерывать! (Бабе.) Вы что же думаете — речь о вас идет, о вас как таковых? Да ничего подобного. Кто это вам сказал? Тут речь даже не обо мне — не обо мне самом. Я мучаюсь больше всех. Радуйтесь, что вы страдаете рядом с таким человеком, как я. Не вынуждайте меня заниматься пустой болтовней, а главное — не вынуждайте думать. Ведь если бы я захотел, я бы сегодня же ночью все обдумал, а утром встал совершенно другим человеком и ничего, буквально ничего уже не мог бы сделать. Вот вы жалуетесь, что иной раз вам приходится подождать месячишко-другой, пока рассмотрят прошение. Иудеи тоже ждали Мессию, и только потому у них теперь есть Кантор, Бергсон — о, как я ненавижу этого болтуна, — Маркс, Гуссерль, Эйнштейн... Не подумайте, что я филосемит, это только факты.

I  Б а б а. Ну да, евреи ждали-ждали, да только переждали, а когда Мессия явился — кокнули его.

В а х а з а р. Баба, не испытывай мое терпение. Не ты, так внучка твоя будет счастлива.

С т а р ы й  Р а б о ч и й. Но я-то, я. Мне-то что с того?

В а х а з а р (передразнивает). Я! Я! Я! Если бы я рассуждал так же, вы были бы сейчас стадом баранов. А так вы по крайней мере чего-то ждете. (Смеется.) Вы, наверное, думаете, что за это время я уже мог бы уладить все ваши дела. Ладно! Ну! Давай бумажку — кто там крайний! (Вырывает бумагу у Старого Рабочего.)

Р ы п м а н (в тот же миг хватает его за руку и начинает считать пульс). Ваша Единственность: 175. Ни минуты больше. Конец.

Вбегает Визгоморд с бумагой и бутылкой вина в руке.

В и з г о м о р д (продираясь сквозь толпу). Эй — Дюбал! А ну, давай ко мне. Дело есть. (Бьет Вахазара кулаком по затылку.) Читай, холера, не то мослы переломаю.

Вахазар молча продолжает читать прошение Старого Рабочего. Рыпман сует ему градусник под френч.

I  Б а б а (изумленно). Надо же, как это его до сих пор никто не пристукнул!

В а х а з а р (вырывает градусник из-под мышки и швыряет на пол). Видишь ли, баба, у меня есть особый флюид. (Рвет на клочки прошение Старого Рабочего).

В и з г о м о р д (слегка обескураженный, делает вторую попытку — бьет Вахазара кулаком по голове). Эй, будешь ты мне отвечать, чурбан ты этакий! Мельница должна вертеться. Нет у меня времени на твои фанаберии!!!

В а х а з а р (словно пробудившись ото сна). Что-что?

В и з г о м о р д (в отчаянии). То, что мельница должна сегодня же работать!! Давай подписывай, зараза, и обмоем это дело.

Напряжение в толпе нарастает.

В а х а з а р (безумно). Гм... это забавно!

В и з г о м о р д (в полном неистовстве). Подписывай, сучий потрох, и пей!!!!

В а х а з а р. Ну и что тебе за прок в этом?

В и з г о м о р д (остолбенев). Ни-ничего: то, что мельница завертится, когда ты подпишешь. (С внезапной яростью.) Брось комедию ломать, ты, кишка заворотная, а то как врежу — пикнуть не успеешь!!!!

В а х а з а р (берет бумагу). Я придерживаюсь совершенно иного мнения, но подписать могу. (Подписывает бумагу чернильным карандашом и отдает Визгоморду.) А вина с вами пить не стану, Николай, Идите-ка поскорей на мельницу. (Пожимает ему руку.)

Визгоморд выходит, схватившись за голову.

Р ы п м а н (на фоне шепота, начавшегося после того, как напряжение стало спадать.) Ваша Единственность, больше ни единого прошения, иначе вы погибли. Разрешаю Вашей Единственности заняться еще только одним делом — вот этой госпожи. Ее дочь хочет стать придворной дамой нового типа. (Скаброзе.) Подойдите поближе. Остальные могут покинуть помещение.

Люди, ропща, медленно разбредаются, толкаясь в дверях. Остаются только Донна Скаброза со Свинтусей, Донна Любрика с Симпомпончиком и Лидия Бухнаревская.

С к а б р о з а (подходит ближе). Ты не узнаёшь меня, дядюшка Мачей?

В а х а з а р (неуверенно). Нет.

С к а б р о з а. Разве ты не помнишь, как был председателем у синдикалистов? Это же я, Дзиня, дочь барона Вешшеньи, который погиб, спасая тебе жизнь. В награду за это я два года была у тебя на воспитании. Ведь ты — Мачей де Корбова.

В а х а з а р. Может, я и был им когда-то, и, может быть, все это правда, но никакого отношения к делу не имеет. Я вычеркнул прошлое из своей жизни. Дальше что?

Р ы п м а н. Да, сударыня, Его Единственности, при его состоянии здоровья, противопоказаны любые воспоминания.

С к а б р о з а. Хорошо. Дело в том, что моя дочь вбила себе в голову, будто должна непременно стать придворной дамой Вашей Единственности. Иди сюда, Свинтуся. Поздоровайся с дедулей.

В а х а з а р (Свинтусе). Подойди, детка. Я очень рад, что ты так благоразумна.

С в и н т у с я. Дедуля, только я не хочу ждать, как все, и даже как мама. Я хочу всё сразу.

В а х а з а р. И ты получишь все сразу, дитя мое. (Скаброзе.) Прелестный ангелочек. Я сделаю для нее все, что смогу. Из придворных дам я воспитываю идеальных механических матерей. (Угощает Свинтусю конфетами, извлеченными из кармана шаровар.) Вот тебе конфетки, золотко мое. (Берет ее за подбородок.) Какие умные у тебя глазки, моя птичка.

Р ы п м а н (обеспокоенно). Ваша Единственность, может быть, Вашей Единственности дурно? Может, вам содовой воды налить?

В а х а з а р. Ты думаешь, господин Рыпман, я свихнулся от переутомления? Напротив, я себя отлично чувствую. Впрочем, дай воды, если хочешь.

Рыпман подходит к столику с сифоном и наливает воду.

В а х а з а р (Скаброзе). А как же вы — согласны на раздельное проживание? Как раз сегодня мы разработали окончательный проект воспитания девочек. Замечательная штука. Но только всяческие мамы — вон на все четыре стороны.