— Пойдешь с нами? Я угощаю.

— Мой брат угощает.

Он смеется:

— Да, так пойдешь с нами?

Мы берем такси до Ратушной площади. Сначала мы ждали автобуса, но Мартину стало невтерпеж. Я сижу на переднем сиденье, в зеркало видно, как малыш привалился к отцу. Мартин достает из кармана пачку денег, платит, малыш с удивлением смотрит на купюры, но вопросов не задает. Мы заходим в «Макдональдс» на Вестеброгаде. Проходим по грязным, когда-то белым, плиткам, мимо большого клоуна из папье-маше. Стоим в очереди с мальчишками в широченной одежде — Карл Кани, ФУБУ, одежда, в которой они похожи на миниатюрных наркоторговцев из Гарлема. И с родителями, которым надо покормить своих беспокойных детей перед или после кино. У продавщицы плохая кожа, она выглядит усталой и разгоряченной под козырьком своей голубой бейсболки. Мы покупаем гамбургеры, картошку фри, молочные коктейли, продукты, которые начинаются на «мак-». Находим столик в зале для курящих с маленькой одноразовой пепельницей из фольги. У меня нет аппетита, но я знаю, что поесть надо, и запихиваю в себя гамбургер. Мартин съедает пару ломтиков картошки и жадно выпивает половину своего коктейля.

— Ты не мог бы присмотреть за ним пять минут, мне нужно отойти.

Я киваю. Он быстро встает и исчезает.

Я смотрю на мальчика, он занят игрушкой из набора «Хэппи мил». Пластмассовым динозавром, которого он собрал и прогуливает по пустым картонным коробкам и картошке в пластиковом лотке. Динозавр все время теряет хвост, и его приходится приделывать на место.

И я знаю, что единственная причина, по которой меня познакомили с мальчиком, — это чтобы я покараулил его, пока папа достает еще яду, чтобы пустить его по вене. И я не могу на него злиться, так поступают джанки, они используют других. Хотят они того или нет, остановиться они не могут, это чистый инстинкт, как будто составная часть того вещества, что они себе вводят.

Вернувшись, Мартин виновато мне улыбается, знает, что я знаю, что он выходил, чтобы замутить. Он садится, не может найти себе места. Проводит рукой по светлым волосам сына:

— Ты закончил с картошкой, малыш?

Мальчик снова приделывает хвост динозавру.

— Пойдем.

Руки чешутся, и он быстро поднимает мальчика. Я прощаюсь с ними у остановки на Ратушной.

Я принимаю ванну и вынимаю одежду из шкафа брата. Темно-серые хлопковые брюки и тенниска. Я похож на пай-мальчика из финансовой академии, идущего поиграть в теннис.

Весь день после обеда шел дождь. Лучше не стало и когда поезд выехал за пределы Копенгагена. Я направляюсь в городок, где предположительно живет Амина. Напротив меня сидит молодая пара. Они целуются и ерошат друг другу волосы. Я их не смущаю. А если и смущаю, то это их не останавливает. Ее рассердила какая-то его фраза, она отворачивается и смотрит в окно. Он делает вид, что ничего не произошло, надевает наушники. Через какое-то время ему надоедает ее игнорировать, он целует ее в шею, дует за шиворот. Она вертится и смеется. Целует его в ответ.

На всех станциях мимо проносится одна и та же реклама: блондинка в золотистом бикини на пляжном лежаке, с ноги свисает золотистая сандалия. Сандалия указывает на меня. Поезд снижает скорость, визжат тормоза. Через час с небольшим я на месте. С перрона вниз, к почти пустой парковке, ведут лестницы. Слева от парковки — гриль-бар, зеленый деревянный домик с пластиковым флажком, на котором изображены гамбургеры, колбаски и котлетки в окружении картофеля фри. У стены припаркован мотороллер. Внутри на высоком стуле у стойки сидит пожилой человек в стеганом синем жилете, он облизывает пальцы и бросает на меня безразличный взгляд, когда я прохожу мимо.

