Из Дамаска Тимур перешел в Грузию, а оттуда снова направился к Багдаду. Его присутствие было необходимым в этом городе, чтобы усмирить бунтовщиков, которые, будучи осаждены многими из его сыновей, не пожелали сдаться.
Город был атакован в полдень, т.е. в тот час, когда никто не мог оставаться на городских стенах вследствие чрезмерного жара. Подавленные осаждающими и остановленные Тигром осажденные предпочли броситься в реку. Собрали однако еще достаточное число голов, чтобы воздвигнуть 120 башен. Одни только ученые были пощажены. Разрушительное бешенство победителей распространилось даже на дома. Они не тронули только мечетей, учебных заведений и госпиталей. «Таким образом, по словам Корана, дома нечестивых должны быть уничтожены по приказанию Бога».
Изгнанный зловонием, какое издавали трупы, Тимур поднялся вверх вдоль берегов Тигра и поклонился гробнице великого имама Абу-Ханифы, основателя одного их четырех правоверных толков мусульманской религии, а оттуда вернулся в Грузию.
Между тем Баязет, только что взявший город Арзенжам и воодушевленный этим успехом, приготовился к новым подвигам на востоке; когда же узнал он о приготовлениях своего врага, ужас овладел его душой и он не замедлил просить мира.
Его предложение было тем более хорошо принято, что Тимуру неприятно было сражаться с государем, столь часто побеждавшим неверных, и который всегда добивался украсить себя лаврами в священной войне.
Мир, казалось, был очень прочен; сам царь Грузии освободил свою страну от нового нападения, предлагая несколько подарков; но несчастный туркмен, по имени Кара-Юсуф, который грабил меккские караваны и в малом виде занимался завоеваниями, вновь возбудил раздор между двумя соперниками. Баязет имел неблагоразумие дать ему убежище и защитить его. Напрасно Тимур, который хотел наказать этого разбойника, приводил самые справедливые доводы; пришлось поддержать их мечом.
Его войска, которым наскучило столь долгое отсутствие из отечества, не были расположены к новой войне. Начальники ссылались на дурные предзнаменования. Но, поддерживаемый своим гением, Тимур скоро ободрил ослабевшее мужество и разрушил суеверие тем же суеверием. Он призвал своего астролога, который вскоре изрек предсказания более благоприятные, «появится, - вскричал он, - комета из созвездия Овна и явится с востока армия, которая завоюет Анатолию». Это предсказание, одно из самых верных, которые когда-либо были сделаны, по свидетельству Шерифэддина, вполне успокоило умы.
Оставляя зимнюю стоянку, Тимур сделал смотр своим войска в присутствии посланников, которых Баязет только что отправил к нему. Эти османы затрепетали при виде 800000 воинов, глаза которых блистали на смуглых лицах и которые переносили с одинаковым терпением и суровые холода полюсов, и невыносимую жару тропиков.
Когда послы были отпущены, татары направились к Анкире, которую они осадили; но приближение османского государя, который расположился лагерем у них на виду, заставило их подумать о собственной безопасности. Тимур отступал некоторое время и затем решился дать битву. Вот каким образом он расположил свои войска. Оба крыла и центр войска были вверены трем его сыновьям, а сам он командовал резервом, составленным из 40 отборных полков, и усилил свой отряд слонами, нагруженными башнями, полными воинов, предназначенных бросать греческий огонь.
Баязет следующим образом расположил свое войско. Он вверил Песирласу, своему шурину, правое крыло, в котором находилось 20000 европейцев, одетых в черное и покрытых железными доспехами. Этот вид удивил сначала татар, но не устрашил их. Баязет поставил своего сына Челеби во главе левого крыла, оставивши себе командование центром войска.
Нападение началось около 10-ти часов утра. Татары бросились с обычной пылкостью и были храбро встречены неприятелем; это сопротивление их разъярило, и они удвоили свои усилия. Оба крыла отоманов стали отступать; смерть Песирласа докончила их поражение. Баязет, видя их опрокинутыми, ретировался с главными силами на возвышенность. Атакованный внезапно Тимуром с 40 резервными полками, окруженный со всех сторон, он дрался, как лев, до самой ночи и воспользовался ею, чтобы бежать, потерявши около 200000 человек.
После победы Тимур вернулся в свой лагерь, где он принес благодарность Всемогущему и принимал поздравления от своих военачальников.
