— Но я именно поэтому хотел посетить Галактическую Библиотеку!

— Хорошо. Подождите. Вы говорите, что в каталоге нет точного местоположения, но какая-нибудь информация там есть?

— Там говорится, что она в Сейшельском Секторе, и еще стоит вопросительный знак.

— Хорошо, тогда… Не огорчайтесь, Янов, мы отправимся в Сейшельский Сектор и так или иначе найдем Гею!

Стор Гендибал бежал трусцой по сельской дороге в окрестностях Университета. Обычно жители Второго Сообщества не вторгались на территорию фермерского мира Трантора, а при необходимости вторгались недалеко и ненадолго.

Гендибал был исключением, и раньше он сам себя спрашивал почему. Спрашивал в том смысле, что исследовал свой разум; это занятие рекомендовалось Спикерам. Их умы были одновременно и оружием и мишенью и надо было держать их хорошо отточенными как для нападения, так и для защиты.

К собственному удовлетворению он решил, что причина в том, что его родная планета массивнее и холоднее среднестатистической обитаемой планеты. Его нашли через тайную сеть агентов, искавших таланты по всей Галактике. И когда его мальчиком привезли на Трантор, он оказался в более слабом гравитационном поле, в приятном мягком климате. Поэтому от прогулок по открытой местности он получал большее удовольствие, чем многие другие. В первые годы жизни на Транторе он осознавал свою хрупкость и маленькие рост и боялся, что в условиях удобной, мягкой планеты станет вялым и бесхребетным.

Поэтому он составил себе режим и серию развивающих упражнений, роста они ему особенно не прибавили, но сделали его крепким, жилистым, с хорошим дыханием.

Частью его режима были бег трусцой и дальние прогулки. Из-за этого кое-кто за Столом Спикеров ворчал, но Гендибал не обращал на них внимания.

Он вел себя независимо, несмотря на то что был членом Второго Сообщества в первом поколении. Остальные Спикеры за Столом имели родителей и прародителей из Второго Сообщества. И вдобавок все они были старше Гендибала. Чего же, кроме ворчания, можно было ожидать?

По древней традиции за Столом Спикеров все умы были открыты (предполагалось, что целиком, хотя редкий Спикер не хранил где-то тайный личный уголок, как правило лишь до поры до времени), и Гендибал знал, что их чувством по отношению к нему была зависть.

Итак, они завидовали, в то время как Гендибал сознавал, что его защитной эмоцией был гонор, и они это знали.

Детство Гендибала прошло на большой, просторной планете с разнообразными природными ландшафтами. Он жил в плодородной долине, окруженной горами, по его мнению, самыми прекрасными в Галактике. Они были особенно красивы суровой зимой. Он помнил планету своего детства и часто видел ее во сне во всем великолепии. Разве мог он ограничить свой мир несколькими десятками квадратных километров старинной архитектуры?

Он бежал, рассеянно поглядывая вокруг. Трантор был приятной планетой с мягким климатом, но не было на нем прекрасных гор. Хотя хозяевами на Транторе были фермеры, он не стал плодородной планетой, да и не был никогда. Возможно, из-за этого он стал административным центром сначала большого Союза планет, а затем Галактической Империи. Видимо, ни для чего другого Трантор не подходил.

После Великого Разгрома Трантор поддерживали запасы металла. Он стал большим рудником и снабжал десятки планет готовыми сплавами стали, алюминия, меди, магния и титана, возвращая то, что было накоплено в течение тысяч лет, со скоростью, в сотни раз превышающей темпы накопления.

Под поверхностью еще оставались огромные запасы металла, но, хотя они и были доступными, добывать их становилось все труднее. Стрынские фермеры никогда не называли себя транторцами, они считали это название зловещим (но члены Второго Сообщества сохранили его за собой). Фермеры теперь неохотно имели дело с металлом. Предрассудок, конечно. Глупо с их стороны. Возможно, металл, оставшийся под почвой, отравлял ее и еще больше снижал плодородие. Но плотность населения была невелика, и планета могла всех прокормить. Да и продажа металла понемногу продолжалась.

