Чиновник, привезший Манифест в Бездну, вынужден был предложить крестьянам самим выбрать лицо, которое зачитает текст. Собравшиеся выдвинули нескольких местных интеллигентов по очереди (фельдшера, затем бывшего конторщика), но никто из них не вычитал им той воли, которой они ожидали.
Наконец, солидный текст Положений оказался в руках одного из начетчиков-раскольников, деревенского грамотея Антона Петрова. Последний сумел разглядеть в тексте зашифрованное послание царя, призывающего к неповиновению помещикам и властям и взятию крестьянами своей судьбы в собственные руки. Причем в этой якобы реальной шифровке было даже такое четкое указание: крестьянам уготовано испытание: придут войска и потребуют прекратить беспорядки и разойтись — нужно не подчиняться. Тогда войска дадут залп в воздух, за ним второй и третий. Если и после третьего раза крестьяне устоят, то тогда их победа — войско смирится и признает их правоту.
Петров проповедовал около недели, собрав в Бездну целые толпы народу из окрестных деревень — десять-двенадцать тысяч главным образом мужиков (бабы оставались по домам) из приблизительно 75 населенных пунктов. С 5 апреля были заброшены все сельскохозяйственные работы. Местная администрация не подвергалась угрозам или насилиям, но и крестьяне не внимали уговорам ни должностных лиц, ни священнослужителей; повторяем, что и сам Петров, и многие в той местности были раскольниками.
Крестьяне с энтузиазмом слушали агитатора. Не замедлил с появлением и карательный отряд во главе с генерал-майором графом А.С. Апраксиным, еще 8 апреля прибывшим в Спасск. Получив 12 апреля в свое распоряжение две роты, Апраксин двинул их на «восставших». Генерал был настроен решительно и не принял выставленные крестьянами для встречи хлеб-соль.
Характерной особенностью эпизода было то, что делегация крестьян, вышедшая навстречу войску, приняла первого же встреченного офицера (поручика!) за самого царя — таковым был в их собственных глазах масштаб происходивших событий!
После призывов к крестьянской толпе разойтись, в ответ на которые она все ближе придвигалась к солдатам, но не производила никаких иных угрожающих жестов, действительно последовали два предупредительных залпа в воздух, но в третий-то раз выпалили прямо по толпе, а затем продолжили стрельбу беглым огнем!
По официальным данным: 51 убитый и 127 тяжело раненых — остальные пострадавшие не попали ни в больницы, ни в статистику. В течение следующего месяца из раненых умерло еще 40 человек, а поправилось только 29.
Петрова судили военно-полевым судом и 19 апреля публично расстреляли в Бездне. Последнее было сочтено необходимым для опровержения его собственного пророчества, что он будет помилован царем и вернется к односельчанам, чтобы отпустить их на волю.
В Бездне же была оставлена на постоянное пребывание одна рота.
Вот и попробуйте дать этой жути рациональное разъяснение!.. Впрочем, похоже, что оно и существует.[374]
Еще осенью 1860 года в Казанском универитете сформировался конспиративный студенческий кружок, поставивший задачу политического выступления при ожидавшемся провозглашении реформы. Во главе его оказалось весьма солидное лицо — профессор А.П. Щапов, популярнейший у студентов лектор, выходец из духовного сословия — как и сам Чернышевский, и большинство его ближайших сподвижников.
