— Ошибку? Ты считаешь то, что между нами было, ошибкой?

— В обществе это называют грехом, — сказала она с едва заметной улыбкой. — Что до меня, то до последнего времени я так не думала. Но позже поняла, что все это была игра.

— Неправда.

— Почему нет? — спросила она, отступая от него еще на шаг. — Ты мне не доверяешь. Вернее, не в полной мере. С моей стороны было ошибкой… вступить в интимную связь с человеком, для которого я так мало значу, что он не желает посвящать меня в свои дела.

— О Господи, мы опять о том же.

— Если двое скрывают друг от друга нечто столь обыденное, как деловую сторону своей жизни, как могут они рассчитывать на более глубокую связь? — На ее лице отразилась боль. — Я знаю, у тебя непростая ситуация, Люциан, но, поверь мне, деньги — еще не все. И я не думаю о тебе хуже из-за финансовых затруднений.

Если бы все было так просто…

— Мне никогда не встречался человек, который работал бы больше, чем ты, — продолжала она. — Общество, возможно, посмотрит косо на твои усилия, но я восхищаюсь тобой…

— Постой, Дейзи. — Он поднял руку. — Это не имеет отношения к деньгам. Когда мы найдем сокровище, мои тревоги на этот счет закончатся.

— Тогда почему ты не сказал мне, что мистер Пибоди подослан сэром Алистэром, чтобы следить за твоим прогрессом?

— Потому что им нужно найти сокровище. Фицхью хочет использовать его для финансирования нового шотландского восстания, чтобы посадить на трон Якова Стюарта.

— Но это государственная измена, — с ужасом произнесла Дейзи. — Если ты не хотел говорить об этом мне, почему не обратился к властям, чтобы их арестовали?

Если он произнесет эти слова, если озвучит вслух свои страхи, это будет означать, что его сомнения стали реальностью. Но ничто не было реальнее его чувств к Дейзи. И поделиться с ней ужасной правдой было одним из способов показать, как он доверяет ей. Как она нужна ему. Его плечи поникли.

— Потому что подозреваю, что мой отец заодно с предателями.

Люциан провел рукой по лицу.

— И не только это.

— Не только это? Не только измена, хочешь сказать? — Дейзи удивленно захлопала глазами.

— Боюсь, мой отец на грани безумия, — сказал Люциан.

— Я знаю, что он испытывает ненависть к моей семье, но многие люди безосновательно злятся на других, — тихо заметила Дейзи. — Но это не значит, что они сошли с ума, просто у них дурной нрав.

— Нет, это не просто дурной нрав и злость, — возразил Люциан. — Он хочет навредить твоей семье, особенно твоему дяде. Я как-то наткнулся на его дневник, лежавший открытым на его столе…

Он не хотел подглядывать. Но тетрадь лежала раскрытой на его столе, как будто отца внезапно позвали и он не успел посыпать страницу песком и закрыть. Изящный в норме почерк отца преобразился почти в детские каракули. Страница была вся в кляксах, отрывки с описанием самых диких желаний графа жирно подчеркнуты. Отдельные куски представляли собой невнятный бред. Остальное вызывало глубокую обеспокоенность. Яд отцовского пера заставил похолодеть сердце Люциана, наполнив его ужасными предчувствиями. Ни один нормальный человек не мог вынашивать в себе такую ненависть.

Подняв глаза на чистое лицо Дейзи, Люциан не мог повторить тех слов, что прочел.

— И это еще не все. Он разговаривает сам с собой. Глубокой ночью, когда напьется.

— Если бы я могла сосчитать те ночи, когда слышала, как друг моего отца мистер Мериуэзер шатался по Драгон-Кэрну, распевая песни, то, наверно, сосчитала бы на небе звезды, — сказала Дейзи.

— Да, но пел ли мистер Мериуэзер о том, чтобы расчленить кого-нибудь?

Дейзи присела на край прогнутой кровати.

— Пиратские песни не отличаются деликатностью, но ничего такого я не слышала.

