— Спикер Гендибал, — сказал он, — вы опоздали. Вы вошли без предупреждения. Вы заговорили. Вы должны быть удалены с заседаний на тридцать дней за нарушение дисциплины. Есть ли у вас оправдания?

— Конечно. Надо подождать с наказанием, пока мы не рассмотрим вопрос, кто и зачем постарался сделать так, чтобы я опоздал. — Слова Гендибала были произнесены холодно и спокойно, но его разум обволакивал мысли гневом, и он не обращал внимания на то, что этот гнев почувствуют.

Деларми, разумеется, почувствовала. Она резко сказала:

— Этот человек безумен.

— Безумен? Она сама безумна, раз говорит так. Или осознает свою вину. Первый Спикер, я обращаюсь к вам по личному вопросу, — сказал Гендибал.

— По какому личному вопросу, Спикер?

— Первый Спикер, я обвиняю кого-то из присутствующих здесь в покушении на убийство.

Зал будто взорвался мешаниной слов, чувств и мыслей. Все вскочили с кресел. Первый Спикер поднял руки и воскликнул:

— Спикер имеет право высказаться по личному вопросу!

Он обнаружил, что самым неподходящим для данного места образом вынужден усилить свою власть ментально, другого выхода не было.

Шум утих, все сели. Гендибал стоял молча, пока все не успокоились как внешне, так и ментально. Затем сказал:

— На пути сюда, когда я шел по стрынской дороге со скоростью, вполне позволявшей мне явиться на заседание Стола вовремя, на меня напали несколько фермеров, и я едва избежал избиения, а может быть, и смерти. Они меня задержали, поэтому я прибыл только сейчас. Для начала укажу, что после Великого Разгрома не было ни одного случая, когда бы кто-либо из стрынского народа говорил неуважительно с представителем Второго Сообщества, не говоря уж о рукоприкладстве. Я не знаю ни одного примера.

— Как и я, — сказал Первый Спикер. Деларми воскликнула:

— Представители Второго Сообщества не разгуливают в одиночестве по стрынской территории! Вы своим поведением сами напрашиваетесь на такое.

— Верно, — сказал Гендибал, — я часто гуляю в одиночестве по стрынской территории. Я гулял там сотни раз, и ко мне никогда никто не приставал. Другие не гуляют так свободно, как я, но и не заключают себя в Университете, и ни к кому никогда не приставали. Я вспоминаю случай, когда Деларми… — И как бы спохватившись, что пропустил почетное звание, он умышленно обратил его в смертельное оскорбление. — Я хотел сказать, спикерша Деларми бывала на стрынской территории, и к ней тоже никто не приставал.

— Возможно, — широко раскрыв глаза, сказала Деларми, — оттого, что я выдерживала дистанцию, не заигрывала с ними и вела себя достойно уважения, мне его и оказывали.

— Да, — сказал Гендибал, — я как раз хотел сказать, что это, наверно, оттого, что у вас устрашающая внешность. Ведь и здесь немногие пытаются приблизиться к вам… Но объясните мне, почему стрынцы выбрали именно то время, когда я должен был присутствовать на важном заседании Стола?

— Если это произошло не из-за вашего поведения, то это произошло случайно, — ответила Деларми, — даже вся математика Селдона не может исключить роль случайности из Галактики, во всяком случае для индивидуальных событий. Или вы тоже говорите по интуитивному вдохновению?

(За этим выпадом против Первого Спикера последовал тихий ментальный вздох нескольких Спикеров.)

— Мое поведение здесь ни при чем, — сказал Гендибал. — И случайностью это не было. Это было умышленное вмешательство.

— Откуда вы знаете? — мягко спросил Первый Спикер. Из-за выпада Деларми он не мог не смягчиться к Гендибалу.

— Мой разум открыт для вас, Первый Спикер. Я передаю вам — и всему Столу — свое воспоминание о том, что случилось.

Передача заняла лишь несколько мгновений.

— Невероятно! — воскликнул Первый Спикер. — Вы, Спикер, вели себя очень хорошо в очень трудных обстоятельствах. Я согласен, что поведение стрынцев аномально и требует расследования. А теперь прошу вас присоединиться к нашему заседанию…

— Минуточку, — прервала Деларми, — насколько мы уверены, что отчет Спикера точен?

