Так, совершенно неожидано, но и совершенно логично, причинно-следственные связи свели вместе старых партийцй с действующим генералом армии, через него с мафией и снова с генералом, но уже Государственной безопасности, закрутив всех и вся в замешенный на патриотизме, чувстве долга, любви к деньгам и нелюбви друг к другу сюжет.

Конечно, можно допустить, что данный конкретный сюжет не более чем отдельный нетипичный союз не всех старых партийцев, с не лучшим генералом и с не самой «крутой» мафией. Что это локальный пример драки за малую и далеко не самую жирную жилу в россыпи партийного золота. Наверное, действительно не самую жирную...

Но только вряд ли на других жилах разыгрывается принципиально иной сюжет.

Вряд ли! Потому что сюжеты дележки денег — везде одинаковы. И везде пахнут кровью. Количество которой впрямую зависит от суммы делимых средств.

В этом случае деньги обещали быть немаленькими.

— Курсант!

— Я!

— К бою!

Иван Иванович принял боевую стоику. Одна рука, сжатая в кулак, прикрывает живот и бок, другая, согнутая в кулаке, — грудь и лицо.

— Ниже левую руку, — сделал замечание инструктор. — Еще ниже. Вот так! А теперь — атака!

Иван Иванович резко отпрыгнул в сторону, слегка пригнулся и, резко выбросив вперед правую руку, ударил в... стену. Сильно ударил.

— А-а! Ой-ей-ее! — заорал он.

— Ну что еще? — возмутился инструктор.

— Больно! — пожаловался Иванов, дыша на разбитый кулак.

— Сколько раз вам можно повторять, что ваша боль вторична! Что вашему противнику гораздо больнее. Стократ болънее. Вы отбиваете кулак, разбивая ему лицо. Ваши повреждения много меньше, чем причиненные ему. Еще раз.

— Что еще раз?

— Повторите упражнение! — Но...

— Тогда спарринг. Курсант Дубов, ко мне.

— Нет! Не надо! Не надо Дубова! Я лучше повторю упражнение.

Одна рука прикрывает живот и бок, другая грудь и лицо.

— Атака! Удар!

— О-ё-ё-й!

— В чем дело?

— Больно-о-о!

— Два шага назад, курсант.

Раз. Два.

— Знаете, почему вам больно?

— Почему? — Потому что вы бьете стену, а не противника. Потому что вы не верите, что это противник, а не стена. Смотрите и представляйте реального бойца, который, если вы не ударите его первый, ударит вас. После чего вам станет гораздо больнее, чем сейчас. Это не стена. Это ваш противник! Вот его лицо, туловище, руки. Видите?

На стене действительно был нарисован человек. С руками, ногами, туловищем и головой. На теле противника были густо налеплены черные, из толстого дерматина точки. В которые нужно было бить.

Ивану Ивановичу не надо было бить во все точки. Ивану Ивановичу довольно было попадать в три точки — в переносицу, горло и пах.

— Удар!

— Ой-е!

— Еще удар!

— Мамочки!

— Еще!

— Айя-яй!

— Два шага назад! Раз. Два.

— Показываю.

Инструктор принял боевую стойку, сделал выпад, коротко и резко ударил. Так, что стену тряхнуло.

— Ясно?

— Да-а.

— К бою.

Удар!

Удар!

Удар...

До синяков. До кровавых ссадин на костяшках пальцев. Синяки и ссадины пройдут. А привычка бить в полную силу, не заботясь о собственных болевых ощущениях, останется. И пригодится.

И еще, если бить часто и долго, рука привыкнет к боли, на костях нарастут специфические, снижающие чувствительность мозоли, и рука уже не будет приостанавливать удар, куда бы он ни был направлен.

Удар!

Удар!

— Отставить.

Иван Иванович стер с кулаков кровь.

— Спарринг с манекеном!

— Ладно...

— Что?!

— Есть!

Манекен был не простой. Манекен был с начинкой. В теле манекена были спрятаны динамометры, которые фиксировали силу удара.

— К бою!

Удар!

Удар!

— Сильнее! Удар...

— Я сказал — сильнее! Как можно сильнее.

— Но я и так...

Удар.

Удар.

