Дальше шли детали того, что произошло в Эйаме; Чосер лишь бегло проглядел их.
«Сбежав от Шандоса, мы долго скакали на юг и на равнине Солсбери наткнулись на пилигримов, направляющихся в Кентербери. Мы собирались добраться до Саутгемптона, но один из этих путешественников рассказал нам, что отплыть оттуда будет нелегко, поскольку корабли в основном возят грузы, и если нас заметят на борту, это может вызвать нежелательный интерес. И хотя мы опасались ехать в Дувр, южные порты пугали нас еще больше. В конце концов мы решили, что разумнее продолжить путь вместе с этими людьми, поскольку в большой группе легче затеряться. Свою историю мы, конечно, им не рассказывали, сообщили лишь, что мы отец и дочь, возвращаемся домой во Францию после того, как некоторое время гостили у своих английских родственников. Это в большой степени соответствовало действительности, и дальнейших расспросов не последовало.
Наши спутники оказались очень приветливыми, интересными людьми. Среди них были священник, монахиня, мельник, судья, плотник и разные другие. Путешествовали с нами и женщины, одна в особенности примечательная, крупная и в объеме, и по свойствам своей личности. Ей была присуща какая-то необычайная мудрость, и в то же время она всегда умела меня рассмешить. По любому предмету у нее имелось свое, совершенно особенное мнение, и она охотно, без всякого поощрения, их высказывала. Также в этой компании был пожилой рыцарь, мягкий, спокойный человек. Его последним желанием в жизни было помолиться в кафедральном соборе за душу дочери, совсем недавно отошедшую к Богу. Добрый и внимательный, временами он, казалось, совсем падал духом, а если его расспрашивали о гибели дочери, погружался в глубокую печаль и не замечал ничего, что происходило вокруг.
Наше путешествие протекало без каких-либо заметных событий и, даже можно сказать, хорошо. Эти люди, со всеми их радостями, горестями и самыми разными взглядами, скрашивали нам тяготы долгой поездки. Я всегда буду помнить их и те истории, которые они рассказывали, чтобы развлечь и поддержать друг друга.
Я никогда не видела своего отца таким оживленным и счастливым, как в этой части нашего путешествия. Во Франции его ждала дама сердца, и с каждым днем, приближающим нас к концу пути, лицо его все больше прояснялось. В Кентербери мы с грустью простились с нашими общительными спутниками и поскакали в Дувр.
Однако прежде чем покинуть Кентербери, мы нашли могилу леди Адели де Троксвуд, фрейлины моей сестры в те времена, когда она была моложе, чем я сейчас».
Чосер мысленно вернулся в дни бала-маскарада, когда в лесу под Чаринг-Кросс ему явился призрак женщины. Может, это была она?
– Долго же ты выжидала, прежде чем объявиться, – прошептал он.
«Эта добрая леди была возлюбленной père, когда он еще жил в Англии, а для меня больше чем другом; это она вместе с ним ухаживала за мной, когда я заболела чумой, и это она защищала меня от гнева сестры. Он горько плакал, стоя у ее могилы, и я не находила слов, чтобы утешить его. Однако позже, когда мы покинули Кентербери, он выглядел более спокойным и мирным, как будто с его души сняли тяжкую ношу.
Прибыв в Дувр, мы осторожно расспросили об обстановке в Кале и выяснили, что там по-прежнему полно английских солдат, не меньше, чем когда père добирался до Англии в апреле. Мы пришли к выводу, что разумнее не ехать в Кале, а переправиться в Бретань из Нормандии. Это решение тяжким грузом легло мне на сердце, поскольку в таком случае путь и по морю, и по суше оказывался гораздо длиннее. Однако père убедил меня, что будет лучше, если мы отплывем не из Англии; ввиду того, что мы поехали кружным путем, слухи о нашем бегстве имели возможность пересечь Ла-Манш задолго до того, как мы сами сумеем сделать это.
