– Чумс, чумс, чумс, – сказали губы Нафанаила Стожарова, впиваясь в бутылочку с подслащенным холодным чаем. Великий и ужасный диктатор страны, распластавшейся на 1/7 части земной суши, не признавал никакого другого питья, хотя стоило ему только пукнуть, как на его стол доставили бы даже молоко райской птицы. Но диктатор чурался дешевых эффектов, потому и правил гигантской страной без каких-либо проблем уже месяца два. Единственной причудой Нафанаила было писание стихов, которые немедленно включались в списки обязательного чтения образовательных учреждений всех уровней. Последним по времени написания и включения в такой список было следующее:

Бывало приведут в детсад -

А там уже маркиз де Сад.

Диктатор только начал кушать свой чай, как по радио началась передача "Зеленая Лампа", в которой модный философ Саша Варин рассуждал именно об этом стихотворении: "Как автор смог лаконично и глубоко при минимуме изобразительных средств передать трагедию маленького человека и ущербность нашей цивилизации, не забыв о культурно-историческом контексте! Откуда этот опыт или провидение у годовалого дитяти, почти младенца? Передалось ли вместе с генами родителей, детским питанием, колыбельными няньки, но в любом случае мы имеем дело с несомненным явлением в нашей литературе, заслуживающем не только всестороннего изучения, но и всяческого поощрения. О последнем, будем надеятся, Нафанаил Стожаров позаботится в самом ближайшем времени…"

Диктатор перевернулся в своей кроватке на живот и засмеялся. С табуретки поднялась дремавшая до сих пор, няня Камилла Спиридоновна, уютная дама преклонных лет в домотканых вещах, но выдающегося отношения к собственной внешности и здоровью. Она просунула сквозь прутья ограждения кроватки бумагу с текстом очередного указа. Нафанаил быстро пробежал текст голубыми глазками, впился молочными зубками в нижний правый край, аккуратно откусил уголок. Няня выдернула документ обратно и прошла из детской в гостиную.

Гостиная в сравнении с детской представляла собой разительный контраст.

Детской была каморка три на три метра, потолки два двадцать, круглое окно размером с хула-хуп с четырьмя форточками – все открываются внутрь комнаты. Обои – на белом поле разноцветные муми-тролли ловят разноцветными сачками разноцветные кометы. Пол – деревянный, покрытый ковром производства КНР – уссурийский тигр переваливает хребет Сихотэ-Алинь в поисках пищи. Освещение – на беленом потолке простая трехплафонная люстра спокойных тонов, у кроватки диктатора ночник в форме колокольчика. Из мебели, кроме кроватки, имелись комод с бельем и игрушками, столик с едой и гигиеническими принадлежностями и массивный табурет няньки – все светлого дерева. В одном из углов в пластмассовой кадке рос крибоудин – пальма не пальма, гриб не гриб, но с кнопочками, матовыми экранчиками и торчащими во все стороны усиками на толстых маслянистых шляполистьях черного цвета.

Гостиная, напротив, была огромной полутемной залой без окон, с ободранными обоями, кое-где обвалившейся штукатуркой. Вдоль стен в кучах тряпья, обрывков бумаги и картона спали вповалку сотрудники аппарата Нафанаила. Их собратья, – немытые нечесаные люди в обносках с чужого плеча, – грелись у железной бочки, в которой они сжигали глобусы и разрозненные тома Большой Советской энциклопедии последнего издания.

Камилла Спиридоновна взяла за плечо одного из греющихся и сунула ему в нос прокомпостированный диктаторскими зубками указ. Это был толстощекий мужчина в истлевшем от грязи деловом костюме и в опорках, построенных из старых автомобильных камер. Мужчина шмыгнул носом и бережно взял из рук няни указ.

– Доведи до населения, – строго приказала ему Камилла Спиридоновна и пошла, распространяя вокруг себя сияние и теплоту истинной домашности, обратно в детскую.

Мэри зябко запахнула халат и прошла в спальню. Это была узкая, как пенал, комната с маленьким зарешеченным окошком под потолком, без стекла. Комната имела кирпичные стены, на дощатом полу валялись два смятых спальных мешка. Третий мешок, чем-то туго набитый, лежал у входа. Мэри склонилась над ним, расстегивая молнию.

