Весной 1877 года самые выдающиеся деятели основного кружка, Валериан Андреевич Осинский (1853–1879) и Александр Михайлов, ездили в Москву и ухитрились проникнуть на заседания происходившего там процесса «50-ти». Михайлова, однако, задержали в зале суда и поставили затем под надзор полиции. В марте 1877 он скрылся и пребывал затем на нелегальном положении.

После ареста в июне 1877 года Марка Натансона его супруга принялась безраздельно властвовать в революционном Петербурге. Осинскому это, очевидно, оказалось не с руки, и он предпочел обосноваться в Киеве.

Александр Михайлов же вошел в группу, пытавшуюся осуществить побег содержавшемуся в одной из московских полицейских частей пропагандисту рабочему «Петро». Последний был «один из крупных работников нашей организации, кот[орого] мы очень любили и ценили»[639] — как сформулировал Адриан Михайлов. «Петро» был арестован с документами на имя Александра Андреевича Крестовоздвиженского, но было ли оно его истинным — неизвестно по сей день.

Приехавшая из Питера Ольга Натансон рассказала одновременно появившемуся в Москве Адриану Михайлову (только что завершившему свое последнее хождение в народ), что «на надругательство над Боголюбовым решено в нашем центре ответить убийством Трепова, что за ним ведется наблюдение, что Марк сидит в Петропавловке, а потому об освобождении его и думать нечего, но к освобождению Петро необходимо приступить немедленно».[640]

Побег продумывался фундаментально — как и побег Кропоткина за год до этого. Интеллектуальный штаб возглавили Ольга Натансон, Плеханов, только что вернувшийся из-за границы, и Адриан Михайлов, взявший на себя исполнение.

Последний перевез из Питера знаменитого рысака по кличке «Варвар», купленного еще для побега Кропоткина. В доавтомобильное и дотелефонное время одна лошадиная сила этого коня обеспечивала гарантию ухода от полицейской погони. ««Варвар» в это время находился у О.Э. Веймара. /…/ Орест Эдуардович Веймар никогда не был профессиональным работником революции, ни к какой революционной организации никогда не принадлежал — да и по своему характеру не укладывался он ни в какую организацию. Но в революционном мире имел большие знакомства. И к отдельным предприятиям привлекался, как незаменимый участник: храбрый решительный и хладнокровный, он не терялся в самых опасных положениях. Эти качества он в высокой степени проявил при освобождении Кропоткина».[641]

В предприятии сосредоточились основные силы кружка, включая Д.А. Лизогуба и А.И. Баранникова. Для Александра Михайлова не завершился еще период ученичества — он только присматривался к действиям более опытных товарищей.

Дело кончилось ничем: в последний момент «Петро», которого в положенные сроки водили под конвоем по улице в баню, на чем и был основан план побега, не смог броситься от конвоиров к ехавшей рядом пролетке с вооруженными похитителями. Оказалось, что как раз в этот день у него проявилось заболевание тифом и он был уже на грани потери сознания; через несколько дней он умер.

Об этой грандиозной операции, отнявшей у подпольщиков массу времени, сил и средств, власти так ничего толком и не узнали.

Стефанович же с товарищами вели в это время «Чигиринское дело», завершившееся их арестом в начале сентября 1877.

Осинский и Фроленко, переместившийся в Киев после неудачной вторичной попытки освобождения Костюрина, тут же приступили к организации побега Стефановича, Дейча и Бохановского. Но пока что с Лукьяновской тюрьмой связи наладить не удалось, и Фроленко выехал в Петербург — убивать Трепова: к такому решению остатки «южных бунтарей» (еще Г.А. Попко, И.Ф. Волошенко и С.Ф. Чубаров) пришли независимо от коллег на Севере.

Еще раньше в Питере обосновались другие бывшие члены организации бунтарей — Вера Засулич, Мария Коленкина и Николай Бух.

К этому времени А.И. Зунделевич доставил из-за границы типографское оборудование и основал подпольную «Вольную русскую типографию». Заведывать ею и принялся Бух. Засулич же и Коленкина самостоятельно готовились к террористическому акту.