Взгляд Гендибала был устремлен к плоскому горизонту. Геологически Трантор был живой планетой, как почти все обитаемые миры, но со времени последнего горообразовательного периода прошло не меньше сотни миллионов лет. Все высоты выветрились до пологих холмов, да и те срыли во времена, когда создавалась металлическая оболочка.

Далеко на Юге, за пределами видимости, лежал берег Восточного Залива, а за ним был Восточный Океан; они восстановились после того, как были разрушены подземные резервуары.

На севере возвышались башни Университета, заслонявшие широкую, но приземистую Библиотеку (большая ее часть была под землей), а еще дальше на севере были развалины Императорского Дворца.

По сторонам дороги виднелись фермы, среди них заброшенные строения.

Гендибал миновал группу коров, коз и кур — такое разнообразие домашних животных было характерно для транторских ферм. Ни одно животное не обратило внимания на Гендибала.

У Гендибала мелькнула мысль, что на любой планете Галактики он бы увидел тех же животных, хотя на разных планетах — разные породы. Он вспомнил коз на родине и свою ручную козу, которую когда-то доил. Они были крупнее и подвижнее, чем маленькие и меланхоличные экземпляры, привезенные на Трантор и прижившиеся здесь со времени Великого Разгрома. На любой планете находились охотники расхваливать свою любимую породу и спорить по поводу мяса, молока, яиц, шерсти и прочего, что получали от животных этой породы.

Как всегда, ни одного стрынца не было видно. У Гендибала было чувство, что фермеры избегали попадаться на глаза тем, кого они называли «мучеными» (неправильное, возможно умышленно, произношение слова «ученый» в их диалекте). Тоже предрассудок.

Гендибал взглянул на солнце. Оно было довольно высоко, но не слишком припекало. На этой широте тепло было мягким, а холод никогда не был сильным. (Гендибал иногда тосковал по жгучему морозу, или ему так казалось.) Он никогда больше не бывал на родной планете. Возможно, признавался он себе, из-за того, что боялся разочароваться.

Он почувствовал приятную усталость в мышцах, решил, что бежал достаточно, и, глубоко дыша, перешел на шаг.

Он готов к предстоящему заседанию Стола и последнему толчку, который изменит политику. Новый подход заставит их признать растущую опасность со стороны Первого Сообщества и кого-то еще и положит конец губительному доверию к «совершенной» работе Плана. Когда только они поймут, что само совершенство и есть вернейший признак опасности?

Если бы это предложил кто-нибудь, кроме него, все прошло бы без затруднений. Как повернется теперь, он не знал, но все равно дело будет, потому что старый Шандес его поддержал, поддержит и дальше. Не хотел бы он войти в историю как Спикер, при котором Второе Сообщество угасло.

Стрынец!

Гендибал вздрогнул. Он почувствовал отдаленный завиток разума до того, как смог увидеть стрынца. Разума стрынца, фермера — вульгарного и грубого. Гендибал осторожно отодвинул свой разум, оставив такое легкое прикосновение, какое нельзя обнаружить.

Политика Второго Сообщества была в этом отношении очень тверда. Фермеры, сами того не зная, были щитом Второго Сообщества и трогать их запрещалось.

Туристы и торговцы, прилетавшие на Трантор, никогда никого, кроме фермеров, не видели, разве что нескольких незначительных, живущих прошлым ученых. Если устранить фермеров или даже только оказать тайное давление на их разумы, ученые сразу станут более заметными, и последствия будут катастрофическими. (В Университете было классическое упражнение для новичков: когда умы фермеров чуть-чуть подвергались давлению, на Прим-радианте появлялись огромные Девиации).

Гендибал увидел его. Это был фермер, стрынец до мозга костей, почти карикатура. Высокий, широкоплечий, загорелый, в грубой одежде, черноволосый и темноглазый, с неуклюжей походкой. Гендибалу показалось, что он чувствует запах хлева. (Не надо слишком ухмыляться, подумал он. Прим Палвер сам играл роль фермера, когда это было нужно для его планов. Ну и фермер из него — маленький, толстенький, рыхлый! Только своим разумом он мог обмануть девчонку Аркади, уж никак не видом.)