— Я был там. Дыра.

— Значит, ты представляешь, каково ей там было. Она не виделась ни с друзьями, ни с родными. Нашла работу в гриль-баре, весь день стояла и жарила свинину для местных. Она уже сомневалась, что поступила правильно. Может, проще было выйти замуж. Но тут она встречает Эркана. У него друзья там жили, недалеко, и как-то он зашел туда съесть хот-дог. И они разговорились. Она сильно влюбилась, он тоже был курдом и сказал, что понимает ее. Через какое-то время они решили пожениться, я была связующим звеном между ними и родителями. Амина поступила плохо, но раз уж в итоге выходит замуж за курда, то все ничего. Она снова сможет видеться с родными, да и вопрос, не нанесен ли урон ее чести, будет уже не так важен после замужества.

— Ты была рада, что они женятся?

— Ну… возможно. Тогда. У меня были сомнения… Он был замешан в каких-то делах, его выкинули из армии, и он был… несдержан. Но она сказала, что с этим кончено, что он сделал все, что мог, чтобы держаться подальше от таких вещей. Надеюсь, она была права. И они поженились. Большой свадьбы не было, только папа, мама, я и младший брат. Их поженил имам, затем они отправились в ратушу, чтобы зарегистрироваться официально. Они хотели подождать, прежде чем расскажут всем родственникам, аккуратно обо всем сообщить, когда история с кузеном подзабудется. Они остались жить в той комнате. Папа и мама сказали, что они могут жить у нас, но Эркан не хотел. Теперь-то я понимаю… Вначале все вроде было хорошо… Но потом он стал… неспокойным. Так она это описывала, и он стал очень неспокойным. Пропадал все время с друзьями. Приходил домой поздно ночью. Они ругались.

Она произносит слово «ругались» так, будто имела в виду нечто более серьезное, чем ругань по поводу того, кто же выпил остатки молока.

— Он ее бил?

Ей не нравится вопрос; мне не нравится его задавать. Не хочу получить неверный ответ. Она пару раз сглатывает, прежде чем продолжить:

— Я не знаю… Она мне не рассказала бы, даже если бил. Мы всё могли сказать друг другу, но я — ее младшая сестра, и она знает, каково мне будет это услышать. Я бы этого не вынесла… Однажды она мне позвонила. Наверное, уже больше полугода назад. Сказала, что хочет уйти от него. Прямо сейчас. Время — двенадцать, он на работе. Я поехала к ней, помогла собраться, самое необходимое. Она очень нервничала. Сказала, что одной бы ей не справиться. И мы пошли.

Я вижу, что она сейчас переживает все это заново, зрелище не из приятных.

— Мы ждали поезд, когда появились они. Эркан с товарищем. Он сразу все понял. Просто взял у нее из руки чемодан, и она пошла с ним, никто не проронил ни слова. Через пару недель я говорила с Аминой по телефону. Она сказала, что теперь дела идут получше. Они начали искать нормальную квартиру, и Эркан немного успокоился. Она правда хотела сделать всё, чтобы сохранить свой брак. Эркан был очень уязвлен тем, что она попыталась сбежать, и обвинил меня. Так что, пока все не наладится, нам лучше не видеться. Родители признали его правоту, сказали, что надо уважать его позицию. С тех пор я с ней не говорила.

Она сидит, глядя вниз, на руки, под конец ее почти не слышно.

— Да, так вот, они переехали. Я правда по ней скучаю. Ты не мог бы сказать ей это, когда найдешь?

— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, где она теперь живет?

— Нет, нет, абсолютно.

— Я был там, в этом женском кризисном центре, пытался с ними поговорить, но…

— Они не разговаривают с мужчинами, но это неважно. Единственное, чем они располагают, это ее старый адрес и номер мобильного, который не отвечает.

— Попробуй вытянуть адрес из родителей.

— Ничего не выйдет, трудно объяснить, мама считает, что лучше оставить их в покое. Но может…

Она размышляет.

— Нет, это плохая идея.

— Что?

— Я подумала про двоюродного брата Эркана, Махмуда, но это правда не очень удачная мысль…

— У него есть их адрес?

— Они с Эрканом совсем как братья. Амина так сказала… Но к нему ты не ходи.

