На подходах к восьмому шлюзу их встретил штурмовой отряд. Майкл пытался сдержать киноидов, но они неотступно продвигались вперед, а Старр все чаще промахивался, и на его плече расплылось пятно свежей крови. Киноиды отрезали единственный путь к отступлению. Два воина КС попали в смертельное кольцо.

— Это конец… — шепнул Майкл, сжимая смолкший лазер.

— Знаю… — послышался слабеющий голос Старра. — Майк… я тут подумал…

— Да?

— Мы не сдадимся.

— Нет, — повторил Майкл с безумной уверенностью.

— К черту жизнь… все к черту… Вперед!!

Майкл выскочил из-за угла. Киноиды не успели среагировать; их промедления хватило на то, чтобы зажать спусковую пластину, но дверь, в которую уперлось плечо Майкла, внезапно распахнулась, и он почувствовал, что падает.

Чувства Майкла были так обострены, что он смог бы пересказать случившееся по секундам. Мысли исчезли, сменившись предчувствием гибели: если он позволит себе упасть, если окажется на полу, то первый же выстрел станет смертельным. Он скрестил ладони, уже не понимая, что это безумство. Тоннель сверкнул ярчайшей вспышкой, затягивая его в вихрь огня. Свет был слишком ярким; глаза Майкла закрылись, а палец так и остался на спусковой пластине лазера…

Это его и погубило.

Рука Майкла соскользнула с подлокотника, и он проснулся. Ему понадобилось несколько долгих секунд, чтобы понять, что он находится дома, среди привычного беспорядка, а не на станции, под шквальным огнем киноидов. Невыносимо яркий сон преследовал его вот уже пять лет — столько же, сколько было значку "солдата времени", который пылился в закрытом ящике стола. Станция и бой снились Майклу с болезненным постоянством, не позволяя времени притупить страх, с которым он просыпался всякий раз, когда видел, что ожидало его по ту сторону тоннеля.

Тяжело вздохнув, Майкл посмотрел на часы. Стрелка подсказала ему, что он безнадежно опаздывает на совещание. Министр обороны был фанатиком дисциплины: если количество людей, заявленных на утренний сеанс, не совпадало с количеством внимательных слушателей, "прогульщиков" ждало неприятное разбирательство. В руководстве вооруженных сил не было другого человека, который бы так любил всякого рода совещания и конференци. Министру было не достаточно того, что он убедил Сенат перекроить раздел полномочий в пользу Комитета начальников штабов, снова перемешав командование боевыми операциями и администрирование. Он свято верил в то, что без его личного контроля не должно прниматься ни одно, даже самое маленькое, решение. Не проходило и пары дней, чтобы министр не собрал высшее армейское руководство и не прочел им очередную лекцию на злободневную тему — что, кстати, получалось у него из рук вон тоскливо. Самым примечательным был, пожалуй, выбор слушателей: если начальники штабов еще могли смириться с тем, что их вызывают на бесконечные совещания, то объяснить появление в Министерстве неисчислимой толпы прочих генералов, и не только генералов, было довольно проблематично. Министр часто заявлял, что ему — как умудренному руководителю — важно знать мнение "простых солдат", а не только штабных офицеров. Апофеозом его абсурдных идей стало появление на одном из совещаний новобранца, прослужившего от силы месяц. Оказавшись среди высших армейских чинов и совершенно не понимая, почему все это происходит, бедняга просидел полтора часа в испуганном оцепенении. По окончании речи министра, который, очевидно, забыл о своем госте, несчастный солдат попался в руки генерала Мэдли, который тут же потащил его в ближайшую закусочную, втолковывая что-то об угрозе национальной безопасности и постоянно называя его "сынок".

Когда Майкл подъезжал к автостоянке, часы показывали одиннадцать. Поняв, что спешить бессмысленно, он вылез из машины и размеренным шагом направился ко входу. День обещал быть прекрасным: солнечные лучи растекались по лицу приятным теплом, и лишь мрачная физиономия Лесли, даже не взглянувшего в его сторону, привносила в мир частичку уныния. Генерал был занят тем, что заталкивал в кейс пачку кошачьего корма. Поняв, что придется выбирать между кормом и бумагами, Лесли вышвырнул в ближайшую урну целую пачку документов. Утрамбовав пакет с мясными кубиками, он щелкнул замком и скрылся с заметной резвостью для своих седин.

Пожав несколько рук и почти добравшись до лифта, генерал О'Хара вдруг заметил, что с другого конца коридора к нему неумолимо близится плотный человек. Громкие выкрики не оставили Майклу ни единого шанса на спасение: встреча с генералом Мэдли была так же неизбежна, как гром после вспышки молнии.

