Его друзья начали качать головами и называть его беднягой. Однако при всех своих сумасбродствах Леопольд Трэверс был совершенно неповинен в двух пороках, от которых не всегда освобождается человек: он не пил и не играл в карты. Его нервы были в порядке, мозг не ослабел. И душевно и телесно он пользовался завидным здоровьем.

В этот критический период своей жизни он женился по любви, и выбор его был самый удачный. У невесты состояния не было, но эта красавица знатного происхождения не отличалась расточительностью и не желала другого общества, кроме общества любимого ею человека. Итак, когда он сказал: "Поселимся в деревне, постараемся жить на несколько сот фунтов, будем откладывать деньги и убережем от продажи старое поместье", она согласилась с радостью в сердце. И все диву дались, как этот сумасброд Леопольд Трэверс остепенился. Он вместе с батраками обрабатывал свою землю от восхода до заката солнца как простой фермер, успевал вносить проценты по закладным и кое-как сводил концы с концами.

После нескольких лет учения в школе бережливости, во время которого его привычки сформировались, а характер окреп, Леопольд Трэверс вдруг оказался опять богат по милости жены, на которой так благоразумно женился, не взяв за нею никакого приданого, кроме ее любви и добродетелей. Единственный брат жены, лорд Иглтон, шотландский пэр, был помолвлен с молодой девицей, считавшейся редким выигрышем в брачной лотерее. Свадьба расстроилась при весьма прискорбных обстоятельствах, но молодой лорд, красивый собой и приятный, должен был, как ожидали, искать утешения в другом союзе. Однако вышло иначе: он заболел и умер холостым, оставив сестре все, что удалось спасти от рук дальнего родственника, наследовавшего его землю и титул, порядочную сумму, которая не только позволила выкупить Нисдейл-парк, но и дала возможность его владельцу, обладавшему теперь практическим знанием деревенской жизни, модернизировать все имение. Он заменил развалившиеся старые службы фермы новыми постройками по самым современным образцам, отделался деньгами от некоторых неаккуратных и неумелых арендаторов, объединил множество мелких ферм в несколько больших, приспособленных к его новым постройкам, прикупил к своим фермам выгодно расположенные участки земли, чем округлил свои владения, выкорчевал бесполезный лес, который уменьшал ценность примыкавшей пахотной земли тем, что лишал ее солнца и воздуха и давал приют легионам кроликов, а потом, подыскав арендаторов, предприимчивых и с капиталом, более чем удвоил первоначальный годовой доход и может быть, утроил ценность своих владений.

Вновь приобретя состояние, он вышел из того уединения, к которому его принуждала бедность, принял деятельное участие в делах графства, показал себя превосходным оратором на общественных собраниях, щедро финансировал организацию охоты, иногда принимал в ней участие — менее смелым, но более благоразумным наездником, чем прежде. Словом, как Фемистокл[94] хвалился, что может сделать маленькое государство великим, так и Леопольд Трэверс с таким же правом мог похвастаться, что благодаря своей энергии, здравому смыслу и твердому характеру он сделался владельцем прекрасного имения, которое, в то время как он получил его в наследство, считалось в графстве третьеразрядным, и стал таким значительным лицом, что ни один кавалер ордена Подвязки не мог быть выбран в депутаты, если Трэверс высказывался против него, а если бы он сам решился стать депутатом, то был бы выбран без всяких издержек с своей стороны. Однако, когда его упрашивали выставить свою кандидатуру, он отвечал:

— Если человек решил заняться улучшением своего поместья, у него не остается ни времени, ни охоты заниматься чем-нибудь другим. Поместье — это или источник дохода, или королевство, в зависимости от того, как владельцу заблагорассудится на него смотреть. Я считаю его королевством и не могу быть roi faineant [95], имея управителя в роли maire du palais [96]. Кроме того, король не заседает в палате общин.

Через три года после этого подъема по общественной лестнице миссис Трэверс заболела воспалением легких и неделю спустя умерла. Леопольд никогда не мог вполне оправиться от этой потери. Все еще молодой и no-прежнему красивый, он тем не менее со спокойным презрением выкинул из головы всякую мысль о второй жене и любви другой женщины. Но он был слишком мужествен, чтобы выставлять напоказ свое горе.

