Несколько листиков старательный Фима принес показать Суламифи.

– То, что доктор прописал! – восторженно закричала старуха и прижала листочки к своей морщинистой груди. Ее она как бы невзначай обнажила по случаю визита мужчины.

– Это и есть мазохизм? – удивился Зильберштейн и отвернулся от предложенной груди.

– Козел, мазохизм не в этом, а в… Сейчас я открою тебе страшную тайну. В штаны не наложишь? – старуха силой повернула фимкину голову к себе.

– Йок, апа, – пролепетал Фима и таким образом открыл Ивановне тайну своего рождения, но старуху уже понесло.

– Из всей экспедиции на спутник Юпитера Ганимед уцелел один космогляциолог Пыреев Ц.Н. Его нашли без сознания у разбитого космокорабля в юго-восточном углу плато Наслаждения. Когда в госпитале на орбиталке "БАБИЛОН ФАЙФ" ему распороли скафандр и нечаянно грудную клетку, то что бы ты думал, обнаружили вместо сердца?

– Кусок льда или консервный нож. – серьезно высказал догадку Фима и пукнул от натуги.

– Пуленк! – рассмеялась библиотекарша.

– Композитора?

– Идиот! В распоротой груди героического гляциолога коновалы от космомедицины обнаружили к своему ужасу КНИГУ МАЛГИЛ…

Идиот тут же залез на библиотечную стойку и на память стал декламировать:

– …ПОСТЕПЕННО ЧЕЛОВЕК ТЕРЯЕТ СВОЮ ФОРМУ И СТАНОВИТЬСЯ ШАРОМ. И СТАВ ШАРОМ, ЧЕЛОВЕК УТРАЧИВАЕТ ВСЕ СВОИ ЖЕЛАНИЯ…

Старуха ткнула Зильберштейна под колено карандашом и тот грузно повалился со стойки на пол, об который больно ушибся. Насладившись фимкиными "ай-ай-ай", библиотекарша страшным голосом сказала:

– Пырьев, катая шары, хочет вернуть вам форму и желания.

– Кому это нам? – оскорбился Фима.

– Тюленям и полярникам. Так гласит КНИГА МАЛГИЛ. – ответила загадочно Суламифь и приложила палец к бледным сухим губам. За дверью послышались шаги.

Зиятуллин вставал на колени только в исключительных случаях, когда ему нужно было что-нибудь в его тумбочке. Сейчас был как раз такой случай. Шамиль заскочил в свою палату за кипятильником и сахарным песком. Не идти же к любимой женщине с пустыми руками, даже, если хочешь поделиться с нею необычным открытием.

Стоя на коленях, джигит обнаружил, что дверца тумбочки заперта, а ключ куда-то запропастился. Как всегда, на помощь пришли неразлучные старик Кукла, Перчик и Кублай-хан. Они уже нагрузились чаем до самых бровей и затушили костер на голове Зиятуллина по-пионерски. От этого последнего действия каждый из троицы стал особенно гладкий и круглый и они с легким стуком посыпались на пол прямо под нос озадаченному Шамилю. Шамиль поднял одного из них и приблизил к глазам. Шевеля губами, по складам он прочитал на пузе Перчика:

СЪЕШЬ МЕНЯ

Зиятуллин, не выпуская из рук Перчика, подошел к открытому по случаю жары окну и подозвал одну из пасшихся на приволье пыльного газона коз. Коза на радостях положила хорошую мину и одним взмахом перепончатых крыльев оказалась на подоконнике. Шамиль осторожно взял Перчика губами и с видимым усилием стал раздвигать тяжелые челюсти козы. Коза зарделась от смущения, а Кукла и Кублай-хан взвыли от ужаса. Из раздвигаемых челюстей козы послышалось мерное гудение огня и почувствовался запах паленого мяса. Именно в эту чудовищную утробу полетел Перчик из разомкнутых губ джигита. Коза моментально обратилась в прекрасную принцессу и вышла замуж за Кублай-хана. Теперь она доит верблюдиц, печет лепешки, собирает кизяк и в девятнадцатый раз собирается родить Аттилу, но пока рождаются одни операторы сотовой связи и риэлторы. Зиятуллину ничего не оставалось как проглотить Куклу. Старик был невкусный, но зато Шамиль сделался таким маленьким, хотя и голым, что смог проникнуть в свою тумбочку сквозь щель между дверцей и одной из стенок.

