Сенчин воспроизводит пошлость и знает о ней все, однако он вовсе не борец: пошлость, дает он понять, не вина, а несчастье, инвалидность, на которую обречены миллионы людей.

Сенчин, однако, не из тех доброхотов, кто просит за других милостыню, – подайте на приют для бездомных животных. Писателю дозволяется быть жестоким – просто показывать обнаруженный им мир со сжатыми губами, отводя любые попытки соболезнования: ничего страшного. Именно так Сенчин и поступает.

В первой же главе главный герой без видимых причин увольняется с работы и уходит в запой – масштабы которого без преувеличения можно охарактеризовать как «невообразимые»: он длится ГОД. Издатели представляют роман как беллетризованную автобиографию интересного человека и одновременно очерк повседневной жизни российских алкоголиков; что ж, так оно и есть – только с нюансами, в которых, как всегда, весь смысл.

Ну да, характерные особенности поведения, нравы, напитки, способы проведения досуга, методы борьбы с зависимостью и так далее; очень много информации, очень экспрессивно изложенной, с демонстративным несоблюдением табу на обсценную лексику, с привлечением персонального опыта. Виды денатуратов, одурманивание раствором зубной пасты, самогоноварение, торпеды, «срамной стакан для одеколона» и т. п.: «Пить это нельзя, но я пил. И выжил». Именно что «я» – главного героя зовут так же, как автора, он тоже живет в Новосибирске, и в факсимильно воспроизведенной справке из наркологического отделения о применении мезенцефалона (реальное слово; так называется препарат, якобы излечивающий от алкоголизма) фигурирует все та же фамилия. Известная – скорее по «Банану» Михаила Иванова и «Низшему пилотажу» Баяна Ширянова, чем по «Москве – Петушкам» – литературная традиция.

Однако ж помимо собственно этнографии и социопатии в «Мезенцефалоне» есть кое-что еще – а именно, история о преображении. Рассказчик в конце – совсем другое существо. Сначала Бригадир из сисадмина, озабоченного наладкой оборудования и офисными интригами, превращается в свободного интеллектуала, ведущего диогенический образ жизни. Теперь (без паузы) второе действие: метаморфоз продолжается как намеренное расчеловечивание. Гомо сапиенс, уверен Бригадир-философ, – тупиковая ветвь природы, патологическая ошибка, созданная высшим интеллектом, пребывавшим не в лучшей форме: «пьяным Богом». В этот момент хроника запоя оборачивается манихейской поэмой о духовном эксперименте, о том, что, только распластавшись в грязи и сотворив с собой мерзость, можно дистиллировать душу; и чем окончательнее потерян человеческий вид, совесть, мозги, тем выше возносится дух, тем больше знает; известные мистические качели – но мало кто может описать катание на них так, чтобы голова пошла кругом у самого убежденного рационалиста и трезвенника.

Разумеется, Бригадир прежде всего хороший рассказчик, анекдотчик, «гонщик»; но секрет «Мезенцефалона» не в этом – что мы, про пьяных, что ли, баек не слышали? Несомненное тонизирующее воздействие текста основано на харизматичности, излучаемой рассказчиком, Бригадиром: титан, марафонец (в прямом и переносном смысле), еще один русский человек, которого и нужно посылать на любые rendezvous и никогда больше ни за что уже не волноваться. Такое ценишь – если не рассудком, то инстинктивно.