– Ты, курва, куда лезешь? – пропел над ее ухом надтреснутый тенорок. От неожиданности Мэри присела.

– Я только посмотреть… – начала она было оправдываться, но босая липкая ступня мужа оттолкнула ее от мешка. Соприкосновение с конечностью мужа было крайне неприятно лицу Мэри, но она смолчала и поползла вон из комнаты.

– Расчлененки не видала, блядь? – остановил ее движение

муж, вскочив ей на спину.

– Неужели тебе их не жалко, Саша?

– А чего их жалеть, безголовых… Давай, дуй, на кухню! – пришпорил Саша жену пятками под ребра.

Мэри потрусила по длинному пустому коридору, освещенному лампами дневного света.

– Ну как же, мальчики все молодые… – пыталась она усовестить мужа на ходу, – хоть бы раз девочку расчленил…

– Не нравятся мне девочки. У них между ног кефиром пахнет. Я же предпочитаю пепси…

– Разве кефир плохо пахнет! Кефир вкусный и питательный продукт…

– Заткнись, алкоголичка!

– Молчу, молчу…

Супруги въехали на кухню. Саша соскочил с Мэри и уселся на высоком табурете перед кухонной стойкой. Мэри зашла за нее с другой стороны. Она взяла в руки пульт дистанционного управления кухонным комбайном и через миг перед ее мужем на темной полированной поверхности стойки появился резко континентальный завтрак: на обрывке старой газеты теснились стакан водки, ломоть ржаного хлеба, нарезанное пластинами сало и сваренное в крутую яйцо. Одновременно включился телевизор на холодильнике, а выпущенный из подпола домашний пидорас начал вылизывать Саше пятки. Мэри выбрала для себя на завтрак умеренный островной вариант: на настоящей сорокопятке "битлсов" помещались стопарь вискаря, сморщенное китайское яблочко и бифштекс с кровью. По телевизору шла программа новостей.

Съемочная группа, а вернее, несколько съемочных групп, так как передача шла из множества часовых поясов, перемещаясь по всевозможным ступеням социальной лестницы, демонстрировала зрителям их единение с вождем.

Убитые наркоманы в загаженных подвалах, кормящие матери в светелках роддомов, лоснящиеся банкиры в саунах, изможденные бандиты в спортзалах, работяги за станками и штурвалами башенных кранов, продавцы пончиков и воздушных шаров на улицах, грибники в лесах, охотники в полях, огородники в засадах, ученые в задумчивости, просто оленеводы-налогоплательщики, горцы-получатели социальной помощи, нефтегазодобывающий электорат – все на вопрос телевизионщиков:

– Что сегодня в вашей жизни произошло нового?

Отвечали, не задумываясь, одно и тоже:

– С сегодняшнего дня я больше не употребляю в пищу вареный лук.

Комментарий к ответам был так же односложный:

– Великий и ужасный вождь Нафанаил Стожаров закрепил это волеизъявление народа в специальном указе, распространенном в последние часы и о, страшитесь ослушники!

– То-то вчера пацана вареным луком рвало. Предчувствовал паршивец высочайший указ… – обратился Саша к жене, приканчивая свой завтрак.

– Да, дети из спальных районов такие чувствительные… – согласилась с замечанием мужа Мэри. Она только хлопнула вискаря и надкусила яблочко. Бифштекс стыл нетронутым.

– А еще говорят, что неумеренное потребление героина ведет к умственной и физической деградации. О вчерашнем молодом проле этого не скажешь. Показал хорошие знания схемы столичного метрополитена, оказался искушен в ценах на леденцы, умело пользовался туалетной бумагой, кроме обычных слов: "бля", "нах", "герыч", "наркотраффикант", "станция", "паззл" и "костоед", использовал также нетипичные для прола, но обыкновенные для молодого интеля: "куба либре", "сапог", "киви", "презера", "торч", "брохес" и "пузо"…

– Ну Саша, ведь он наверное школу успел окончить, иначе где же его приобщили к наркомании и гомосексуализму…