Вот так подумаешь иной раз: и чего это они на Кавказе друг друга режут и режут? Чего им делить-то? Казалось бы, край такой, что живи да радуйся да другим жить давай. Климат – райский, там в окнах даже двойные рамы не вставляют. Земля такая, что и палку втыкать не надо – плюнь, и фруктовое дерево вырастет. Что? Культура? Вот насчет культуры давайте лучше не будем. В Грузии, к примеру, всем молодоженам книгу дарят, «Витязя в тигровой шкуре», такая традиция. А поэтов там называют по именам – как античных героев: Галактион, Шота, Важа… А Армению взять? Вот много кто знает, что это – первая в мире страна, в которой христианство стало официальной государственной религией? Или спроси любого солдата из Армении про Матенадаран – ого, сколько расскажет! Старейшая в мире библиотека, не хухры-мухры. А у нас не всякий командир и про Ленинку-то слышал. Так что – не будем насчет культуры. Но вот какого же дьявола они все-таки меж собой делят, раз они еще и культурные такие? Да просто – менталитет такой, по-умному выражаясь. А если по-простому, то вот пример.

Есть в Грузии, в Алазанской долине, знаменитая область – Кахетия. Там по дороге едешь – и словно звон бокалов слышится, такие названия у городков: Вазисубани, Напареули, Кварели… И тот самый Телави, в котором Мимино жил – как раз там.

А еще есть там такой город – Лагодехи. И стояла там десантная бригада. Служить в ней считалось довольно лафово (во всяком случае, до войны): ну, не арбатский округ и не Германия, зато – вино, фрукты, климат курортный – те офицеры, что после Забайкалья да Заполярья туда попадали, поначалу даже удивлялись, что им еще и платить за службу тут будут. И прыгать было хорошо: аэродром под боком, погода как правило устойчивая: прыгай – не хочу. Из Азербайджана к ним на прыжки приезжали, там у них постоянно ветра бешеные, особо не попрыгаешь. А однажды сборная Союза по дельтаплану на сборы приезжала, говорят: у вас тут условия – лучше, чем в Швейцарии.

Ну так вот, готовится как-то раз один батальон к прыжкам. Раннее утро, замкомбата по ВДП , капитан, с батальоном на воздушно-десантном комплексе предпрыжковой подготовкой занимается. Кто из макета самолета прыгает, кто в подвесной системе на стапелях болтается, кто на трамплине приземление отрабатывает. А сам капитан на парашютную вышку залез. Удобно: и бойцов оттуда скидывает, и общим процессом сверху руководит.

А утро летнее в Кахетии знаете, какое? М-м, сказка! Ночами там часто грозы проносятся – стремительные, бурные, с ливнями – как из брандспойта по городу прометает. А утром – все улицы как вылизанные, зелень сверкает, воздух – хрусталь! Стоишь так на вышке: ёлы-палы! Вся Алазанская долина перед тобой раскинулась, насколько глаз хватает – сады с лесами, как малахитовая пена на поля выплеснулась, река Алазани, как ртутная змея, под солнцем горит! И горы над тобой нависли – еще в утренней дымке, сизые, только снежные вершины уже розовым светом сияют. Ну просто – черт его знает! То ли запеть хочется, то ли полететь, то ли хотя бы в морду дать кому-нибудь!

И вот, стоит капитан на вышке, бойцов к куполу по очереди пристегивает, скидывает вниз – идет дело своим ходом. И вдруг слышит: кто-то орет внизу по-грузински: дескать, стой, сукин сын! догоню – убью, паршивец! Глядит вниз – несется прямо к вышке какой-то пацан, а за ним увесистый дядька пузом колышет и кулаками потрясает. В кулаке у дядьки зажат ремень, штаны у него без ремня сползают и бежать ему трудновато. А пацан – мелкий, ну, лет десять-двенадцать, летит как воробей, фиг за ним угонишься. Так воробьем он на вышку и взлетел. Выскочил на площадку, от высоты сперва заробел и за капитана ухватился.

Ну, дядька тоже было вслед за ним на вышку полез, но на десятой ступеньке раздумал, слез на землю и пытается вышку трясти. И визгливо требует от пацана слезть, чтоб дать возможность выдрать его как Сидорову козу. А пацан – он что, совсем дурак? Хоть на глазах слезы и блестят, но с высоты положения скандальным голосом требует гарантий неприкосновенности. А сам все за капитана держится.

