Единственная проблема с Бушковым состоит в том, что об этом броневике с золотом плохо осведомлена аудитория, которую в первую очередь подмял под себя Акунин. Для этой аудитории – которая лояльна своему суверену, однако гарантированно, голову можно прозакладывать, не отличит незнакомые бушковские ретросочинения от акунинских – в фамилии «Бушков» по-прежнему есть нечто моветонное, некошерное, инфантильное. Это от неосведомленности, и это пройдет; и «Антиквар» – хороший повод избавиться от некоторых предрассудков.

Такие романы, как эта «Аномалия», – про поиски Художником истины в искусстве и жизни и ни о чем больше – сейчас не пишут: в 500 с лишним страниц кирпич, наполовину состоящий из описаний несуществующей музыки, хроника духовной и телесной жизни композитора, помешанного на «метаморфозах гармонии», без каких-либо признаков остросюжетности. Однако скептический иммунитет против романа не вырабатывается. У кого, спрашивается, из прочитавших его язык повернется сказать, что «Аномалия» – «не очень интересная»? Что он не слышит «благоговейного молчания» камлаевского «Платонова»? Что он не видит рук больного отца Камлаева – которые «как сухая вода, как жилетные часы в миске супа»? Что роман не имеет отношения к той системе координат, которая задана «Портретом художника в юности», «Доктором Фаустусом» и «Защитой Лужина»? Разумеется, странно было бы предположить, что ответ на вопрос: правда ли, что автор, 27-летний Сергей Самсонов, – фигура из того же ряда, что Толстой, Томас Манн, Джойс и Набоков, может быть «да», но попробуйте-ка увидеть верхние этажи этого романа. Шею сломаете – слишком сильно придется голову запрокидывать.

Матвей Камлаев – композитор, осуществивший «выход за пределы исхоженного вдоль и поперек пространства искусства – выход в жизнь с ее писсуарами и ватерклозетами, с ее тепловозами и расписанием железных дорог». «Анахронный автор, не совпадающий с настоящим временем», уверенный, что «музыкальным материалом должен стать абсолютно любой, каждый звук. К ходовым частям вагонов прикрепляются звукосниматели, и струнный квартет с Шульцем во главе играет партии, которые воспроизводят ритмы несущихся карьером поездов». По-видимому, гений (собирательный образ – нечто среднее между Шостаковичем, Маяковским, Шнитке, Штокхаузеном, Курехиным, Каспаровым), чьи «пьесы для четырех вертолетов и струнного квартета», эпатирующие поступки и «гипертрофированная эстетическая брезгливость» идут вразрез с обывательскими представлениями о норме.

Роман состоит из чередования биографических флешбэков (сцены из 60-х, 70-х, 80-х) с «сегодняшними», 2000-х годов, эпизодами: у пятидесяти с чем-то летнего Камлаева кризис, он перестает слышать абсолютную, «изначальную» музыку, и связано это с событиями его личной жизни.

Камлаев отдаляется от жены (которая, похоже, по медицинским показаниям не сможет родить ему ребенка). Уехав в Швейцарию на воды, он от скуки выписывает к себе свою московскую любовницу – но та быстро ему осточертевает. Некстати на курорте появляется и жена, возникает неприятная ситуация. Камлаев, однако, чувствует, что без жены жить не может. Он возвращается и узнает, что жена наконец беременна, однако роды для нее почти наверняка означают смерть.

Характерно, что настоящее время романа разыгрывается в Швейцарии; место не наугад выбрано. Швейцария воплощает собой представление об абсолютной безопасности, комфорте, удовлетворенности телесных потребностей; это рай буржуа; тоже в своем роде музыка – но не настоящая, а имитация, звуки, услаждающие слух, но не заставляющие трепетать душу. Эта «вольная страна» – место абсолютной несвободы, где все ценности – поддельные, сымитированные. Художник далек здесь от Бога как нигде, постояльцы здешних волшебных гор отвратительны. Ничем не ограниченное – «швейцарское» – потребление отвлекает Камлаева от идеальной музыки; отказаться от потребления самого качественного в пользу по-настоящему ценного, истинного, сложно – и поэтому Камлаев вызывает сюда любовницу (воплощающую в романе мир капитализма, качественного потребления), а не жену (воплощение идеальной красоты, идеальной музыки).

