Наряд оперативно вылетел на лестничную клетку и закрыл за собой дверь. Денька озадаченно выдала «вау!» и уселась у ног хозяйки, забыв, зачем так летела.

– О! Вы тоже проснулись?! – заорала Наташка, хватая Деньку за ошейник и испепеляя меня взглядом. – Собака не кусается, – объявила она стражам порядка и второй рукой попыталась открыть дверь. Но милиция стойко держала оборону и требовала убрать псину домой. – У нее только внешность собачья, а характер – ангельский. Почти как у меня. Не иначе как в прошлой жизнью канцелярской мышкой служила. Слышали такое слово – атавизм? Возвращение к предкам… – Наряд уговорам не внял. Наташка провезла упирающуюся Деньку на лапах по коридору назад и закинула в дверь, напоследок проорав: – Сидеть!!!

Милиционеры вновь вернулись на ранее завоеванные позиции. Я вежливо с ними поздоровалась и улыбнулась. Двое из этих трех человек вчера дважды нас навещали.

– Старший оперуполномоченный Селезнев Сергей Алексеич, – представился мне, видимо, главный среди них. – Вы тоже утверждаете, что не звонили в нашу дежурную часть? – сурово спросил милиционер.

– Нет, – погасив улыбку, ответила я. – Мы спали.

– Чему вы так удивляетесь? – возмутилась Наташка, заметив ироничную усмешку старшего оперуполномоченного.

– Ну что вы, – успокоил он ее. – Ничего удивительного нет. Все понятно. Гуляете вы на балконе в той квартире, – оперативник махнул в сторону моей двери, – а спать отправляетесь сюда, к собаке. Нормально. Еще в наличии кто-нибудь из соседей есть?

– Нет, – вместе ответили мы с Наташкой, но она быстро перехватила инициативу в свои руки: – Соседи из однокомнатной уехали насовсем на три дня. А четыреста вторая вообще пустует. Хозяйка, когда приезжает, обязательно дает о себе знать…

Договорить она не успела. В четыреста второй квартире что-то грохнуло. Подруга, взвизгнув, замолчала. Я вытянулась по стойке «смирно» и застыла, загородив милиции проход. Двое оперативников ловко переместили меня в сторону и рванулись к Светкиной квартире. Один, значительно старше по возрасту, остался на выходе.

– Откройте, милиция! – требовательно заявил Селезнев, в то время как второй, наверное младший опер, трезвонил в дверь.

Она медленно, с противным скрипом распахнулась, и милиционеры ворвались внутрь. Дверь легонько ударилась о стенку. Срикошетив, простонала и прикрылась, оставив маленькую щель. Я, не оглядываясь, задом шагнула к Наташке и намертво вцепилась в ее руку. Подруга попыталась оказать слабое сопротивление, но смирилась. Мы молча ожидали развития событий в нужном нам направлении. Но они так развиваться не хотели. Через слегка приоткрытую дверь слышался спокойный разговор. Сосед-самозванец что-то монотонно бубнил. Потом дверь, не забыв отвратительно скрипнуть, распахнулась. В дверном проеме показался господин Селезнев:

– Ну ты, Геннадий Иваныч, даешь! Прекрасно проводишь время при исполнении, так сказать, – ухмыльнулся он, глядя в нашу сторону.

Я невольно оглянулась и поняла, что мертвой хваткой держу за руку третьего стража порядка. С другой стороны на нем повисла Наталья. И если я тут же разжала руку, то подруга отцепляться явно не собиралась.

– Ногу свело! – морщась, пожаловалась она. – На нервной почве, наверное.

– Геннадий Иваныч, проводи женщину домой. У нас, кажется, все в порядке. Едем в отделение, кое-что уточним. У мужика дверца шкафа в коридоре отвалилась, когда он туда сумку ставил. Отсюда и грохот. Ваша соседка Светлана Юрьевна, – старший оперуполномоченный обратился ко мне, – разрешила брату мужа пожить недельку в ее квартире. У него семейные неурядицы. Проверим это обстоятельство и, если все подтвердится, отпустим его восвояси. Вы уж не пугайтесь, если он вернется. У него и так неприятности.

Такого поворота я не ожидала. Подруга – тоже. За компанию у нее свело и вторую ногу. Геннадий Иванович с трудом доволок Наташку до квартиры. Я открыла дверь, и он аккуратно усадил хозяйку квартиры на табуретку. Деньки уже не испугался. Подруга выразительно посмотрела на меня, а затем стрельнула глазами на дверь. Я ее тут же закрыла – прямо перед носом Геннадия Ивановича.