Позднее всех перечисленных в Петербург переехали А.Ф. Михайлов и Баранников — вместе с «Варваром». Эти тоже теперь готовились к покушению на Трепова — в соответствии с первоначальным замыслом Ольги Натансон.

Так уж получилось, что в июле 1877, когда «отличился» Трепов, никого из потенциальных террористов в Петербурге просто не было, а в сентябре-октябре 1877 года все желающие заняться политическими убийствами подошли к этому спонтанно, едва отойдя от других дел, а потому ничего и не успели предпринять.

Начало же процесса 193-х поставило их всех в тупик — власти, сами того не подозревая, обзавелись заложниками: ведь любое террористическое выступление немедленно должно было самым печальным образом отразиться на судьбах подсудимых. Тем более следовало воздержаться от террора тогда, когда суд стал регулярно выпускать подсудимых на поруки и освобождать оправданных — этому ни в коем случае нельзя было мешать. Н.К. Бух каждый день печатал отчеты о процессе — все было совершенно очевидно.

Понимали это даже такие не слишком умные барышни, как Засулич и Коленкина, тем более — Фроленко, А.Ф. Михайлов и их сообщники.

Характерно, что и поступок Трепова, на который вовремя не прореагировали, стал уже эмоционально забываться — хватало и более свежих впечатлений. Очень существенно то, что Засулич и Коленкина уже нацеливались на совершенно иные объекты: на обвинителей на процессе 193-х — прокуроров С.С. Жихарева и В.А. Желиховского.

Но вот тут-то и стали происходить чудеса.

Не известно, что происходило с решимостью Фроленко, А.Ф. Михайлова и их товарищей, вынужденно обреченных на безделье: такое ожидание откладываемого террористического акта тяжело переносится нервной системой — с этим сталкивалось позднее множество террористов. Но эти, по крайней мере, сидели себе тихо, стараясь не привлекать постороннего внимания. Иное дело — Засулич и Коленкина.

Две подруги постоянно вертелись в гуще событий, поддерживая тесные контакты и с Бухом, к которому стекались все новости, и с другими нелегалами. Слухи о намерениях этой парочки потенциальных террористок стали расползаться по всей этой среде — и, несомненно, достигли посторонних чутких ушей.

Кто-то и как-то переориентировал заговорщиц обратно на Трепова. Поскольку исполнительниц было только две, то в списке на убийство остались Трепов и Желиховский. Накануне покушения девицы бросали жребий: Засулич выпал Трепов, Коленкиной — Желиховский.

О событиях 24 января рассказывает Н.К. Бух: «В Петербурге жизнь кипела ключем. Кончился процесс 193-х, большинство подсудимых очутилось на воле. Собрания, вечеринки. Приехали южане, подготовляли покушение на жизнь Трепова. Забегая почти каждый день к Коленкиной и Засулич, я видел, что они что-то скрывают от меня и срочно собираются ликвидировать свою квартиру.

И вдруг известие: Засулич стреляла в Трепова. Разыскал Коленкину. Волнуясь, она сообщила мне, что они бросили жребий, жребий пал на Веру. Когда Засулич пошла к Трепову, она, Коленкина, направилась на квартиру Желиховского, обвинителя по процессу 193-х, чтобы застрелить его. Прокурора дома не было, в переднюю вышла жена, дети и с большой тревогой смотрели на нее. Она повернулась и ушла.

Через некоторое время пришел к брату [В.И.] Жуковский, отказавшийся от обвинения Засулич, и передал, как слух, что полиция напала на след соучастницы Засулич, проживающей где-то на Литейной, около Окружного суда. Брат немедленно сообщил мне. Адрес был весьма точный. Я поехал к Коленкиной, с которой в это время жил и Чубаров. Было 10 час. вечера. Коленкина не соглашалась покинуть квартиру. Чубаров с задумчивым видом расхаживал по комнате. Коленкина убеждала меня, чтобы и я остался с ними, что мы вместе окажем вооруженное сопротивление, что это теперь лучший способ пропаганды. Было поздно, вот-вот могли нагрянуть жандармы, я простился и ушел. Как это ни странно, но слух оказался вздорным».[642]