— Граф хорошо это скрывает, но я вижу в его глазах безумие. — Высказав наконец свою озабоченность, Люциан испытал облегчение. Проблему он не решил, но демона попытался изгнать. — Как будто все то, что было в нем хорошего, каким я помню его в детстве, засыпает, уступая место темным сторонам его личности.

— И ты опасаешься, что он втянут в заговор сэра Алистэра?

Люциан кивнул.

— Интересно, кто-нибудь еще подозревает это? Когда лорд Уэксфорд запретил мне видеться с тобой, он намекнул, что знает нечто такое о твоей семье, что может вылиться в скандал. «Нечто опасное», — сказал он. Он не хотел, чтобы я, а также он сам и бабушка Изабелла оказались причастными к этому. Я подумала, что речь идет о каком-то глупом светском скандале, а теперь опасаюсь, что он имел в виду этот якобитский заговор.

Губы Люциана вытянулись в суровую линию. Он уставился на плетеный коврик под ногами.

— Уэксфорд, должно быть, каким-то образом догадался о заговоре, — заметил Люциан. — Он не похож на глупца.

Человек, женившийся на бывшей куртизанке, которая не смогла родить ему наследника, бросал вызов условностям. Очевидно, граф Уэксфорд не поступал в угоду общественному мнению. Но государственная измена кого угодно заставит остановиться.

— Каждый раз, когда мой отец пытался вернуть семейное богатство и терпел поражение, он еще глубже проваливался в пропасть, — сказал Люциан. — Последнее, к чему он стремился, — это удачно женить меня.

— На Кларинде Брамли.

Люциан кивнул.

— Может, это я виноват, что, доведенный до отчаяния, он с такой легкостью поддался якобитам. Я сказал ему прямо, что не женюсь на мисс Брамли, даже если ее пояс верности будет отлит из чистого золота.

Звонкий смех Дейзи немного улучшил его настроение.

— Я рада, что ты отказался от Кларинды.

— Даже преданность отцу не смогла бы склонить меня к этому, — добавил он, сжав кулак и продолжая смотреть на жалкий коврик, чтобы избежать ее взгляда. — Поэтому мы должны отыскать это римское сокровище, Дейзи. Обязаны. Если я смогу восстановить Монтфорд, может…

— Может, и твой отец поправится?

Скрипнула кровать, и Люциан услышал шорох шагов Дейзи по изъеденному древоточцем полу. Ему на голову легла ее ладонь, и пальцы ласково взъерошили волосы. Ее прикосновение сняло накопившееся у него напряжение.

— О, Люциан, — прошептала она, — ты так долго нес в себе этот груз один.

Она прижала к себе его голову, продолжая гладить волосы, пропуская их между пальцами. Люциан закрыл глаза и, обняв ее за талию, вдохнул ее сладкий запах, счастливый уже тем, что держит ее в своих объятиях.

Она была тепло, свет и все хорошее, что есть на свете. А он так долго бродил в темноте, не позволяя себе думать, что нуждается в ком-то.

Дейзи нужна ему. Она нужна ему, как пища, как вода, как свет и воздух. Как биение собственного сердца.

Она касалась губами его лба, закрытых век, щек. Легко, как перышко, касалась его обнаженных плеч, врачуя, принимая. Ему показалось, что она хочет, чтобы он встал.

Что он и сделал.

Она нашла его губы. Его руки двигались независимо от его воли. Он чувствовал, что расстегивает ее пуговицы, распускает шнуровку. Ткань соскользнула с ее шелковой кожи. Теряясь в чуде поцелуя, они раздевались.

Ее кожа была такая прохладная и нежная, гладкая и мягкая. Изгиб ее локтя и талии, округлость бедер. Звон ее смеха прозвучал музыкой, когда он пощекотал ее под коленками. Ему хотелось ласкать ее всю.

Беспомощные вздохи и мольбы. Производимые ею звуки входили в его уши и достигали отдаленных частей тела.

«Я не пою», — призналась она как-то.

Но от этой песни он никогда не устанет.

Она была в его объятиях — и в следующий момент оказалась на лоскутном одеяле, охваченная желанием, приглашая его присоединиться к ней.

И он не заставил ее ждать.