– Простите, вы давно знаете своих коллег? – Вопрос Наташка задала почти шепотом, тем не менее Геннадия Ивановича как громом поразило.

– Вас что-то обеспокоило? – удивился он. Мы молчали – милиционер не ответил на наш вопрос. – Нет оснований им не доверять. Можете быть спокойны. Так что вас обеспокоило?

У Геннадия Ивановича было хорошее лицо. Именно такие лица называют располагающими.

– Почему они вас не взяли с собой в квартиру? – игнорируя его вопрос, спросила Наталья.

– Таков порядок, – коротко пояснил он. – Именно это послужило поводом к недоверию?

– Нет, – тихо ответила я. – Дело в том, что у Германа, мужа нашей соседки Светланы, больше нет брата. Три года назад его единственный брат погиб в автомобильной катастрофе.

– Разберемся, – нахмурился Геннадий Иванович. – Вот привезем вашего соседа в отделение и разберемся. Спасибо за информацию.

Он повернулся, я предусмотрительно распахнула дверь, и она резво саданула в плечо старшего оперуполномоченного, намеревавшегося звонить нам в поисках задержавшегося коллеги.

– Здравствуйте! – брякнула я от неожиданности. И тут же поправилась: – То есть до свидания… В смысле – извините…

Милиционер только крякнул, потирая ушибленное плечо. Дверь на лестничную клетку была открыта. У лифта шел мирный разговор двух мужчин, но разглядеть самозванца мне опять не удалось. Единственное, что я увидела, – часть коричневого кожаного рукава. Незнакомец, что-то объясняя, размахивал рукой.

Наташку сдуло с табуретки, несмотря на сведенные судорогой нижние конечности, сразу же после того, как вышел Геннадий Иванович.

– Надо проследить, посадят ли этого козла-соседа в машину? А что, если сразу отпустят?

– Не отпустят. Не понимаю, чего ты так разволновалась?

– А тебе не показалось странным, что опера тянули время? Им бы сразу вломиться в закрытую дверь, а они в коридоре с нами лясы точили!

Я призадумалась. Потом выскочила вслед за Натальей на лестничную клетку. Она уже открыла фрамугу, и мы неловко высунулись в окно. В милицейскую машину село четверо мужчин…

– Еще неизвестно, – проворчала Наташка, – кто туда загрузился. Могли соседа и подменить.

– Может, тебе врача вызвать? – невинно поинтересовалась я.

– Какого врача?

– Как какого? Терапевта, естественно. – Я почувствовала, что перегибаю палку, и пожалела подругу: – Ноги-то больные…

– Терапевт, – поучительно заметила Наташка, – конечно, все знает, но в отличие от хирурга ничего не умеет. Зато хирург все умеет, но, увы, ничего не знает. Вот патологоанатом – тот все знает и все умеет, только уже поздно! Не волнуйся. В моем случае медицина бессильна. Просто потому, что пока ничего не болит. Неужели не могла сообразить, что ноги – это трюк?

Я скромно промолчала.

Возвращаясь назад, услышали отчаянные трели телефона из моей квартиры. И именно тогда, когда я схватила трубку, в ней раздались короткие гудки. На всякий случай перезвонила мужу. Димка находился на операции. Мобильник дочери был отключен. Значит, шли занятия. Звонок к свекрови тоже ничего не прояснил, кроме того, что к соседке приехала племянница – чудесная девочка. Славику просто жизненно необходимо с ней познакомиться. Только ему ничего не следует об этом говорить.

Сын – частый гость у бабушки. Нет, скорее, частый гость в нашем доме. Когда время от времени она начинает сватать ему невест, он на пару недель укрывается в родных стенах, несмотря на то что до института, то бишь ныне университета, ехать ему на час больше. От бабушки и ехать не надо. Следует только перейти дорогу в положенном месте.

Принимая во внимание, что сын свой мобильник на днях забыл у бабушки, родные люди разыскивать меня по телефону не собирались. Стало немного обидно, но я тут же вспомнила о возможном «жучке» в аппарате, и сразу полегчало. Но ненадолго. Нарастало раздражение против Антона и компании, бесцеремонно вмешивающихся в мою жизнь. Отбивая мясо подаренным мне Димкой металлическим топориком со специальным набалдашником, я и не заметила, как изрешетила кусок до состояния марли. Посмотрев сквозь него на белый свет в окне, я поняла, что мне еще больше похужело. Не иначе как поэтому со злости тяпнула топориком по висевшему на стене телефону. Он как-то жалобно звякнул и сорвался вниз, где и рассыпался на части.