— Ой, мамочки. Больно-о-о...

Продемонстрированная сила удара едва дотягивала до второго юношеского разряда по боксу.

— Сильнее можете?

— Нет. Мне больно.

— М-м-м, — застонал инструктор. — Достал ты меня, Иванов! Вконец достал! — и с досады что было сил врезал манекену в челюсть. Стрелка динамометра дернулась вправо до упора. До ограничивающего ее ход штырька.

— Свободен!

— Совсем свободен?

— На двадцать минут свободен.

— А что через двадцать минут?

— Спарринг через двадцать минут. С живым противником спарринг. Со мной спарринг...

Вначале был бег. Сумасшедший бег по сильно пересеченной заборами, огородными грядками и канавами местности. Капитан Борец уходил от возможной погони напролом. Но хоть и напролом, все равно зигзагами. Как заяц, за которым гонится лиса. Прямая траектория была, конечно, короче, но в конце ее беглеца могла ждать засада.

За час бега капитан одолел двенадцать километров. Передохнул пять минут и пробежал еще десять. В общей сложности через двадцать два километра он вышел на дорогу и проголосовал машину.

В городе он был меньше чем через четверть часа. Еще через пятнадцать минут он звонил в дверь одного своего близкого, в смысле географического расположения, приятеля.

— Ты откуда? — сильно удивился тот.

— От верблюда. У тебя деньги есть?

— Что ты! Зарплату опять задержали...

— Я не о зарплате. Я о больших деньгах.

— Откуда у меня большие, если даже маленьких нет.

— Я же не так просто прошу.

— А как?

— Под выгодные тебе проценты. Под пять... Ну ладно, под восемь процентов. В месяц.

— Ну если совсем немного...

— Немного не надо. Надо все, что есть.

— Сколько?

— Я же сказал — все, что есть. Не сомневайся — отдам. Я даже, если не захочу, — отдам. Ты же знаешь, где я работаю. Мне, если ты с жалобой на командование выйдешь, за невыплаченный долг погоны снимут. Ну давай, давай, выручай.

— Ладно. Раз такое дело... Раз такое дело и под десять процентов.

— Под восемь. Я сказал — под восемь.

— Под восемь не могу. Сам под девять взял.

— Жлоб ты, Паша!

— Жлоб тот, кто в трудную минуту другу отказывает. А я нет Я иду ему навстречу. Впрочем, я совершенно не настаиваю...

— Ладно. Под десять, так под десять. Тащи сюда свои бабки. Друг ушел в соседнюю комнату и вернулся буквально через минуту.

— Двадцать тысяч сотенными бумажками. Можешь не пересчитывать. Пиши расписку. И гони какой-нибудь документ.

— А одной расписки мало?

— Мало! С распиской мне за тобой бегать придется. А с документом — тебе за мной. Чувствуешь разницу?

Капитан вытащил красную книжечку пропуска. Который теперь ему был абсолютно не нужен.

— Пропуск сойдет?

— А как же ты на работу?..

— А мне не надо на работу. Я в отпуске. Как раз на месяц. А через месяц мы проведем обратный размен. Идет?

— Ну-ка дай пропуск.

На пропуске была фотография капитана Борца, были печать, штамп и подписи. И было продление до конца следующего года.

— Ладно. Сойдет. Пиши расписку...

Получив столь необходимую ему наличность, капитан залег в берлогу. Ну, или нырнул на дно. Или... Нет, не в смысле, что капитан Борец собирался зарываться в оставленную зверьем нору, чтобы переждать лихое время. Он вообще никуда не собирался зарываться. Житье в охотничьих заимках в далеких сибирских урманах не входило в его планы. Тем более он прекрасно знал, что даже самая большая тайга не спрячет человека надежней самого небольшого города. В тайге человек неизбежно идет к человеку. За хлебом идет, за солью, за боеприпасами. В городе теряется среди народа.

Что и требовалось Борцу.

Ему требовалось исчезнуть из поля зрения людей, которые Должны были его разыскивать. Ненадолго исчезнуть. Пока не уляжется шумиха вокруг происшествия, в котором он принимал непосредственное участие. Вернее сказать, в котором он был одной из ключевых фигур.