Скромный инженер Горислав Борисович, заблудившись однажды на прогулке и угодив не то в туман, не то в низкое облако, обнаруживает, что способен беспрепятственно путешествовать во времени; как это у него получается, он и сам не знает. Чаще всего он попадает в 60-е годы XIX века; отчаянно нуждаясь в непьющих соседях, хисторинавт вывозит из прошлого семью крестьян Савостиных, разоренных реформами 1861 года: воля обернулась для них смертью сына от голода. Из одной пореформенной России – в другую. В 1993-м и далее Савостины восстанавливают дыхание после перенесенного шока, но и там вскоре вступают в полосу кризисов: слишком уж отличаются они от среднестатистических соотечественников и через 130 лет тоже. Раз за разом к ним цепляются посторонние, намеревающиеся сделать Савостиных еще более свободными. Ближе к финалу возникает совсем неожиданная коллизия: о Савостиных и паранормальных способностях Горислава Борисовича узнает некий майор спецслужб – интеллектуал, русский шовинист, империалист и идеолог этнических чисток. С помощью отряда спецназовцев майор намеревается внедриться в 1863 год и «исправить ошибки истории» – и обеспечить России более удачный сценарий развития событий в ХХ веке. Стреляный Горислав Борисович не то что не патриот («Хотя патриотиечские идеи действительно вовсю используются негодяями, это не значит, что весь патриотизм следует отдавать им на откуп. Иначе честным людям будет негде жить»), однако понимает, что ничем хорошим этот десант не кончится, но слишком слаб, чтобы перечить спецслужбисту. Правда, вместо 1863-го он по-сусанински заведет его в эпоху динозавров…

У Святослава Логинова, человека с самым, может быть, богатым на сегодняшний день в России воображением, автора «Многорукого бога далайна» и «Света в окошке», весьма причудливая фантазия (а также способность изъясняться замечательным изобильным, рачительно состаренным языком: «Как следует подвыпив, Лопастовы завели было песни, но ни одной до конца допеть не смогли. Как всегда, в пьяном хоре сильнее того слыхать, кто на девятый глас козлоглаголит»), и было бы неправильно лишать читателя удовольствия узнать самому, что из всего этого получилось. «Россия за облаком» любопытна даже в качестве приключенческой выдумки о путешествиях во времени, но у комикса есть и философская подоплека. В романе смоделировано несколько ситуаций, каждый раз разрешающихся таким образом, что сомневаться не приходится: у России и людей, ее населяющих, есть судьба. Эта судьба трагическая, незавидная – но любая попытка что-либо форсировать и подкорректировать приведет к худшему положению дел. Коренную Россию, соль земли, олицетворяет семья Савостиных, которая реформирует жизнь единственным естественным способом, по мере смены поколений. Программа, однако, устроена таким образом, что инициативные, ответственные, честные, неагрессивные и не склонные к саморазрушению особи тотчас привлекают к себе внимание разного рода экспериментаторов, реформаторов, освободителей и «прогрессоров» – по сути, элементы системы, ответственные за выполнение исторической программы. Именно поэтому Савостины – в широком смысле – обречены на вечное переселенчество, а по сути – непрерывное бегство. Бесперспективное: от перемены мест и времен судьба не меняется.

Осенний Крым, море, лодка; собирается шторм, и вода выталкивает героев на берег, к деревьям, в лес, где листья как языки пламени. Так и начинается «Огненное погребение»; с водой им и дальше будет не везти, всю дорогу каждый раз она будет оборачиваться огнем.

Список действующих лиц примерно тот же, что в «Чужой», первом сценарии Адольфыча, – странная девушка и группа мужчин-бандитов вокруг нее: Петеля, Кабан, Гитлер и Китай, каждый с биографией, которой хватило бы на отдельный роман, не обязательно авантюрный.

Сюжет «Погребения» – месть и гангстерская война за наследство погибшего при подозрительных обстоятельствах бизнесмена, отца девушки. Короткое описание жанра требует тэгов «action» и «road movie»: чаще всего герои просто отрабатывают друг на друге техники рукопашного боя, после чего ретируются; пальцы в глаза – и бегом в машину, газу. Короткие эффектные сцены с балабановскими затемнениями в конце; диалоги из реплик, рассчитанных на то, чтобы разойтись на цитаты; чередование шокирующих, забавных и озадачивающих сцен. Мы даже не станем говорить здесь о сценарных техниках Адольфыча – просто ясно, что перед нами Мастер, что «Чужая» была не случайной удачей.