И вот мы поплыли через Английский канал в Бретань, и я сильно страдала от морской болезни. Когда наконец мы сошли на берег, я упала на землю и поцеловала ее! Купив приличных коней, мы поскакали в Нант, и этот город очаровал нас. Бретонцы не считают себя французами, но не проявляют лояльности и к Англии, которая сейчас заявляет претензии на этот регион. Они бретонцы, в общем и целом, со своим языком и характером, и за это я восхищаюсь ими. С ними у короля возникнут трудности, как мне кажется. С помощью Бенуа он рассчитывал упрочить тут свое положение в противостоянии с семьей де Ре, но, слава богу, утратил эту возможность.
Признаюсь, это место показалось мне таким привлекательным, что я подумываю о том, чтобы поселиться там, когда наши дела в Париже будут улажены; конечно, если père согласится. Там нам будет хорошо, и можно не опасаться предательства, поскольку никто в Бретани не испытывает добрых чувств к тем, кто заявляет права на нас.
Мы, казалось, целую вечность скакали по суше и последнюю ночь перед Парижем провели в маленькой деревушке под названием Версаль…»
* * *
– Завтра, – со страстным желанием в голосе сказала Кэт; она лежала, подложив под голову скатанный плащ. – Завтра я увижу своего сына. Мое сердце так переполнено чувствами, что я едва сдерживаю себя. Père, скажи, как мне вести себя с ним? Ни он не знает меня, ни я его.
Алехандро, как мог, попытался успокоить ее.
– С тех пор как он вышел из младенческого возраста, я каждый вечер рассказывал ему о его замечательной матери. Описывал, как ты выглядишь, как говоришь, какой у тебя характер, даже как звучит твой голос; все в мельчайших деталях.
– Но он же никогда не видел меня.
– И все же его любовь к тебе от этого не стала меньше. Благодаря моим ежедневным рассказам в его сознании сложился твой образ, и именно к нему он обращается за утешением и поддержкой. Первое, о чем он спросил, когда я сообщил о своей поездке в Англию, это привезу ли я тебя.
Однако, судя по выражению лица Кэт, эти слова мало ее успокоили.
– Ты тоже никогда не видела его раньше, – продолжал Алехандро. – Разве это как-то повлияло на твои чувства к нему?
Кэт покачала головой.
– Но что мне делать, если он не полюбит меня?
Алехандро рассмеялся и погладил ее по волосам.
– Это совершенно невозможно. Он будет любить тебя не меньше, чем я, поверь мне.
Он не рассказывал Кэт о собственных опасениях насчет того, как Филомена встретит его после столь долгой разлуки: раскроет ли навстречу ему объятия, или сомнения уже закрались в ее сердце?
Что ж, пройдет совсем немного времени, и он это узнает.
Они въехали в Париж в сумерках, через открытые ворота на западной стороне. Солдатского поста не было, и никто не задавал никаких вопросов; теперь, когда английская принцесса стала женой барона де Куси, король Франции мало опасался Англии. Гораздо большее беспокойство монарха вызывало недовольство собственного народа. Сейчас, когда в войне с Англией наступила передышка, его солдаты были заняты тем, что гасили небольшие мятежи, время от времени вспыхивающие по всей стране, – слабое, скорбное эхо потерпевшей неудачу Жакерии.
Они поскакали вдоль берега Сены, не опасаясь привлечь к себе внимание властей – самые обычные путешественники, мужчина и женщина, мирно едущие по своим делам. Реку пересекать не пришлось – они уже находились на южном берегу. К особняку де Шальяка они подъехали по той самой улице, где когда-то ночью, много лет назад, стояли Кэт и Гильом Каль.
Алехандро остановил коня и повернулся к Кэт.
– Если это не очень огорчит тебя, дочь, я хотел бы, чтобы ты подождала здесь.
Эта просьба удивила ее.
– Но почему, père?..
– Ради твоего сына. Пожалуйста.
– Ладно…
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, Алехандро один въехал во внутренний двор, отдал коня конюху и вбежал в дом. Остановился в вестибюле, оглядываясь по сторонам, но никого не увидел. И все же он нутром чувствовал, что Филомена здесь, ощущал ее притяжение и с трудом сдержал желание немедленно броситься на ее поиски. Вместо этого он взбежал вверх по лестнице.
