Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

31.14. Представлять такую же ценность, как и Великая Китайская стена

«Браки между представителями Вьетнама и Камбоджи связаны с политикой ассимиляции, проводимой Вьетнамом в Камбодже после ее оккупации в 1979 г.», — утверждает Ли Чжи в пекинском журнале Всемирное знание [ «Шицзе чжиши хуабао»] (№ 17, 1985, с. 29), употребляя в этой связи выражение стратагемы 31. Он пишет: «Вьетнам действует двояко. Во-первых, вынуждает простых камбоджиек выходить замуж за вьетнамцев… Во-вторых, подбивает высокопоставленных камбоджийских чиновников жениться на вьетнамках… Тем самым посредством «стратагемы красавицы» Вьетнам намеревается обеспечить политико-идеологическое руководство камбоджийским марионеточным режимом…»

На примеры использования стратагемы 31 китайскими правителями прошлого при заключении браков с чужеземцами указывает Юй Сюэбинь, особенно выделяя придворную даму Ван Чжао-цзюнь (см. 17.26). В 33 г. до н. э. она согласилась выйти замуж за Хуханье (ум. 31 до н. э.), могущественного вождя (шаньюй) в 58–31 гг. до н. э. племени сюнну [иначе хунну].

Этот брак даровал китайцам и хунну 70 лет мирной жизни.[427] Вот так можно было бы с помощью красавиц улаживать противоречия, мечтательно вздыхает Юй Сюэбинь и замечает: «Востребованная в нужный момент красавица по своей значимости оказывалась равноценной Великой стене в циньскую эпоху (221–207) или 140-тысячному войску в ханьскую эпоху (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.).

31.15. Исподволь извести своего соперника в облавных шашках

Уже в шестнадцать лет Хуан Лунши (1651 — 1690-е) стал лучшим китайским игроком в «го». Го — японское наименование вэйци [ «облавных шашек»], зародившейся в Китае древней настольной игры, где белые и черные камни стремятся захватить наибольшее пространство на доске. Через Японию эта игра приобрела международную известность, чем и объясняется закрепившееся за ней название «го». В середине правления императора Канси (у власти 1662–1722) Хуан безраздельно господствовал в облавных шашках. Исследователь конфуцианских сочинений Янь Жоцюй (1636–1704) причислял Хуан Лунши к «четырнадцати мудрецам» цинской династии, где остальных представляли высокочтимые ученые и литераторы. Все это указывает на то, сколь высоким уважением пользовались тогда облавные шашки, весьма приспособленные к тому же к выработке стратагемного мышления.

Время и обстоятельства смерти Хуан Лунши неясны. На основании некоторых свидетельств можно заключить, что он ушел из жизни достаточно молодым. Газета Вечерний Пекин [Бэйцзин ваньбао] от 30.01.1994 г. поместила два старинных текста, согласно которым Хуан Лунши пал жертвой стратагемы 31. В соответствии с одним текстом три соперника Хуан Лунши, терзаемые завистью, «прельстили его непристойной музыкой и плотскими утехами, отчего у него помутился рассудок, он заболел и умер». Если верить другому источнику, то некий Сюй Синъю [род. 1644], пробившийся в ряды сильнейших китайских игроков, не мог смириться с тем, что Хуан Лунши затмевал его своей славой. Сюй Синъю был очень богат, он пригласил Хуан Лунши жить к себе. Там он устраивал для своего гостя обильные угощения с выпивкой, окружал его красавицами. Спустя три года силы Хуан Лунши были подорваны, и он вскоре умер. Отсюда можно заключить, пишет Пекинская вечерняя газета, что Хуан Лунши погиб от вина и плотских излишеств.

31.10. Месть посредством эротического романа

Успех самого знаменитого эротического китайского романа Цветы сливы в золотой вазе, которому на протяжении многих сотен страниц удается приковывать внимание читателя, с самого начала породил слух о его создателе, на место которого, впрочем, претендует ныне около пятидесяти человек (Каталог новых книг. Шанхай, 30.07.1993). Согласно этому слуху сочинителем романа является ученый муж Ван Шичжэнь (1526–1590).[428]