Я перехожу дорогу и выхожу на улицу, по всей видимости играющую здесь роль центральной, — на маленькую пешеходную улицу, ведущую к торговому центру со стеклянным фасадом. Я прохожу мимо на первый взгляд закрытого магазинчика мороженого. Миную пару обувных магазинов и кафе со стоящим на улице аппаратом для разлива пива. Внутри сидят мужчины, пьют пиво. На дальней стене висят «Полуночники» Эдварда Хоппера, лица на картине заменены лицами Богарта, Джеймса Дина и Мэрилин Монро. На окне висит довольно беспомощно нарисованная красным маркером на белом куске картона реклама молочных коктейлей: «Лучшие в Дании» — написано там. Один из мужчин громко смеется. Улица пуста, тишину внезапно нарушает проезжающий на форсированном мотороллере молодой человек в бейсболке, надетой задом наперед.

Я смотрю на страницы, вырванные мною из телефонного справочника брата. Синей ручкой я нарисовал маршрут. Теперь надо только разобраться, где у карты верх, а где низ. Я не привык читать карту, не привык вообще самостоятельно что-нибудь находить. Иду по какой-то улице слева от торгового центра. Следую маршруту, название улицы пока соответствует названию на карте. Затем поворачиваю направо у низкого бетонного здания с табличкой «Школа». В окнах висят вырезанные из цветной бумаги бабочки, красные, желтые и синие. В конце улицы я нахожу его. Двухэтажный дом из желтого кирпича с плоской крышей.

Берусь за ручку, дверь открывается: похоже, взломана. В прихожей темновато. Влажный воздух. Две двери, на обеих написано: «Частная собственность», и лестница, по которой я поднимаюсь. На втором этаже — узкий коридор с дверями по обе стороны, на полу — зеленый ковер (похоже, его не стирали с тех пор, как был построен дом), обои с желтоватым узором. Видимо, здесь и живет Амина. Комната четыре. Прямо как в больнице, люди живут здесь в комнатах с номерами.

Номера три не существует. Один, два и сразу пять перед номером четыре. Номера написаны на дверях черной краской. Я стучу в дверь, а рука дрожит. Ответа нет. Я стучу снова, сильнее. Опять ничего. Затем открывается дверь на противоположной стороне, в самом конце коридора. Выходит женщина средних лет, между указательным и средним пальцами у нее крепко зажата сигарета, губы накрашены ярко-красной помадой.

— Чего вам?

— Я ищу Амину.

— Здесь вы ее не найдете.

Она ковыляет ко мне. Не очень трезвая, но держит себя в руках. Когда знаком с симптомами, их трудно не заметить. Легкая томность в голосе, осанка, тело всегда чуть наклонено вперед, большую часть работы при ходьбе делает сила тяжести. А может, почки болят. Следом бежит шавка. Все время на шаг позади или впереди нее. Она подходит ближе, и я вижу, что фильтр сигареты вымазан тем же красным цветом, что и губы.

— Амина здесь больше не живет, я ее выгнала. И вовремя.

Песик прыгает ей на ноги, тявкает, чтобы привлечь внимание.

— Тихо, Шейла, тихо, я разговариваю с человеком.

Она слегка отталкивает собаку ногой.

— Посмотрите комнату? Может, хотите снять?

Я киваю.

Она вынимает из халата связку ключей, отпирает дверь.

— Вообще-то она казалась милой девушкой, было совершенно незаметно, что она из этих… Может, потому я и дала себя обмануть. Такая симпатичная девушка, говорила по-датски и все такое. Надо было задуматься, когда я услышала, как ее зовут.

Она толкает дверь. Собачка бежит впереди. Она находит выключатель справа от двери и включает свет.

— Вы не подумайте, я вообще-то против них ничего не имею. Просто не хочу сдавать им комнаты. Я сдаю только приличным людям… Ну вот, смотрите…

Комната не более пары метров в длину и ширину. Стены когда-то были белыми, но теперь окрашены сыростью и сигаретным дымом. У стены — кровать без простыни, на матрасе — большие пятна. Пахнет сыростью и грязью.

Она подходит к окну и отдергивает зеленые шторы.

Справа — дверь в ванную. Открываю. Воздух затхлый, влажный. Кафель на полу разбит.

— Если соберетесь снять, мы можем ее подремонтировать. Повесить новые шторы. Можете у меня телевизор одолжить. Он небольшой, но работает. Со мной можно ладить, сами увидите. И с ней мы ладили, хоть имя у нее и было странное.