Никогда до этого Виктория не смотрела на эти воспоминания так, как сейчас. Теперь, когда она стояла на пороге вечности, всё, что происходило с ней в её земной жизни, казалось ей далёким и почти нереальным, но вместе с тем невероятно ярким, прекрасным, значимым. Она словно видела себя и свою жизнь со стороны — сразу со многих сторон. И пусть это было чудесно, это всё равно ранило её так сильно, что хотелось кричать от боли и отчаяния, но она не могла себе этого позволить. Она просто бежала вперёд, стараясь сбросить с себя тяжесть воспоминаний и в то же время храня их все до одного, как самую большую драгоценность её души.
Внезапно Виктория почувствовала, что начинает уставать. Всё также стелилась впереди мягкая полоса чёрной почвы, которой, казалось, не будет конца, всё так же грело солнце над её головой, и кроны деревьев отбрасывали вниз короткие причудливые тени. Слёзы, даже если они и появились в какой-то момент на глазах девушки, уже давно иссушил ветер. Виктория замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
Сзади послышались шаги. Девушка повернула голову: к ней, не спеша, приближался граф. Следом за ним тянулось покрывало осени; едва он делал очередной шаг, как деревья вдруг вспыхивали кроваво-алым и золотисто-жёлтым и так и оставались стоять пламенеющими под ясным голубым небом, а порывы ветра беспощадно срывали с них листья, и кружили их в воздухе, усыпая землю изящным пёстрым ковром.
— Я думаю, пора! — промолвил граф, поравнявшись с Викторией.
— Да! — согласилась она.
В её голосе почти не было грусти, лишь слабый оттенок тоски. Она знала, что незачем грустить и что совсем скоро всё станет для неё совершенно неважным. Это сейчас её сердце ещё сжимается при мысли о том, что она никогда больше не увидит Керина, и радостно подпрыгивает, воображая, как счастливо Мэтт будет жить с Фэй Ян. Сейчас всё это ещё имеет какое-то значение. Но Керин уже ушёл, а совсем скоро не станет и Мэтта — по её меркам, разумеется. Даже если он проживёт сто лет, в жизни Виктории не пройдёт и минуты. И всё, что она когда-то знала и любила, канет в небытие. У неё останутся только воспоминания. И работа, на которую она согласилась по своей собственной воле. Впрочем, всё было предрешено давным-давно…
— Сегодня тебе придётся принять новенькую, — сказал граф.
— Кто это? — поинтересовалась Виктория.
— Её зовут Вирджиния. Ей всего двадцать лет. Талантливая девочка, которая изрядную часть своей жизни провела, жалуясь на свою невезучесть, заранее страдая, что она никогда ничего не добьётся и скрываясь от других за призрачными мечтами. В итоге она решила, что жить не стоит вовсе.
— Она убила себя? — неохотно уточнила Виктория.
— Нет, её успели спасти, — отозвался мужчина. — Но её душа всё ещё ищет прибежища… — на какое-то время он замолчал, а потом с любопытством взглянул на Викторию. — Тебе её жалко?
— Жалость ведь всё равно ничего не изменит, правда? — не задумываясь, произнесла девушка. — Так что… Так что я просто сделаю то, что должна.
Граф удовлетворённо кивнул. Он с лёгким поклоном предложил Виктории руку, она взяла его под локоть, и мужчина с девушкой медленно зашагали вперёд. Яростный ветер развевал их длинные волосы.
— Я не думал, что ты изменишься так быстро, — вдруг задумчиво проговорил граф. — Даже Керину это далось тяжелее…
— Пожалуй, — ответила Виктория, — в какой-то степени я подсознательно знала, что всё закончится именно так. Я думаю, я начала меняться сразу же, как только попала в Блунквилль. Или вернее с того момента, как…
Она не смогла договорить. Граф усмехнулся, без сочувствия, но тем не менее вовсе не насмешливо.
— С того момента, как встретила Керина?
Виктория кивнула.
— Давай больше не будем об этом, а?
Девушка отвернулась от него и устремила взгляд на высокое небо. Оно больше не было голубым, теперь оно стало серым и тяжёлым, а свинцовые тучи, налитые тяжёлыми дождевыми каплями, почти полностью скрыли за собой солнце.
— Хорошо… — согласился граф.
