— Ты страдаешь из-за моей слабости.

— Я страдаю из-за своей любви. А это — не наказание. Это награда.

Керин промолчал, только сильнее сжал в объятиях плечи Виктории. Она открыла глаза, склонила голову и поцеловала его руку. Он стоял сзади, и девушка не видела его лица.

— Знаете, сладенькие! — вдруг нарушил тишину граф. Виктория взглянула на него так, словно до этого она напрочь забыла о его существовании, и отстранилась от Керина. — Это, конечно, жутко мило, объятия, эта сентиментальная болтовня и всё такое, но… У нас ужасно мало времени. Так, что поторопись, красавица! Вам пора расставаться.

— Да! — проговорила Виктория, глядя на графа в упор. — Я пойду с Керином. Я хочу быть с ним эту последнюю минуту.

Граф поднял указательный палец, намереваясь возразить, но вдруг передумал.

— Что ж… Если лицезреть гибель твоего возлюбленного дружка для тебя удовольствие — вперёд. Это будет твоё последнее пребывание в том мире. Ты моя пленница. И моя спутница. Ты всё равно вернёшься сюда.

— У меня же нет другого выхода! — ответила Виктория и повернулась к Керину. — Идём?

— Идём! — согласился он.

Виктория протянула ему руку, и стоило юноше сжать ей ладонь, как они оба исчезли из этого мира. В следующее же мгновение они оказались в просторной комнате, обитой деревянными панелями, где из мебели были только стол, табурет с тремя ножками и широкая кровать без матраса. На окнах не было стёкол. Комнату насквозь пронзали лучи полуденного солнца, но лёгкий ветер, не прохладный, но слишком свежий, говорил о том, что лето уходит и впереди — сырость осени и леденящий холод зимы.

Мимолётный взгляд в окно приковал внимание Виктории. Дом, где они находились, окружала роща. Меж деревьев с густой листвой вилась широкая тропа, резко контрастирующая чёрнотой сырой земли с зеленью листвы и травы. Девушку охватило непреодолимое желание броситься туда и просто бежать по лесу, оставив позади все проблемы, тревоги и страхи. Но мысль о том, что у неё есть всего одна минута — а уже и того меньше — на то, чтобы попрощаться с самым дорогим человеком в жизни, вернула её в реальность. Она повернулась назад… И вскрикнула.

Посреди комнаты стоял человек. Это был не Керин. Это был высокий старик в лохмотьях, такой тощий и костлявый, что кожа на лице, туго обтягивающая череп, делала его похожим на оживший скелет. Виктория вдруг испугалась. Испугалась не потому, что человек, находившийся с ней в комнате, был страшным, а потому, что рядом с ней не было Керина. Ей во что бы то ни стало хотелось увидеть его в это последнее для него — и для неё мгновение.

— Где Керин? — жёстко, почти требовательно прокричала она.

Старик сделал шаг ей навстречу. Его руки — тонкие, чуть ли не с палец Виктории — дрожали, когда он протянул их вперёд. Ему было лет сто, по крайней мере, так подумала девушка. Она никогда не видела таких старых людей, ей вообще было немыслимо, что кому-то удалось прожить до таких лет.

— Виктория… — надтреснутым, скрипящим, как ржавое колесо, голосом, проговорил старик.

Сердце девушки рухнуло вниз от внезапно поразившей её догадки. Она подбежала к старику, чтобы проверить, и заглянув в его глаза, сидевшие глубоко в глазницах, она увидела глаза Керина.

— Это ты… — выдохнула Виктория.

Старик покачнулся, и она обняла его за спину, помогая устоять на ногах.

— Знаешь… — с шумом выдыхая воздух, произнёс он. — Я существовал сотни лет… Я так много видел и знал… Но всё никак не мог понять, почему…

— Почему что? — спросила Виктория.

— Почему жизнь всегда была к нам так зла? — ответил Керин. — Почему мы не могли быть с тобой вместе ни в той жизни, ни в этой? И даже после смерти нам не суждено стать счастливыми…

Виктория почувствовала, что ей не хватает воздуха. Её сердце билось так отчаянно, в висках стучала кровь, а слёзы изо всех сил рвались наружу. Но она не могла показывать их Керину. Ни за что на свете, ни в коем случае он не должен видеть её слёзы. Он должен был покинуть этот мир с её улыбкой. И — хоть это и оказалось самым трудным поступком в её жизни — она улыбнулась.