При этом оскорблении ноздри Гендибала раздулись, но он сохранил самообладание.

— Мой разум открыт.

— Мне случалось встречать открытые разумы, которые не были открыты.

— Не сомневаюсь в этом, Спикер, — ответил Гендибал, — поскольку вы, как и все здесь, должны держать свои разум все время под контролем. Однако мой разум если открыт, то открыт.

Первый Спикер сказал:

— Давайте прекратим…

— Личный вопрос, Первый Спикер, — сказала Деларми. — Извините, что прерываю.

— Какого рода личный вопрос, Спикер?

— Спикер Гендибал обвинил одного из нас в покушении на убийство путем подстрекательства стрынских фермеров к нападению на него. Пока обвинение не снято, я должна рассматриваться как возможный убийца, как и все в этом зале, включая вас, Первый Спикер.

— Снимете ли вы обвинение, Спикер Гендибал? — спросил Первый Спикер.

Гендибал сел и крепко взялся за ручки кресла, как будто утверждая свои права на него. Он сказал:

— Сниму, как только кто-нибудь объяснит мне, почему стрынские фермеры должны умышленно задерживать меня на пути к этому заседанию?

— По тысяче причин, быть может, — ответил Первый Спикер. — Я повторяю, это событие будет расследовано. Снимете ли вы обвинение теперь в интересах продолжения заседания?

— Не могу, Первый Спикер. Я пытался осторожно исследовать разум напавшего фермера, чтобы изменить его поведение без ущерба для него, и потерпел неудачу. В его разуме отсутствовала обычная гибкость, эмоции были жестко закреплены как бы внешним разумом.

С неожиданной улыбочкой Деларми сказала:

— И вы думаете, что этот внешний разум принадлежал одному из нас? А может быть, это действовала ваша таинственная организация, которая конкурирует с нами и более могущественна, чем мы?

— Может быть, — сказал Гендибал.

— В таком случае мы невиновны, и вы должны снять обвинение. Или вы обвиняете кого-то из нас в подконтрольности этой странной организации? Или может быть, один из нас не совсем то, чем кажется?

— Возможно, — вяло согласился Гендибал, понимая, что Деларми протягивает ему веревку с петлей на конце.

— Кажется, — сказала Деларми, доходя до петли и собираясь затянуть ее, — ваше видение секретной, неизвестной, таинственной и могущественной организации — это параноидальный, кошмар. Это соответствовало бы вашим фантазиям о том, что на стрынских фермеров повлияли, что Спикеры под контролем. Я решила проследить причудливую параноидальную цепочку вашей мысли дальше. Кто из нас по-вашему под контролем? Может быть я?

— Не думаю, Спикер, — сказал Гендибал. — Если бы вы хотели избавиться от меня таким сложным путем, вы не стали бы открыто демонстрировать свою неприязнь ко мне.

— Может быть, это хитрость с дальним прицелом? — спросила Деларми. Она почти мурлыкала. — Это было бы обычной параноидальной фантазией.

— Может быть. У вас больше опыта, чем у меня, в таких делах.

Их взволнованно прервал Спикер Лестим Джанни:

— Послушайте, Спикер Гендибал, исключая Деларми, вы усиливаете обвинение против остальных. Какая цель может быть у любого из нас, чтобы не пустить вас на это заседание, не говоря уж о том, чтобы желать вашей смерти?

Гендибал как будто ждал этого вопроса.

— Когда я вошел, — быстро ответил он, — обсуждался вопрос об удалении из протокола замечании Первого Спикера. Я был единственным Спикером, который не слышал этих замечаний. Позвольте мне узнать, о чем шла речь, и я наверно, сумею назвать вам эту цель.

— Я утверждал, — произнес Первый Спикер, — причем этому утверждению выразили серьезное неодобрение Спикер Деларми и другие, что я решил, основываясь на интуиции и совершенно незаконном использовании психоисторической математики, что все будущее Плана Селдона может зависеть от высланного Первым Сообществом Голана Тревица.

— Что думают другие Спикеры, их дело, — сказал Гендибал. — Я со своей стороны согласен с этой гипотезой. Тревиц — ключевая фигура. Его неожиданная высылка слишком странна и не может быть невинной.