Майкл знал Мэдли как импульсивного, вспыльчивого, не в меру агрессивного офицера ВВС. Генерал был известен убийственной непоследовательностью в принятии решений: он мог отдать приказ об усиленной бомбардировке вражеских объектов, отменить его двадцать минут спустя, а потом снова возобновить полеты — в знак протеста против сокращения госзаказа на новые модели истребителей. Майклу всегда казалось, что Мэдли вполне бы мог разбомбить Министерство, если бы ему приказали не делать этого ни в коем случае. Пресс-конференции с его участием неизменно оканчивались громкими скандалами: генерал не стеснялся в выражениях, особенно в адрес коллег, и постоянно возвращался к любимой теме о снятии запрета на применение напалма. Что он говорил насчет Женевской конвенции и сокращения стратегических вооружений, не рискнуло бы напечатать ни одно приличное издание.

— О'Хара! — выкрикнул Мэдли, распугав половину коридора.

— Жаль, тебя не было… — сказал он, дружески обхватив Майкла за плечи и потащив за собой. — Толковое было совещание… знаю о вчерашнем, ты просто молодец… да и Эш не подкачал, хоть ему и досталось… а я вот не стал бы ради какой-то шишки из Сената рисковать жизнью… они нас в любую секунду могут взять за горло, а мы тут о них заботимся, сопли им трем… Стоп, а куда это мы? Мне через пятнадцать минут быть в конференц-зале!

Мэдли развернулся и зашагал в противоположную сторону, вечно оглядываясь по сторонам.

— Знакомы со Стилом? — спросил Майкл.

— Кто ж его не знает… — отрывисто бросил Мэдли. Его речь напоминала текст после бестолковой цензуры, которая урезала каждое второе предложение, но оставила нетронутыми все нецензурные места.

— Эшли — тот еще кадр… — продолжил генерал, отшатнувшись от канцеляриста с ножницами. — Чертовщина, Майк… ходят тут всякие, чтоб их… о чем это я… ах, да… чертовщина, говорю… я, конечно, не разбираюсь в этих женских вкусах, но, Майк, согласись: чтобы такие, как она… да с ним… бред, полный бред…

— О чем вы?

— Да все о том же! — в сердцах воскликнул Мэдли. — О Стиле и его бабенках! Я, знаешь, плевать хотел на всякие там сплетни, не мое дело, если б сам не видел… Как-то раз иду я по парку, газету читаю, статья, ветеран Вьетнама пишет… ну, я, значит, настроился, вникаю в текст, а тут навстречу мне — ты только представь картину — Эшли и девушка, лет так двадцати-девятнадцати! Идут, значит, он ее обнял, а я стою и смотрю, как последний идиот! Эх, какая была девчонка… и что она в нем нашла, не понимаю…

Мэдли громко вздохнул и потер лоб. До Майкла доходили подобные слухи, но личная жизнь Стила была вне сферы его интересов. Стил казался ему человеком замкнутым и одиноким, что было неудивительно, если вспомнить о его ужаснейшем характере.

— О Стиле беседа? — это не в меру радостное замечание последовало за ладонью, опустившейся Майклу на плечо. Ладонь принадлежала генералу Рутвеллу, один вид которого ввел генерала О'Хара в глубокое уныние.

Рутвелл был первым заместителем Эксмана. При встречах с ним Майкл благодарил судьбу и Ронштфельда за то, что может прогуливать работу, оставаясь под надежным прикрытием. Антипод угрюмого Мэдли, тщеславный и чрезвычайно общительный тип, Рутвелл считал святым долгом вмешаться в любой разговор, отголоски которого доносились до его слуха. Высказывая свое мнение по любому поводу, а то и без повода, он проявлял невыносимую фамильярность и убийственный оптимизм. Каждый раз при виде его приятельской улыбки Майклу живо вспоминался тот вечер, когда Рутвелл терзал коллег нескончаемой историей о том, как он и его дедушка высадились на берегу пруда и начали крупномасштабную кампанию по борьбе с мелкой рыбешкой. Стил хлопнул дверью на десятой минуте мемуаров; остальным пришлось бороться со сном и ненавистью к расказчику еще около пятидесяти минут. По ходу увлекательнейших описаний червей и удочек полковник Хьюз, давно прослывший эксцентриком, соорудил "спиннинг" из ручки с колпачком и попытался "выудить" карманные часы Рутвелла, которые тот выложил на стол. После этой невинной выходки ошарашенный генерал утратил нить рассказа и полусонные работники Министерства, наконец, избавились от его общества.