— Когда-нибудь мы встретимся снова, мой любимый, чтобы навсегда остаться вместе, — улыбаясь, прошептала она. — И ответ на этот вопрос станет больше ненужным…

— Да… Я думаю, так будет…

Керин медленно опустился на пол. Виктория тоже села и положила его голову к себе на колени. Несмотря на то, что он был старым, она знала, что это всё тот же Керин, и она любила его, безумно и отчаянно, всей своей душой, больше самой жизни.

Он прикрыл глаза. Его грудь вздымалась и опускалась так медленно, что у девушки трепетало сердце при каждом его вздохе от мысли о том, что любой из них может оказаться последним.

— Минута… — проскрежетал Керин. — Какая долгая минута…

— Думаю, граф дал нам больше времени. Нам бы не хватило мгновения.

— Бывают ситуации, когда мгновение кажется вечностью…

Виктория задумалась над его словами. Сейчас их смысл был для неё загадкой. Но что-то подсказывало ей, что совсем скоро она поймёт их значение.

— Тебе страшно? — спросила девушка, перебирая пальцами его длинные белоснежные волосы.

— Я так ждал тебя… — отозвался Керин. — Я столько лет боялся, что ты не придёшь… Но ты всё же пришла… И когда ты рядом, мне больше ничего не страшно…

Виктория продолжала улыбаться. Глаза её наполнились слезами. У неё больше не было сил сдерживать внутри себя всю свою боль и печаль. Одна слезинка, скатившись с её щеки, сорвалась вниз и упала Керину на грудь. Виктория улыбалась, пока Керин не прикрыл глаза. Она знала, что больше он никогда их не откроет. И тогда улыбка резко исчезла с её лица. Она сменила позу, опустив голову Керина на пол, а сама упала рядом с ним, обняла его и безнадёжно зарыдала.

Виктория бежала. Бег казался ей свободой. Это была единственная свобода, которую Виктория могла себе позволить. Это была единственная свобода, которая не причиняла ей боль. Пусть кто-то — если бы он каким-то чудом оказался вдруг рядом с ней — мог предположить, что эта свобода иллюзорна, это всё равно была свобода. Такая долгожданная и манящая, такая пугающая и опустошающая. Но всё-таки свобода.

В месте, где находилась девушка, было самое начало осени. На раскидистых деревьях, ветви которых отбрасывали на землю извилистые паутинки теней, всё ещё вовсю зеленела листва. Лишь осины начали покрываться багрянцем, и теперь стояли, одинокие, между тополей и дубов, тщетно пытаясь обжечь их листья своим пламенем. Солнце грело ясно и приветливо, совсем не жарко, но ещё и не-осеннему отчуждённо. Прохладный ветерок приятно размежевал полуденный воздух.

Виктория неслась по дороге, полностью отдавшись бегу. Босые ноги так мягко касались сырой земли, что казалось, девушка летит. Её гладкая кожа светилась в лучах высокого солнца, контрастируя с коротким чёрным платьем, а ослепительно золотые локоны кружились за её спиной подобно крыльям ангела. Ветер приветливо раскрыл ей свои объятия, нежно касаясь её разгорячённого лица. Она оставила все мысли далеко позади, и бежала, полностью отдавшись этому движению, наслаждаясь свободой, возможно, в последний раз в своей жизни.

Бег был её спасением. Он охлаждал её разум и согревал душу. Он навевал тоску и придавал уверенности. Он заставлял плакать и вызывал улыбку. Он позволял забыть обо всём на свете и вновь дарил ей воспоминания о том времени, когда она была так счастлива…

На самом деле, она предпочла бы не вспоминать. Иногда так бывает, что самые счастливые воспоминания причиняют самую сильную боль. И причина кроется как раз в том, что это именно воспоминания.

Она вспоминала, как однажды отец прицепил к яблоне верёвочные качели и как мама принялась раскачивать девочку, заливаясь таким звонким и весёлым смехом, словно сама ненадолго вернулась в детство; Виктория так чётко представляла мать, так ясно видела каждую чёрточку её лица, блеск глаз, изгиб бровей, чёлку, спадающую на лоб, точно рассталась с ней всего минуту назад. Она вспоминала, как Фэй Ян пришла к ним однажды очень поздно и вся в слезах: она испекла им торт и случайно забыла его в метро; Виктория помнила, как они с Мэттом принялись успокаивать её, как Мэтт нежно поцеловал её и что-то прошептал ей на ухо, как на губах её зажглась нерешительная улыбка, несмотря на то, что ресницы девушки ещё хранили капельки слёз. Она вспоминала последний танец с Керином в огромной зале с зеркальным полом, утопающей в свете тысячи маленьких солнц, и будто наяву слышался ей его голос, и сердце юноши билось в такт с её, а лица касалось его тёплое дыхание…