Его слуга тут же вскочил и разразился бурными приветствиями. Алехандро быстро обнял его.

– Как мальчик?

– Спит и, надеюсь, видит счастливые сны.

– Скоро он будет еще счастливее. – Алехандро широко улыбнулся. – Я привез его мать.

Оставив слугу благодарить Бога, он вошел в комнату, где мирно спал Гильом. Сердце Алехандро рвалось из груди в предвкушении того, что вот-вот должно было произойти.

Он мягко потряс мальчика.

– Гильом, проснись!

Мальчик повернулся и приподнялся на локтях, недоверчиво распахнув глаза.

– Дедушка! Ты вернулся!

Алехандро неистово обнял его и подвел к окну.

– Посмотри вниз.

Гильом явно удивился, но послушно выглянул на улицу. И увидел там Кэт, все еще верхом. Она вскинула руку, помахала ему и послала воздушный поцелуй. Мальчик едва смог выговорить:

– Это же… Это она…

– Да! – послышался снизу крик. – Да! Жди там, Гильом я сейчас приду к тебе!

Она сжала коленями бока коня и поскакала во внутренний двор.

Гильом, не обращая внимания на ее приказ, бросился вниз по лестнице. Алехандро едва поспевал за ним. Мальчик с трудом открыл тяжелую дверь и выскочил во внутренний двор, но, увидев, как Кэт слезает с коня, резко остановился.

Она повернулась к нему лицом.

– Гильом, сын мой!

Гильом бросил взгляд на Алехандро.

– Иди, мальчик, и поцелуй свою мать.

И тогда он побежал, едва касаясь ногами булыжной мостовой, и прыгнул в объятия матери.

Алехандро отвел Кэт и Гильома в комнату-башенку, где они проговорили много часов. Поцелуи, объятия и слезы растянулись далеко за полночь; и, что удивительно, никто в доме не проснулся. В конце концов Гильом задремал на руках матери. С неохотой – вполне оправданной, учитывая долгую разлуку, – она положила его на тюфяк и накрыла одеялом.

– Спи здесь, рядом с ним, – предложил Алехандро Кэт, кивнув на свою постель. – Я найду, где упокоить свои старые кости. – Он выглянул в окно. – В любом случае скоро рассвет.

Закрыв за собой дверь, он направился в комнату Филомены. Остановился перед дверью, чувствуя, как бешено колотится сердце. И наконец, призвав на помощь все свое мужество, робко постучал.

Никакого ответа. Он постучал снова, чуть громче, но с тем же результатом. Медленно открыл дверь и увидел, к своему ужасу, что комната пуста.

Охваченный паникой, он бросился вниз по лестнице, в библиотеку. Тоже никого. Он побежал на кухню, где служанки уже трудились, готовя еду на день, и обратился к одной из них, пожилой женщине по имени Матильда, давно жившей в этом доме.

– Пожалуйста, скажите, где мадемуазель? Уехала?

Матильда одарила его понимающей улыбкой.

– Внизу, – ответила она. – В кабинете.

На этой самой лестнице он телом пересчитал ступени восемь лет назад, когда стражники де Шальяка швырнули его вниз, и сейчас в своем нетерпении почти кубарем скатился по ней, только на этот раз не подвернул лодыжку. На влажной стене в канделябре горела свеча; он вынул ее и, освещая себе дорогу, нашел спящую в кровати Филомену.

Де Шальяк устроил для нее тут уютное местечко – со столом, креслом и маленьким комодом. Остановившись у стола, Алехандро увидел страницы рукописи де Шальяка, сложенные гораздо аккуратнее, чем это сделал бы он.

Потом он склонился над женщиной. Ее красота заново потрясла его; она казалась еще прекраснее, чем ему помнилось. Одним дуновением погасив пламя свечи, он отбросил одеяло и скользнул к Филомене.

Она открыла глаза, обняла его и страстно притянула к себе.

– Ох, любовь моя… Ты здесь. Я просто глазам своим не верю…

На мгновение они от радости утратили дар речи, в безумном порыве просто ощупывая друг друга, чтобы убедиться, что это не сон.

– Но почему ты здесь, а не в своей комнате? Я чуть не умер от страха, найдя ее пустой.

– Так лучше, – ответила она. – Я часто просыпалась по ночам, тоскуя по тебе, и работа помогала отвлечься. – Филомена взяла его руки в свои и положила их на небольшую выпуклость, которая сформировалась там, где прежде был плоский живот. – Однако давай поговорим сейчас о другом.