«О том, как была написана эта книга, существует много легенд… Рассказывают, например, что в середине XVI в. в Китае жил крупный сановник Янь Шифань (ум. 1665), любитель древностей и коллекционер старинных картин. Он прослышал, что у военачальника Ван Шу хранится знаменитая картина художника XII века Чжан Цзэдуаня «Праздник Поминовения на реке Бянь», и решил во что бы то ни стало заполучить свиток, на котором была изображена целая панорама жизни восточной столицы при Великой Сунской династии. Но Ван Шу, не желая расставаться с редчайшей картиной, нашел искусного живописца, заказал с нее копию и поднес могущественному сановнику. Однако в этот момент в доме Янь Шифаня оказался Тан [Шуньчжи (1507–1560)], он взглянул на свиток и сказал: «Это не подлинник, я видел картину собственными глазами. Взгляните — вот воробей, как неуклюже стоят его лапки — сразу на двух черепицах, ясно, что это подделка». Янь Шифань разгневался и на Ван Шу, и на Тана. Впоследствии при первой же возможности он добился того, что Ван Шу обвинили в государственном преступлении и казнили. Сын Ван Шу — известный поэт и эссеист Ван Шичжэнь — задался целью отомстить за отца, но не мог найти подходящего случая. Однажды Янь Шифань спросил у Ван Шичжэня, нет ли сейчас в книжных лавках какой-нибудь увлекательной книги. «Есть!» — ответил Ван Шичжэнь. «Какая же?» — спросил сановник. Ван Шичжэнь оглянулся, случайно бросил взгляд на золотую вазу с цветущей веткой дикой сливы и ответил: «Она называется «Цзинь, Пин, Мэй» — «Цветы сливы в золотой вазе», присовокупив, что напечатана книга плохо, но он готов переписать ее и прислать почтенному сановнику. Вернувшись домой, поэт несколько дней раздумывал, потом взял эпопею XIV века «Речные заводи» и, дочитав до того места, где была кратко рассказана история торговца Симэнь Цина, стал сочинять ее дальше. Дело было в том, что Янь Шифань жил подле Западных Ворот — Симэнь, а детское имя его было Цин. Теперь оставалось лишь изобразить своего героя разнузданным распутником и таким образом высмеять заклятого врага, сгубившего отца. Дальнейшие события старинные источники описывают по-разному. Одни утверждают, будто Ван Шичжэнь, зная о привычке своего недруга слюнить пальцы, листая книгу, пропитал углы страниц романа ядом, и Янь Шифань якобы отравился и умер. Другие говорят, что Вань Шичжэнь подкупил цирюльника, холившего ногти на ногах Янь Шифаня, тот воспользовался моментом, когда сановный клиент зачитался увлекательным романом, и незаметно втер в маленькую царапину зелье. С тех пор нога сановника стала болеть, он не мог более являться ко двору, и карьере его пришел конец. Третьи рассказывают, что вовсе не Янь Шифань был виновником гибели отца Ван Шичжэня, а совсем другой сановник, известный сочинитель XVI века Тан Шуньчжи. По этой версии Ван Шичжэнь поднес свой роман именно Тан Шуньчжи, который на склоне лет, выйдя в отставку, пристрастился к чтению всяких увлекательных повествований. Тан Шуньчжи будто бы имел привычку, перелистывая страницы, слюнить пальцы, и именно поэтому Ван Шичжэнь пропитал бумагу мышьяком. Получив книгу, старый сановник с увлечением принялся читать ее и не заметил, как наступила ночь. К утру он дочитал роман до конца и тут почувствовал, что его язык одеревенел. Глянул в зеркало — язык уже весь черен. Он велел позвать сына и с трудом сказал: «Кто-то замыслил против меня зло. Я умру. Кроме близких родственников, никого не пускайте в мои покои». Тан Шуньчжи скончался. Вскоре явился человек в белом траурном одеянии и белой шапке, причитая так, что казалось, рухнет небо и разверзнется земля. Незнакомец распростерся ниц перед сыном покойного и сказал, что некогда был обласкан Тан Шуньчжи и хотел бы взглянуть на лик покойного. Когда же его допустили к телу, он упал на труп и зарыдал. Рыдал долго, потом поклонился и ушел. И вдруг при положении покойника в гроб обнаружилось, что у него исчезла одна рука. Тут всем стало ясно, что приходил не кто иной, как сочинитель той самой злосчастной книги: ему показалось мало отравить Тань Шуньчжи, он решил еще надругаться над трупом».

вернуться

427

Предание гласит следующее. В императорских так называемых дальних покоях скопилось столько гаремных женщин, что повелитель [император Юань-ди (75–33 гг. до н. э.; правил с 49 г. до н. э.)] не мог найти времени для их обхода. Тогда он велел придворным художникам сделать портрет каждой из них и, суда по изображениям, призывал к себе ту или другую. Одалиски, поняв секрет, старались подкупить мастера, чтобы он изобразил их более красивыми, чем они на самом деле были. Но Ван Чжао-цзюнь, гордясь своей красотой, не пожелала унижаться до подкупа и мастеру не дала ничего. Тот изобразил ее за это уродом, а император, взглянув на портрет, не удостоил ее приглашением. В 33 г. до н. э. хуннуский хан захотел породниться с императорским домом культурной страны, которую он притеснял, продолжая дело своих предков. Тогда для него, как для варвара, выбрали, судя по портретам придворных живописцев, самую уродливую из гаремных затворниц. Таковою оказалась Ван Чжао-цзюнь. Перед тем как отправиться к месту своего назначения, она явилась откланяться своему повелителю. И вот тогда разыгралась драма. Красота ее ослепила и императора, и всех придворных с такой силой, что они тряслись от невиданного зрелища. Император, который уже неоднократно нарушал свое слово, данное варвару-союзнику, был в отчаянии, но поделать ничего не мог. Разобравшись, в чем дело, он тут же приказал четвертовать и разбросать по кускам придворных мастеров, конфисковав все их имущество. Но было уже поздно — Ван поехала к хуннускому хану. Судьба несчастной девушки тронула современников, и они сложили в се честь песнь, вызвавшую впоследствии много подражаний (см. В. Алексеев. Труды но китайской литературе, кн. 1. М.: Наука, 2002, с. 271). См. также пьесу юаньского драматурга Ma Чжиюаня (1250–1321) «Осень в Ханьском дворце». — Прим. пер.

вернуться

428

Далее мной приводится отрывок из статьи Б. Рифтина «Ланьлинский насмешник и его роман «Цзин, Пин, Мэй», помещенной в 1 т. русского перевода романа: «Цзин, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе». Пер. с кит. В. Манухина. Иркутск, Улисс, 1994, т. 1, с. 7–8. — Прим. пер.

277
{"b":"122956","o":1}