На несколько недель он заперся в своей комнате и никого не хотел видеть даже дочери. Но в одно прекрасное утро снова появился на своих полях, вернулся к старым привычкам и постепенно его вновь стало отличать то гостеприимство, которое было характерно для него с того времени, как разбогател. И все-таки люди почувствовали в нем перемену. Он сделался молчаливее, серьезнее. Если он и остался справедлив в своих делах, то стал все же принимать более суровые решения там, где при жизни жены принял бы более мягкие. Может быть, натурам с сильной волей постоянное общение с женщиной мягкого характера необходимо для тех случаев, когда благородство человека доказывается той легкостью, с какой его волю можно согнуть.

Казалось бы, Леопольд Трэверс мог найти нужную ему нравственную поддержку в обществе дочери, но она была ребенком, когда умерла его жена, и так незаметно становилась женщиной, что он этой перемены просто не замечал. Кроме того, если для мужчины жена — это все, никто, даже дочь, не может возместить утрату. То уважение, которое дети обязаны оказывать родителям, исключает неограниченное доверие, и к дочери нет такого чувства постоянного товарищества, которое мужчина питает к жене: каждый день может явиться посторонний человек и увезти дочь от отца. Так или иначе, Леопольд не подчинился смягчающему влиянию Сесилии так, как подчинялся увещаниям ее матери. Он любил дочь, гордился ею, баловал, но баловство имело свои границы. На все, что она просила лично для себя, он соглашался; чего бы она ни пожелала в области своей женской деятельности — по части домашнего хозяйства, приходской школы, раздачи милостыни бедным, — все это встречало с его стороны благожелательное внимание. Но когда какой-нибудь провинившийся работник или несостоятельный арендатор просил ее заступиться за него перед сквайром, Трэверс останавливал ее вмешательство твердым «нет», хотя и произнесенным мягким тоном, сопровождая это слово мужским афоризмом о том, что "не станет на свете строгого правосудия и порядка, если мужчина будет уступать просьбам женщины в делах мужских".

Из этого видно, что мистер Летбридж преувеличивал возможное влияние Сесилии в переговорах относительно лавки миссис Ботри.

Если бы, ознакомившись с биографией и особенностями характера Леопольда Трэверса, вы, любезный читатель, были лично представлены этому джентльмену, когда он стоит на террасе среди своих гостей, вы, вероятно, удивились бы и, несомненно, сказали себе: "Совсем не то, что я ожидал!" Глядя на эту гибкую фигуру, несколько ниже среднего роста, на это лицо, которое еще в сорокавосьмилетнем возрасте сохранило нежность черт и цвет кожи почти женской красоты и отличалось спокойным и благодушным выражением, говорившим о почти женской мягкости, трудно было бы поверить, что это тот самый человек, который в молодости славился безумной отвагой, в зрелых летах отличался неизменным благоразумием и настойчивостью в стремлении к цели и в своих недостатках и достоинствах всегда был настолько мужчиной, насколько двуногое существо в брюках может быть им.

Трэверс слушает молодого человека лет двадцати двух, старшего сына самого богатого землевладельца в графстве. Этот молодой человек намерен выставить свою кандидатуру на предстоящих парламентских выборах.

Достопочтенный Джордж Бельвуар высок, склонен к полноте и будет солидно выглядеть на трибуне. О воспитании его заботились так, как обычно заботится английский пэр, когда сын его должен сделаться представителем благородного имени и нести всю ту ответственность, которая налагается высоким положением в обществе. Если старшие сыновья нередко играют в свете менее важную роль, чем их младшие братья, это отнюдь не потому, что их воспитанию и образованию было уделено меньше внимания, — просто в них не заложена потребность деятельности. Джордж Бельвуар был весьма начитан, особенно много занимался он той литературой, которая полезна будущему законодателю — книгами по истории, статистике, политической экономии, насколько эта скучная наука совместима с землевладельческими интересами. У него были твердые принципы, непоколебимое чувство дисциплины и долга, и в политике он заранее приготовился неуклонно поддерживать все то, что предложит его партия, и отвергать как ошибочное все, предлагаемое другой. Теперь он несколько громко и шумно высказывал свои мнения, как это обычно бывает у молодых людей, только что окончивших университет.