Сам Щапов был тесно связан с Чернышевским и входил в руководящее общероссийское ядро заговора, наметившего тогда же, осенью 1860 года, план агитационной кампании — с массовым распространением прокламаций, обращенных ко всем потенциально революционным слоям и силам в России. Об этом позднее вспоминал один из главных действующих лиц заговора, А.А. Слепцов (рукопись его воспоминаний не сохранилась, и передается в изложении читавшего ее историка М.К. Лемке): «план был составлен очень удачно, имелось в виду обратиться последовательно, но в сравнительно короткое время ко всем тем группам, которые должны были реагировать на обманувшую народ реформу 19 февраля. Крестьяне, солдаты, раскольники (на которых тогда вообще возлагали большие и весьма, конечно, ошибочные революционные надежды) — здесь три страдающие группы. Четвертая — молодежь, их друг, помощник, вдохновитель и учитель. Соответственно с этим роли были распределены следующим образом: Чернышевский, как знаток крестьянского вопроса, /…/ должен был написать прокламацию к крестьянам; Шелгунов и Николай Обручев взяли на себя обращение к солдатам; раскольников поручили Щапову, а потом, не помню по каким обстоятельствам, передали тоже Николаю Гавриловичу; молодое поколение взяли Шелгунов и Михайлов. О таком плане и его выполнении мне сказал в начале 1861 г. сам Чернышевский, знал о нем и Н.Н. Обручев, потом из боязни быть расшифрованным, уклонившийся от участия в «общем деле».»[375]
На самом деле из удачного плана мало что получилось. Сами российские конспираторы совершенно не обладали опытом постановки нелегальных типографий, и к весне 1861 года и близко не подошли к решению практических технических проблем. Даже к сентябрю 1861 В.Д. Костомаров (племянник известного профессора-историка), попытавшийся наладить типографию в своем имении под Москвой, так и не успел приступить к печатным работам.
Должного содействия в Лондоне получить также не удалось: Огарев и в еще большей степени Герцен, как упоминалось, восторженно относились в это время к успехам Царя-Галилеянина, и никакие усилия Чернышевского и приезжавшего в Лондон Слепцова (советские историки во главе с М.В. Нечкиной совершенно запутались в графике перемещений этого персонажа между Лондоном и Петербургом) не сдвинули их с этой позиции (хотя в апреле 1861 и они заколебались — в связи с продолжением расстрелов демонстраций в Варшаве). Прокламация Чернышевского «К барским крестьянам» так и не была напечатана, а к издательству нелегальщины приступили только летом, когда до Лондона добрался Н.Н. Обручев, склонивший Огарева и Герцена к более критическому отношению к царской политике.
Николай Николаевич Обручев (1830–1904) — самая загадочная фигура в оппозиционном движении того времени. Еще с 1858 года — ближайший соратник Чернышевского (они вместе редактировали «Военный сборник» — официальное издание российского Генерального штаба[376]), он был кадровым военным разведчиком, а затем — ни мало, ни много, а руководителем российской военной разведки, еще позднее — начальником российского Генерального штаба. С мая 1860 и до октября 1861 года он находился в одной из своих таинственных командировок за границей, ни о целях, ни о маршрутах которой (за исключением упомянутого посещения Лондона) ничего не известно.
Теперь вернемся в Казань весны 1861 года.
17 апреля из Казани в Спасск последовало директивное указание задержать отправившегося (по агентурным сведениям) в Бездну студента Кляуса, собиравшегося, будто бы, заняться агитацией среди крестьян в Бездне.
Затем выяснилось, что понаехавшие уже после расстрела в Бездну должностные лица сами сразу же задержали там двух подозрительных студентов Казанского университета — Кляуса и Элпидина: последние попытались установить контакт с арестованным Антоном Петровым. Свое пребывание в Бездне задержанные объяснили тем, что будто бы разыскивали местных интеллигентов — знакомого Кляусу доктора Перьмяшкова, а также учительствовавшего в Бездне или в близлежащем уездном центре Спасске И.Д. Пеньковского.
Как и Пеньковский, М.К. Элпидин был уроженцем здешних мест — сыном дьякона в соседнем Лаишевском уезде; Пеньковский и Элпидин вместе готовились к поступлению в университет еще в 1859 году.
Расследование в связи с задержанием велось неумело: Пеньковским и Перьмяшковым следствие мало заинтересовалось — неизвестно, где они находились в то время; Пеньковский вроде бы убыл из Бездны еще до расстрела; Кляуса же и Элпидина сочли просто праздно любопытствующими.