Ну, что – надо кэпу конфликт улаживать, раз выпало вдруг стать ограниченным контингентом миротворческих сил. Вступил он с дядькой (как нетрудно догадаться, папашей этого пацана) в переговоры. И что выяснилось? Изначально, значит, истоки конфликта были в том, что Дато, этот паршивец, с самого своего рождения является родительским наказанием. Сначала на него воспитательницы в детском саду в один голос жаловались за непомерную строптивость, теперь вот учителя.

А вчера вообще что отмочил! Мало того, что схлопотал двойку по английскому, так еще и дерзко заявил учителю, что лично ему, Дато Банцадзе, этот чертов английский сто лет не нужен. Его, дескать, вполне устраивает родная Кахетия, и ни в какую Англию он отсюда уезжать не собирается. А если этим англичанам вдруг приспичит с ним поговорить – пусть сами учат грузинский и приезжают сюда, к нему в гости; шашлык, вино и кахетинское гостеприимство он им гарантирует.

Большой почитатель английской поэзии, учитель Гиви Автандилович был уязвлен и оскорблен в лучших чувствах. Помимо жирной двойки он накатал на целую половину дневниковой страницы гневное послание родителям. Это послание отец читал вслух, с выражением, все более и более проникаясь праведным гневом поклонника Шекспира и Байрона. А проникнувшись как следует, выдернул из штанов ремень и всыпал сыну по полной программе, – папа Сурен всегда был весьма скор на расправу.

Претерпев экзекуцию, Дато заперся в туалете и оттуда яростным сопливым голосом принялся обещать папаше страшную месть сразу же по достижении мстителем подходящего возраста. Папаша же, как всегда в таких случаях, уже терзался угрызениями совести и жалостью к непутевому чаду. Дабы заглушить эти угрызения, скандальным голосом принялся сваливать вину за происшедшее на самого Дато.

– В кого ты только такой уродился? – скорбно вопрошал папаша у двери туалета, – Не иначе как в дедушку Беслана! Чеченец – он и есть чеченец, пусть хоть и бухгалтер!

– Не говори так про дедушку! – картечью летели из-за двери туалета возмущенные вопли, – Дедушка хороший!

– Конечно, хороший! – фыркнул отец, – Как разбаловал тебя у себя в деревне, так мы с мамой до сих пор расхлебать не можем!

Чеченец Беслан, дедушка Дато по маме, был тихим сельским бухгалтером и добрейшей души человеком. Внука он любил ну просто «до соплей», и после каникул, проведенных в деревне у деда, Дато возвращался в родительский дом совсем уже неуправляемым.

Прокричав последнее виноватое проклятье в адрес неуправляемого чада, отец плюнул, хлопнул дверью и ушел к соседу Георгию – вот-вот должен был начаться матч «Спартак» – «Динамо» (Тбилиси).

А Дато яростно утер слезы и задумался. Горящие душа и попа требовали отмщения, но до подходящего возраста было еще далековато, а ждать не было никаких сил. И тут взгляд Дато упал на туалетный «свиток папируса», висящий на стене. План отмщения родился моментально. Досконально зная все привычки своего папаши, Дато отчетливо помнил, с чего начинался каждый отцовский трудовой день. А именно: встав с постели, отец шлепал тапками к почтовому ящику, чтобы достать свежую газету «Вечерний Тбилиси», приходящую в Лагодехи к утру. Затем, с газетой под мышкой, отец прокладывал курс в туалет, дабы произвести обзор свежей прессы и неторопливо, со вкусом, отбомбиться.

Одна луна знает, чего стоило Дато вытерпеть те несколько часов, пока семейство поужинает и родители заснут. Наконец, в родительской спальне воцарилась долгожданная тишина, нарушаемая лишь умиротворенным отцовским похрапыванием.

Дато отбросил одеяло. Тени древних пращуров в простреленных черкесках встали рядом с ним, темнея грозными лицами в лунном свете. «Действуй, Дато – словно говорили они, – если ты хочешь называться мужчиной – твое оскорбление не может оставаться неотомщенным!». Дато не сказал им ничего – к чему слова? О мужчине судят не по его словам, а по его поступкам.