В тумбочке пришлось оскорбиться. Огромный рыжий муравей в поношенной пиджачной паре и котелке с аппетитом пожирал зиятуллинский сахар. На пинок босой ступни джигита наглый муравей ответил следующее:

– Убери грязные, чмо. Не видишь что ли – я закусываю!

– Да это же мой сахар, муравей гребанный! Как ты смеешь?

– Сахар, он того, для мозгов полезен. – миролюбиво ответил муравей и деликатно отошел в сторону от коробки и стал шевелить лапками и усиками. Но не таков был Шамиль. Разбежавшись, Зиятуллин подпрыгнул и в прыжке одной рукой сбил с головы нахала котелок, а пальцами другой влепил подлому смачный щелбан. Из глаз муравья брызнула кислота и все вокруг окуталось паром. Джигит едва успел отскочить на безопасное расстояние, так как кислота прожгла днище тумбочки и муравей начал проваливаться на пол. При этом он причитал:

– Оставьте, оставьте меня, право… Зачем вы меня обижаете!

"Как громко ноет, гад" – пронеслось быстрее ласточки в мозгу Шамиля – "Не дай Бог до Мовсесяна дойдет, что я тут тираноборством занимаюсь…". Зиятуллин решился. Глядя неотрывно на то, как муравей фонтанирует кислотой и медленно с треском в облаке ядовитого пара опускается вниз, сообразительный парень сконцентрировал всю свою недюжинную натуру, чтобы смачно харкнуть в муравья. Желтоватый сгусток выделений слизистой благополучно прошел сквозь стену кислотных брызг и приземлился на лацкане муравьиного пиджака точно рядом со значком о высшем образовании. В тот же миг муравей-образованец обратился в блестящий никелированный шар и упал, тяжело подпрыгнув, на дощатый пол, грозя скрыться в неизвестном направлении. Но Шамиль Зиятуллин к тому времени уже снова стал большим и сумел поймать то, что было пожирателем чужого сахара. Натянув обратно пижаму и сунув ноги в удобные тапочки без задников, джигит скрал шарик в карман, схватил кипятильник и коробку с сахаром, благо борьба с муравьем, хотя и привела к разрушению тумбочки, данным предметам практически не повредила, с легким сердцем направился к Марфе. По дороге он думал: " Я не злой человек. Конечно, люблю примучить живое существо, но не до смерти же. Вот захочу пописать и тебя заодно описаю, шарик-лошарик. Снова муравьем обернешься. Но теперь уж надеюсь в кепке-аэродроме и со значком депутата Государственной Думы на вшивнике фирмы "Адидас"…

Софронов уже довольно долго переминался с ноги на ногу у закрытых дверей библиотеки. Он никак не мог решиться постучать специальным бронзовым кольцом по массивным дубовым доскам из которых они были сколочены и к которым было прикручено кольцо. Библиотека была сложена из дикого камня и покрыта потемневшей от времени красной черепицей. Узкие окна были затянуты частой решеткой, грязью и паутиной. Здание было похоже на гигантский гриб, изъеденный червяками. Андрею не хотелось идти внутрь, но книга жгла руки и требовала возвращения на место. Вероятно его чувства были известны тем, кто находился внутри и двери открылись. От неожиданности Софронов сделал шаг назад и выронил книгу. Из земли немедленно вывернулся большой белый глазастый червяк и подхватил "ПРО ПРИКЛЮЧЕНИЯ" беззубым ртом. Нашего парня чуть не вырвало. К нему из недр библиотеки бежал Фима Зильберштейн, чтобы подставить сложенные ковшиком ладони, но все обошлось. На пороге явилась во всей своей затхлости Суламифь Ивановна Айрапетян и приказала червю:

– Лариска, ко мне!

Червь, оказавшийся женского пола, заизвивался к хозяйке. Поднявшись по ее худым в перекрученных жилах ногам, Лариска вместе с книгой скрылась под юбками библиотекарши. На ее бугристом лице заиграла довольная улыбка. Фима, встав на четвереньки, подбежал к старухе и удостоился ласкового почесунчика за ухом. Вокруг сладкой парочки возникло золотистое сияние, запели соловьи, а у Софронова возникло непреодолимое желание поджать под себя правую ногу, согнуть в локте левую руку, правую же руку напротив отвести как можно дальше и склонив голову как можно ниже запрыгать на встречу НЕИЗБЕЖНОМУ.