Эта выраженная в сюжете «мораль» романа – уехать из Швейцарии, отказаться от самых красивых женщин в мире, чтобы найти на свалке сопливого подкидыша и перестать чувствовать разницу между своим и чужим – обывателю может показаться нелепой и выспренной одновременно. Самсонову, однако, удается выстроить такую систему координат, в которой эта мораль представляется не то что правильной, но единственно возможной; нам дают понять, что тем и отличается Художник от обывателей-потребителей, что может увидеть эту истину и найти в себе силы ей следовать.

«Небо, любовь, деторождение, хлеб не выбирают, их нельзя предпочесть чему-то другому, потому что им нет аналога, варианта… В своей первичности они незаменимы. И в музыке все совершенно так же. Зачем выбирать между техникой и техникой, между одним представлением и другим представлением? Когда на самом деле есть только одна основная, изначальная музыка, которая звучит в этом мире безо всякого учета человека и без всякой на то его воли… Все то, что растет, цветет и пахнет, воспроизводит одну звуковую модель».

Та же «мораль» романа выражается и через фигуру камлаевского отца – который, имея доступ к потреблению и умея добиваться успеха в конкурентной борьбе, отказывался всем этим пользоваться и выполнял долг, как бы бессмысленный – но на самом деле, как выяснилось на похоронах, не зря.

То же произойдет и с сыном: всю жизнь посвятивший соревнованию с Богом Камлаев приходит к тому, что должен встроиться в божественный замысел – «созидать», а не конкурировать с Творцом, пытаясь ухватить побольше.

Западные критики (Фуке) склонны трактовать Камлаева как постмодерниста, обессмысливать, выхолащивать его музыку до чистой игры, виртуозного жонглирования звуками – на самом деле в ней есть смысл, простой и понятный: музыка не существует просто так, сама по себе, у нее есть и функция – она возвышает подлую, низменную жизнь, и именно для этого Бог дает талант художникам.

Ключевой кусок – середина романа, длинный разговор с предшественником-двойником, композитором Урусовым, который все понял, но остался в коконе, побоялся идти в жизнь, и это также было неверное решение.

(Самсонов, безусловно, принадлежит к той «урусовской» линии русской литературы, которую представляют Набоков, Саша Соколов, Битов, Михаил Шишкин, Славникова. Высокая литература, примат языка над действительностью, эстетизм, артистизм. Но он и не такой, как они, он пишет не про язык (музыку), а про «жизнь».)

Воспринимать самсоновский роман как постмодернистский так же неправильно, как принять его за семейный роман (ну да, «авангардный» композитор с трудом разбирается с окружающими его женщинами и все не может заполучить от жены ребенка; Бог посылает ему испытание – и он его выдерживает). Все это так – но и совсем не так.

Это невиданно беспримесный образец «высокой литературы». В романе нет никакого «сюжетного двигателя»; персональная история Камлаева не спроецирована ни на какой фоновый социальный катаклизм; острота, «актуальность», возможность узнать себя в главном герое – ни на что подобное читателю рассчитывать не приходится.

В гигантском биологическом супермаркете Камлаеву доступны самые дорогие и породистые экземпляры женщин; но и секс тоже некоторым образом часть его композиторской деятельности. Камлаев, ищущий «выход за пределы исхоженного вдоль и поперек пространства искусства», относится к женщинам как к инструментам, из которых можно извлекать музыку, порции гармонии и красоты (и представьте, как пришлось постараться автору, чтобы герой, охарактеризованный подобным образом, не казался пошляком). В романе много физиологии, секса, много любовных сцен – не меньше, чем музыки. Собственно, сексуальная тема акцентирована еще и потому, что «Аномалия Камлаева» есть «Доктор Фаустус», история о договоре Художника с потусторонним Существом, только наоборот, вверх ногами: Камлаев – русский Леверкюн, но если тот целомудренный, убогий, с сифилисом, сбегает из публичного дома, то этот похож не то на стареющего Алена Делона, не то на Жозе Мауриньо; самец, челюсть, плечи; плейбой, экстраверт, разборчивый потребитель красоты, мастер давать скандальные интервью.