— Почему?

— Он… с ним лучше не связываться. Я не хотела бы…

— Где его найти?

— Насколько мне известно, они часто ходят в клуб на Нёребро. Я там не была, но думаю, они там курят гашиш.

— Значит, я найду его там.

Гюльден записывает адрес на клочке бумаги, который достает из сумки. Она не уверена, что это именно гаш-клуб, и точно не знает, чем они там занимаются. Но насколько я знаю Нёребро, если ориентация заведения вызывает сомнения, то это гаш-клуб. Махмуд, видимо, живет рядом, и Эркан туда захаживал.

— Это нехорошее место…

— Не имеет значения.

Она размышляет, смотрит на меня, точно чувствует необходимость сказать что-то еще.

— Может, с моей стороны глупо, а может, это вообще неважно… Но, Янус, это не религия. Это никак не связано с религией. В Коране написано, что женщин надо почитать. Почитать и уважать.

— Но не при помощи кулака.

— Нет, Янус, не при помощи кулака.

Я провожаю Гюльден до двери, она натягивает платок. Я обещаю ей сделать все, что смогу, чтобы найти Амину. Это нетрудно. Ничто не может меня остановить.

У меня вспотели руки, сердце выпрыгивает из груди, я боюсь идти в лес, боюсь, что меня съедят тролли. Переулок к Нёреброгаде, его найти нетрудно. Я снова сверяю адрес по бумажке, которую мне дала Гюльден. На углу — пивная, снаружи, покачиваясь, стоит мужчина, он будто в ступоре. Грязная коричневая кожаная куртка, сальные волосы, красное лицо пьяницы. Если его толкнуть, он упадет, как подкошенный. Клуб находится в подвале жилого дома, на окнах — жалюзи. Два шага по ступенькам вниз, я открываю дверь. Внутри накурено, этот тяжелый сладковатый запах ни с чем не спутаешь. Несколько молодых парней стоят и смотрят футбол по телевизору, висящему на стене, комментатор — турок. На стенах висят футбольные флаги, «Галатасарай». Ко мне подходит один из ребят:

— Это частный клуб.

— Конечно частный.

— Так вали отсюда.

— Мне сказали, здесь хороший товар, но, может, я ошибся.

На кожаном диване в углу, между двумя парнями, сидит единственный в помещении бледный датчанин. Здоровенный мужик, побрит налысо, поверх куртки «Найк» — толстая серебряная цепь. Прикуривает нечто, напоминающее огромный кулек.

— Но если у вас товара нет, то я, наверное, просто ослышался…

— С кем ты говорил?

— С Эрканом.

— Ты знаешь Эркана?

— Знал, я с ним в армии служил.

— Тогда можешь остаться, покурить. Есть отличный сканк, если интересуешься.

Я роюсь в кармане, ищу деньги, что взял с собой. Сотни и полтинники, сложенные, как это делают дилеры, одна в другую, крупные купюры сверху.

— Первый за счет заведения. Попробуешь. А так есть киф по двадцать пять и чарас по семьдесят пять. Но он того стоит.

Я беру косяк в прозрачном светло-зеленом пластиковом футляре. Я знаю эти футляры по больнице, видел их валяющимися в раковине и под батареей.

Я прислоняюсь к стене, курю свой косяк и смотрю футбол. Курю медленно, стараюсь не слишком затягиваться. Непривычный я к гашу, хоть и не страдал от отсутствия возможности: в больнице с этим не было проблем. Они там договариваются с кем-то по ту сторону, вывешивают в окно деньги в носке, потом достают оттуда товар. В общем, я делаю вид, что увлечен футболом. Кончается второй период, Турция выигрывает 2:0 у Турции. Свисток извещает об окончании матча, Турция выиграла. Похоже, турки довольны победой, один из них что-то выкрикивает. Бледный жирный датчанин на диване смеется над ними.

— Хрен бы им так подфартило, если бы не эти педики.

Молодой парень в бейсболке, надетой козырьком назад, протягивает руку и берет у него косяк. Глубоко затягивается, кашляет.

— Иди ты, Марк. У Брёнбю против них не было бы ни единого шанса. Кишка тонка.