— Нет, я все понимаю. Но нельзя ли...

— Хорошо. Я помогу вам. Больше они выражаться не будут. Когда учительница вернулась в «класс», там было уже пять учеников. Пятый выглядел хуже предыдущих четверых вместе взятых.

— Слышь, училка, меня Юрист прислал, чтобы эти Васи с парашютами тебе мозги не пудрили.

— Вы кто?!

— Я? Я Лось Рваный. Да ты, училка, не дрейфь. Если эти фраера дешевые еще будут базлать и будут лезть на рога, я им уши пообтесываю, а мало будет, очки опишу или вообще вглухую заделаю...

— Что-о-о?

Первый урок пришлось отложить на день. Но только на день...

— Здравствуйте, — опасливо поздоровалась учительница при новой попытке войти в «класс».

— Здравствуйте, Зинаида Ивановна, — нестройно приветствовали ученики свою учительницу, опасливо косясь на сидящего в стороне Рваного Лося.

— Bon jour, — еще раз поздоровалась учительница по-французски. — Asseyez-vous.

— Чего это она? — удивились между собой ученики.

— А ну тихо, малахольные! — прикрикнул Лось.

— Это я по-французски сказала «здравствуйте» и разрешила сесть.

Ученики плюхнулись на стулья.

— Мослы подберите, — предложил Лось. Ученики втянули под стулья ноги.

— Французский язык — это язык великой нации... — начала свое вдохновенное вступление Зинаида Ивановна.

— Какой нации? — перебил ее Гундосый Колян.

— В каком смысле «какой»? — не поняла учительница. — Естественно французской... нации. Если французский язык.

— А-а.

— Тогда давайте начнем сразу с алфавита, — печально сказала учительница. — Во французком алфавите двадцать шесть букв... Повторяйте за мной... Еще раз... Еще... А теперь попытайтесь сами. Еще раз... Еще... Но ведь это так просто! Ведь букв всего двадцать шесть. Ну я прошу вас! Напрягите память. Ну?.. — Нет. Безнадежно! Татарин снова споткнулся на четвертой букве, Лысый и Гундосый — на пятой. Дылда дотянул до шестой.

— Ну неужели это так трудно, запомнить несколько букв? — сокрушалась учительница. — Неужели вам неинтересно изучить один из самых красивых языков мира?

Ученики незаметно переглядывались, перемигивались блудливо усмехались друг другу. Достала их эта училка и её язык.

— Вы че, точно никак не можете запомнить? — участливо спросил Рваный Лось.

— Не-а. Ну падлы будем!

— Папа сказал, что, если вы, фраера драные, не выучите язык за две недели, он вам кишки на вертел намотает.

— Чей папа? — удивилась учительница. — Его папа?

— Их Папа. Их общий Папа.

— Они разве братья? — поразилась учительница внешнему несходству своих учеников.

— Ага. Братья. Вы, Зинаида Ивановна, пока покурите. А я с ними алфавит выучу.

— Вы?!

— Я.

— Вы знаете французский язык?

— Я? Не-а. Но я знаю, как этих фрае... я хотел сказать учеников, учить. Вы идите. А через полчаса приходите...

— Ну я не знаю... — сказала учительница. — Но если вы настаиваете... Тогда я пока схожу пообедаю...

— Идите, идите, Зинаида Ивановна.

Через полчаса Зинаида Ивановна вернулась и была немало удивлена. Алфавит у нерадивых учеников просто отскакивал от оставшихся целыми зубов.

— Как вы смогли?! Так быстро? И почему... почему у них лица такие?.. Такие опухшие...

— Упали они, Зинаида Ивановна.

— Упали мы, Зинаида Ивановна...

— Как упали?.. Так, может, в больницу... А то вдруг...

— Не надо в больничку, — сказал Рваный Лось. — Им некогда в больничку. Они это, заниматься хотят.

— Ага, ага, — согласно закивали головами ученики. — Не надо больницу. Давайте лучше учиться.

— Ну раз вы так... Раз вы так хорошо усвоили французский алфавит, давайте запомним, как звучит по французски слово «мама».