Опершись на локоть, Алехандро с растерянным видом склонился над ней.

– Ты… В смысле, это означает…

Она засмеялась и поцеловала его.

– Да, так оно и есть.

Они стояли в окружении своей маленькой семьи – Кэт, Гильома и Авраама Санчеса, – но Алехандро видел одну лишь Филомену. И едва ли слышал слова таинства, которые Ги де Шальяк читал по лежащей перед ним книге христианских обрядов. Кэт и Гильом, расплывшись в широких улыбках, были свидетелями на свадьбе.

Тут же, вытирая глаза, стояли слуги и служанки – ведь это было такое счастливое событие, и они испытывали самые добрые чувства к мужчине и женщине, чей союз скрепил сам хозяин дома. Когда церемония закончилась, все разразились приветственными криками и поздравлениями.

И хотя эта была пустая формальность, счастливая пара, сопровождаемая градом добрых пожеланий, отправилась в свою спальню, чтобы впервые провести вместе ночь как муж и жена.

Роды Филомены начались декабрьским днем, когда солнце только-только начало клониться к западу. Вопреки увещеваниям мужа она отказывалась сидеть взаперти задолго до начала родов – как делают другие женщины. Однако этим утром Филомену охватило странное возбуждение, и, даже зная, что ее время приближается, она не могла объяснить себе охватившего ее ощущения беспокойства. В середине дня отошли воды, и она послала Кэт за Алехандро, работавшим вместе с де Шальяком над рукописью.

Боли начались спустя два часа после захода солнца, когда в доме почти все уже спали. Всю холодную, долгую ночь Филомена изо всех сил боролась с болью и тужилась; Кэт не отходила от нее, Алехандро нервно расхаживал за дверью.

Однако ребенок так и не появился на свет.

В какой-то момент измученная Филомена ненадолго забылась сном. Алехандро спросил де Шальяка, бодрствующего вместе с ним:

– Вам не кажется странным, коллега, что вы и я – оба лекари – снова ожидаем за дверью комнаты, где стонет и мучается женщина?

Не успел де Шальяк согласиться с ним, как стоны возобновились.

– Как давно отошли воды? Похоже, с тех пор прошла целая вечность.

– Больше двенадцати часов назад, – ответил де Шальяк.

Алехандро стыдливо повесил голову.

– Мы причиняем вам столько хлопот! Мне искренне жаль, если это как-то скажется на ваших отношениях с Авиньоном…

– Выбросьте из головы эти мысли, – ответил де Шальяк. – Даже если и так – в чем я сомневаюсь, – потеря невелика. Этот Папа совсем не тот человек, каким был Клемент. От Клемента, да покоится он в мире, было гораздо больше проку. Ох, он имел склонность шутить и, Бог не даст соврать, проявлял неравнодушие к мирским удовольствиям, но в остальном был человеком по-настоящему набожным и заботился о своей пастве. Этот же сидит у себя в апартаментах и считает Божьи деньги, что, по моему искреннему убеждению, самого Бога волнует мало.

– Наверно, для того он и создал человека по своему образу и подобию – чтобы считать его деньги.

Де Шальяк улыбнулся.

– Оригинальная точка зрения, коллега.

Из-за двери донесся долгий, страдальческий стон.

– Не могу больше выносить ее мучений, – сказал Алехандро, когда очередная схватка закончилась. – Неужели нельзя ничего дать ей?

– В моей аптечке ничего такого нет.

Час спустя, когда обессиленная Филомена лежала в собственном поту, к ним вышла бледная, расстроенная Кэт.

– Что бы я ни делала, ребенок не выходит. Мне не хватает опыта… Нам нужна акушерка, которая приняла не одни роды и знает, как поступать в таком случае. Пошлите Матильду… Она сообразит, кого позвать.

Де Шальяк кинулся к своей престарелой служанке и отослал ее с поручением.

Меньше чем через час прибыла акушерка. Ее сопровождал крепкий парень, с трудом втащивший по узкой лестнице прочное, тяжелое родильное кресло. Стоя вместе с де Шальяком у двери комнаты роженицы, Алехандро смотрел, как по коридору уверенно приближается дородная женщина. Около двери она откинула шаль, полностью обнажив лицо.