Алехандро удивленно открыл рот. Она посмотрела ему в глаза, и он увидел на ее лице то же выражение узнавания.

Однако акушерка оказалась сдержаннее его и никак не проявила своего удивления, просто сказала:

– Вот мы и встретились снова, лекарь. Кому мне придется помогать на этот раз? Опять твоей дочери?

– Нет. Моей жене.

– Ах! Матильда говорит, что схватки у нее начались еще вчера и продолжаются большую часть сегодняшнего дня. Это правда?

– Да. Но за ней очень хорошо ухаживали, ведь моя дочь…

– Нужно было раньше позвать меня, – прервала его акушерка. – Ладно, будем надеяться, что все обойдется.

Мрачные и встревоженные, Алехандро и де Шальяк спустились в библиотеку. Де Шальяк приказал принести вина, и они выпили, чтобы притупить потрясение от того, что только что произошло наверху.

– Как это мы не учли возможность того, что сюда явится кто-нибудь из челяди Лайонела! – воскликнул де Шальяк. – Что за глупость!

– Тогда она была для нас просто служанкой Элизабет, имеющей навыки в том, как принимать роды. Вовсе не акушеркой! Теперь, когда Лайонел уехал, она, возможно, продолжает заниматься своим ремеслом самостоятельно. И при родах у Кэт она все сделала хорошо. Тем не менее… – Алехандро одним долгим глотком осушил стакан. – Нельзя выпускать ее из дома, пока мы сами не подготовимся к отъезду.

– Но это безумие – отправиться в путь с новорожденным младенцем и женой, еще слабой после родов…

– Я готов на все, лишь бы защитить свою семью, – решительно заявил Алехандро.

– Мы не можем запереть ее здесь. Она свободная женщина, и, конечно, ее вскоре хватятся!

– Разве я не был свободным человеком, когда вы держали меня здесь? И разве Кэт не была свободной женщиной, когда Лайонел и Элизабет отняли ее у меня?

На мгновение горечь этого высказывания повисла в воздухе.

– Если мы не сможем задержать ее, – сказал де Шальяк, – остается подкуп. Нужно заплатить этой женщине за молчание.

– И сколько продлится ее молчание? Такие, как она, не могут не трезвонить всем и каждому о своих успехах – вспомните хотя бы, как она вела себя, когда родился Гильом: хвастливая, громогласная…

– Она простолюдинка. Мешок золота надолго заткнет ей рот.

Алехандро, казалось, эти доводы не очень-то убедили.

– Ну, будем надеяться.

В голосе Филомены отчетливо слышалось отчаяние.

– Я вымоталась и больше ни на что не способна.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Алехандро.

– Разрежь мне живот и достань оттуда ребенка, как я когда-то сделала с той бедной женщиной.

– Нет! – воскликнул Алехандро. – Ни за что.

Она втянула воздух и стиснула зубы в мучительной гримасе. Наконец боль утихла.

– Ты предпочитаешь, чтобы я лежала здесь в собственных нечистотах и умерла от боли, не оставив тебе ребенка? Боже милосердный! Алехандро, сделай для меня то, что когда-то сделали для матери Цезаря. Тогда, по крайней мере, ребенок выживет.

– Но, любовь моя, – дрожащим голосом ответил он, – ты-то умрешь…

– Какой же ты глупый, любимый! Я не хуже тебя знаю, что может произойти. Ты должен вырезать из меня ребенка, или мы с ним оба умрем.

Он отвернулся; сердце колотилось так сильно, что стало трудно дышать.

– Пожалуйста, муж мой, умоляю тебя! Если бы я была тогда более умелым лекарем, женщина и ее дитя могли бы выжить… И если бы я имела те знания, которые имею сейчас, а они доступны и тебе благодаря прекрасным рисункам де Шальяка… Однако я сделала слишком глубокий разрез, теперь мне это ясно. Но ты-то можешь разрезать, как нужно…

– Женщина-лекарь! – вмешалась в разговор акушерка. – Бог запрещает такие вещи!

Она повернулась к двери, но успела сделать всего шаг – Кэт схватила ее за руку.

– Отпустите меня! – вскрикнула акушерка, пытаясь высвободиться, но Кэт держала ее крепко и шептала на ухо, перемежая угрозы с лестью:

– Ваша помощь еще понадобится, когда ребенка вынут из утробы матери. Кто лучше справится с этой задачей, с вашим-то опытом? Придется вам остаться.