Утомленный трудами этого дня, он лег в постель, когда привели в его палатку Баязета со связанными руками и ногами. При неожиданном виде этого государя, взволнованный победитель не мог удержаться от слез; он пошел к Баязету навстречу и, приказавши освободить его от оков, ввел его в приемную залу.
Тогда, посадив своего пленника около себя, Тимур сказал: «Баязет! Обвиняйте самого себя за свои несчастия: это - шипы того дерева, которое вы посадили. Я просил у вас только легкого удовлетворения, а ваш отказ заставил меня поступить с вами так, как я вовсе не желал. Я не только не хотел вредить вам, но я намеревался помочь вам в ваших войнах против неверных. Ваше упорство всё погубило. Увы! если бы успех был на вашей стороне, то я знаю как бы вы поступили со мной и с моей армией! Тем не менее будьте покойны: вам нечего бояться, спасением вашей жизни я хочу возблагодарить небо за свою победу».
После этих слов он приказал поставить для Баязета палатку возле своего помещения и оказать своему знаменитому пленнику все почести, какие оказываются несчастным.
Такое поведение не согласуется с тем, что приписывает Тимуру Арабшах, его заклятый враг, и греческие и турецкие авторы, которые не менее ненавидели Тимура за зло, причиненное их странам. Они рассказывают, что Тимур не только не освободил Баязета от оков, но напротив, заковал его в столь тяжелые цепи, что последний с трудом мог их носить. Они прибавляют, что Тимур заключил своего пленника в железную клетку, столь низкую, что она служила этому бесчеловечному победителю подножкой для влезания на лошадь. Наконец, Тимур, по их словам, заставил Баязета присутствовать на распутном пиршестве, на котором этот последний имел несчастье видеть своих жен и дочерей полунагими, прислуживающими за столом; оттого-де с этого времени османские государи не женятся более, а имеют только наложниц. Они опасаются, чтобы их законные жены не подвергались подобным же оскорблениям.
Чтобы нас не обвинили в том, что мы придерживаемся мнения писателя новейших времен, мы заметим, что один только автор, способный разрешить этот вопрос, столь интересный для чести Тимура, - это, по нашему мнению, Шерифэддин Али, который следовал за своим героем в походе против Баязета и история которого была составлена по самым достоверным материалам. Он не только не упоминает об этих ужасных жестокостях, но говорит, что Тимур отнесся с полным вниманием к монарху-пленнику, обращался с ним как с равным и всеми силами старался заставить его забыть о своей плачевной судьбе. Такое поведение нам кажется вполне согласным с мнениями автора «Уложения» Тимура. Закончим это маленькое отступление примером, приведенным в мемуарах Акбара и рассказанным путешественником Бернье.
«Тимур, призвав Баязета в день его пленения, посмотрел на него очень внимательно и рассмеялся. Отоманский государь в негодовании сказал ему с гордостью: „Тимур! не смейся над моим несчастьем. Бог раздает государства; Он может и у тебя завтра отнять то, что дал тебе сегодня". Тимур, приняв тотчас же ласковый и серьезный вид, сказал: „Баязет! я это знаю; не дай Бог, чтобы я захотел насмеяться над твоим несчастьем! Когда я увидел тебя, вот что заставил подумать меня твой вид: как видно Бог ни во что не ставит государства, ибо Он их отдает таким уродливым существам, как я с тобой. Ты - кривой, а я - хромой »
Полководец, который умел побеждать и пользоваться победой, отправил несколько отрядов в разные части Анатолии. Вся страна была разграблена; в городе Брусе были взяты сокровища и жены Баязета.
Пока татары распространяли повсюду опустошения, их вождь, расположившись лагерем на берегу Анкиры, делал различные распоряжения. Он отпустил двух послов, которых Кастильский король, Дон-Генрих III, отправил к нему; Тимур позаботился присоединить к испанцам одного мусульманина, удостоенного также титула посланника к их королю. Недовольный константинопольским императором, Тимур потребовал от этого государя дани, чтобы наказать его за то, что он не соблюл заключенных между ними условий тем, что дал убежище беглым туркам. Посреди этих занятий скорбь пленного Баязета печалила его; он изыскивал всякие средства, чтобы утешить его. Он даже вернул ему Анатолию и корону. Но Баязет, воспитанный так, что не умел страдать мужественно, умер от печали.