Ученики с великим вниманием выслушали слово «мама» по-французски и с не меньшим энтузиазмом стали его запоминать...

Нет, все-таки методика Папы — это вам не какая-то там Илона Давыдова. По методике Папы язык выучить можно гораздо быстрее и гораздо лучше. Причем даже если очень этого не хочешь...

Человек, который не был собой, а был товарищем Прохором и товарищем Федором и в своем лице, но в их содержании общался с генералом Петром Семеновичем, вгоняя его в холодный пот своим уверенным видом и своими многозначительными речами, — на самом деле был никто. Совсем недавно бывший кем-то.

К его сожалению, пик его карьеры пришелся на начало великих партийных потрясений, и столь удачно начавшаяся партийная карьера мгновенно провалилась в тартарары. Вместе с выслугами, привилегиями, должностными перспективами личным кабинетом, который располагался рядом с кабинете Федора.

Человека, который не был собой, звали Константин Константинович.

Первое время Константин Константинович пытался держаться на плаву, веря в свою удачу и в то, что ему рано или поздно повезет в новом времени. А если не повезет в новом, то тогда непременно вернется старое. Вместе с его, на Старой площади, персональным кабинетом.

Но время уходило вперед и никак не хотело возвращаться и возвращать кабинет. И с новыми перспективами было как-то не очень. Работы находились и тут же терялись. Подработки приходили и мгновенно уходили. Возможно, потому, что Константин Константинович никогда не работал. Ни по одной, которой можно зарабатывать на насущный хлеб, специальности, Его работа была — сидеть. На стуле в своем кабинете, в президиуме областного пленума, в приемной секретаря. Сидеть, сидеть и сидеть...

В наступившие времена за умение просто сидеть не плати Вернее, не платили ему. Тем, кто вовремя успел перетащить свой зад с коммунистического кресла на демократическое платили очень хорошо. То есть много больше, чем раньше.

Но Константин Константинович веяний нового времени не почуял, пересесть не успел, и теперь воронка хронического невезения, в которую он попал, засасывала Константина Константиновича все глубже и глубже. И стало уже казаться, что выхода из все более бедственного положения нет.

Но однажды ему повезло. Совершенно случайно повезло. А может, не случайно. Ему позвонил его старый приятель по ЦК партии, у которого персональный кабинет был рядом с его персональным кабинетом и с которым они тысячи раз встречались в партийном буфете, в партийной столовой и в президиумах. Коллега по партии предложил ему свою помощь и сразу предложил временную работу. Работу, о сути которой никто, кроме них двоих, не должен был знать. Потому что она была связана с возвращением в страну финансовых средств, накопленных на секретных цековских счетах.

Константин Константинович согласился. И как показало скорое будущее — опрометчиво согласился. Не прошло и недели, как он понял, что попал в очень скверную историю. В которую было нетрудно войти, но практически невозможно выйти. Его бывший друг по партии и его друзья были очень серьезными людьми. Людьми, с которыми шутить было невозможно, потому что опасно. Они принадлежали к той ветви партийного аппарата, которые всегда знали, что они хотят. И теперь знали, что хотят.

Теперь они хотели присвоить деньги партии.

Бывшего коллегу по партии звали Юрий Антонович.

Самым первым заданием Константина Константиновича, которое поручил ему Юрий Антонович, было найти еще одного их соседа по цековскому этажу. Потому что он и его идейные соратники по новой партии тоже собирались изъять из швейцарских банков партийное золото. И собирались с его помощью реставрировать в стране развитой социализм.

Самое неприятное, что они откуда-то взяли номера секретных партийных счетов. Вполне возможно, что они их взяли оттуда же, откуда взял совершенно безыдейный бывший партиец, а ныне коммерсант Юрий Антонович.

Интересы бывших соседей по кабинетам пересеклись. На наследстве коммунистической партии Советского Союза.

Идейных коммунистов в их неудержимом стремлении овладеть деньгами партии надо было остановить. Любым путем остановить! Потому что два получателя одной и той же суммы, возле одного и того же окошка кассы — слишком много.