Что-то изменилось в его голосе: в нём зазвучала вдруг какая-то неведомая до сих пор теплота. Виктория снова перевела на него взгляд. Её лицо выражало изумление. Мужчина рассмеялся, но ей показалось, что смех этот был неестественным, он предназначался лишь для того, чтобы скрыть непонятную тоску, отражавшуюся в его глазах.
— Знаешь, у нас впереди вся вечность. А если и не вечность, то много-много десятков лет, бесконечной вереницей судеб и событий убегающих в прошлое. Мы ещё о многом сможем поговорить…
— С Керином ты не особенно любил поговорить! — заметила Виктория.
— Но теперь со мной нет Керина. Теперь со мной рядом ты, Виктория… — ответил граф с ещё более непонятной интонацией, чем прежде.
Виктория надолго замолчала. Ветер, сменивший направление, теперь бил ей в спину, затмевая лицо её длинными белокурыми волосами. Под ногами шуршали жёсткие сухие листья.
— А знаешь… — начала она, обращаясь словно не к графу, а к самой себе. Или к кому-то третьему, кого здесь не было. — Знаешь, по сути, вечность — это не так уж и много. По крайней мере, для меня. Ты говоришь, мы о многом сможем поговорить? Но что это будут за разговоры, Вилль? Сидя при свечах в громадной пустой зале, наслаждаясь едой, в которой мы вовсе не нуждаемся, и вином, которое не сможет нас опьянить, мы будем обсуждать очередную историю несчастного борца с жизнью, делая вид, что мы всё ещё существуем…
Граф остановился и посмотрел на неё так, словно видел впервые. На его лице застыло неподдельное удивление, а ещё — страх. Он раскрыл рот, но не смог вымолвить ни слова.
— Ты сам знаешь, что мы ничем не лучше тех, кто попадает в Блунквилль за наказанием. Но… Это неважно, потому что у нас нет иного выхода, как смириться с этим. — Виктория невесело улыбнулась. В её глазах читалось такое мучение, словно девушка вот-вот готова была заплакать. Но она покачала головой. — Я решила, что больше не буду плакать. Никогда. Целую вечность. Потому что — знаешь что? Вечности не существует. Самая длинная вечность — мгновение. Мгновение, которое я видела в глазах Керина…
— Что? — с трудом вымолвил граф.
— Мы проживём в Блунквилле сотни лет. До тех пор, пока мир не рухнет или пока люди не научаться ценить жизнь по-настоящему. Жить так, чтобы наслаждаться своим существованием и суметь оставить после себя что-то на века. Жить одним мгновением и суметь превратить его в вечность. Пусть сделать всего один шаг — но в правильную сторону, пусть увидеть только один рассвет — но радоваться ему, как самому прекрасному и яркому рассвету во все времена. Помнить о прошлом, мечтать о будущим, но жить — настоящим. Одним настоящим моментом, который стоит вечности, если прожить его так, как надо.
— Проблема в том, Виктория, — очень серьёзно отозвался граф, — что никто не знает, как именно надо. Это каждый решает для себя. И потому некоторые оказываются в Блунквилле.
Виктория хотела что-то ответить, но внезапно почувствовала что-то внутри. Это было очень странное ощущение, словно к сердцу её была привязана тонкая ниточка, и в этот самый момент кто-то осторожно, но настойчиво потянул за неё.
— Нам пора! — сказал граф, очевидно, почувствовав то же самое. — Наш ждёт место, которое ты больше никогда не покинешь. И может быть, ты права и самая длинная вечность, череда бесконечно сменяющих друг друга дней и ночей, пролетит для тебя, как мгновение, озарённое воспоминанием о твоей любви и надеждой, что когда-нибудь ты вновь её встретишь. Для меня это мгновение всё равно останется вечностью — нескончаемой тропой в кромешной тьме в поисках света, который мне уже не суждено увидеть.
— Я буду твоим маяком… — ласково улыбнулась Виктория.
Граф улыбнулся ей в ответ. Он протянул руку, и она вложила свою бледную ладонь в его. Виктория бросила последний взгляд на окружающий мир, но тут же встряхнула головой, отгоняя подступавшую к сердцу грусть. Мужчина и девушка сделали несколько шагов и растворились в воздухе, словно их никогда здесь и не было. А тучи, наконец, прорвались, но вместо дождя в прозрачном морозном воздухе заискрились белые перья снежинок, плавно опускаясь на покрытую огненной листвой землю.