По бокам от акушерки выросли де Шальяк и Алехандро. Она оцепенела от страха и потеряла сознание; мужчины подхватили ее, чтобы, падая на пол, она не причинила себе вреда.

Кэт выбежала из комнаты – готовить все необходимое.

Родильное кресло отодвинули в сторону; парня, который притащил его, отпустили с монетой в руке, в ошеломлении от столь удачного поворота событий. Слуге у входа приказали не впускать никого в особняк и не выпускать из него. Рисунки де Шальяка разыскали в библиотеке и принесли в комнату роженицы. Инструменты, чистые и блестящие, разложили на куске ткани в ногах постели. Акушерку привели в чувство. Все было готово – кроме самого хирурга.

Алехандро, с мертвенно-бледным лицом и дрожащими руками, стоял над обнаженным животом Филомены, судорожно сжимая нож.

– Не могу. – Он посмотрел на де Шальяка. – Коллега, может, вы…

Де Шальяк неохотно взял нож и занял место Алехандро.

– Не взыщите, мадам, – сказал он, обращаясь к Филомене. – Вы готовы?

– Да, – прошептала она. – Да поможет мне Бог. Я готова.

«Слишком много крови, слишком много крови, – билось в сознании Алехандро, когда из разреза хлынула алая жидкость. – Слишком глубоко! Разрез слишком глубок, она умрет, и ребенок вместе с ней…»

Однако он ошибался, разрез был выполнен превосходно; действуя быстро, но осторожно, де Шальяк разрезал пока только кожу. Хотя страх Филомены несколько притуплялся опием, было ясно – она чувствует буквально все, что с ней делают. Она храбро стискивала зубами деревянную ложку, чтобы не дергаться даже при очень сильной боли. Прекрасный острый нож в умелых руках де Шальяка слой за слоем разрезал ее кожу, и на лбу Филомены выступил обильный пот.

Алехандро прижимал к постели ее руки, так сильно, что временами боялся сломать ей кости. Кэт вытирала со лба роженицы пот, расправляла пряди прилипших к мокрой коже волос.

Не прекращая делать свое дело, де Шальяк бросил взгляд на Кэт.

– Найдите рисунок матки. Пусть кто-нибудь держит его справа от меня, так будет лучше видно.

Кэт отыскала его среди других рисунков и вручила акушерке. На мгновение де Шальяк, казалось, заколебался; потом, с глубоким вздохом, раздвинул мышцы и обнажил матку. Ее плотная, блестящая поверхность волнообразно двигалась, когда рвущийся на свет ребенок ворочался внутри.

– Да направит Господь мою руку.

Он прижал нож к плотной внешней поверхности матки и вскрыл ее.

Все слуги в доме, даже находящиеся на кухне, в подвальном помещении, слышали крики Филомены. Наконец она испустила долгий, душераздирающий вой и смолкла.

Все еще находясь в состоянии шока, Алехандро взял младенца на руки. Акушерка только что обтерла его и заявила, что ребенок крепкий, здоровый. Как когда-то с Гильомом, Алехандро вынес драгоценный сверток из комнаты. Де Шальяк заканчивал удалять взрезанную матку Филомены.

Внук Алехандро дожидался за дверью, с выражением ужаса на лице; он, как и все остальные, слышал крики Филомены.

Алехандро опустился на колени и показал Гильому малышку.

– Приветствуй свою… – Он смолк, не зная, как правильнее сказать. Эта девочка, его дочь, приходилась сестрой матери Гильома. – Свою тетю, так, по-видимому.

Он откинул прикрывающую личико малышки ткань. Новорожденная приоткрыла губы, как бы собираясь заговорить, но издала лишь слабый, мяукающий звук и снова закрыла рот. Гильом улыбнулся и осторожно коснулся детской щечки.

– Какая мягкая.

– Да. – Алехандро припомнил свои ощущения, когда держал на руках Гильома, которому от роду было всего несколько мгновений. – В точности как ты.

«И в точности как ее мать».

Он поднялся, оставил мальчика одного и отнес малышку в комнату Кэт, а потом поднялся к себе в комнату и в одиночестве разразился горькими слезами.