Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Доктор Окса.

— Да?

— Доктор Окса, — повторил председатель.

Он встал.

— Доктор Окса, разрешите мне как председателю правления сообщить вам, что в результате голосования четырьмя голосами против трех вы освобождены от должности.

Раздался удар молотка. Потом председатель продолжал, но голос его уже утратил прежнюю торжественность:

— Генерал Хурскайнен, министр Колвонен и директор Няятялампи выразили свое несогласие с решением. Это внесено в протокол.

Председатель сделал паузу.

— Доктор Окса имеет право выразить протест. Он также будет отражен в протоколе.

— Не надо.

— Должен ли я понять ваши слова таким образом, что вы не желаете высказать свое мнение?

— Да. К чему это теперь?

— В таком случае считаю настоящее заседание правления закрытым.

Потом председатель подошел к нему и протянул руку.

— Я искренне огорчен, — сказал председатель.

— Что же делать.

Это он. Во всяком случае, его голос. Он не владеет ни собой, ни голосом. Кажется, будто находишься где-то вне себя. Он увидел, что Хейкки Окса рассержен. Особенно тем, что этот человек подходит к нему с изъявлением сочувствия, хотя все время добивался его увольнения. Он увидел, как Хейкки Окса измеряет взглядом председателя. Это маленький упитанный человечек с серьезными глазами. Очки в светлой оправе, дряблое, но вместе с тем решительное лицо. Если бы Хейкки Окса протянул свою раскрытую ладонь, которую он направляет к маленькой ручке председателя, да, если бы этому Хейкки Окса вздумалось протянуть ладонь к горлу председателя... Ему на ум пришли клещи.

— Разрешите выразить уважение к тому, как выдержались. Теперь так редко встречаются принципиальные финны, особенно среди противников, — сказал председатель и коснулся его ладони мягкой ручкой.

Потом она исчезла, и ему стали пожимать руку оба члена комиссии. При этом они что-то бормотали, чего он не мог разобрать, но что истолковал как изъявление крайнего сожаления.

Потом подошел Мухола:

— Ну ладно, до свиданья. И если доктор Окса хочет посоветоваться о новом месте работы, то пусть только позвонит мне... Это вот, как вы, господа, заняты ли сегодня вечером?.. А то, может...

— К сожалению, заняты, — отрезал Няятялампи.

Они ждали, чтобы Мухола ушел. Потом встал Хурскайнен, подошел к нему и кивнул в сторону двери.

— Давай катись вперед... Так я сказал своему полку, когда он в июне сорок четвертого начал... Солдатня драпала друг за дружкой к дому хвост трубой... Тут подбежал один козел с капитанскими нашивками, его батальон взлетел в воздух, грохнулся оттуда на землю и снова взлетел в воздух под пушечным огнем. Эта чехарда продолжалась до тех пор, пока не помешались и не дали деру все оставшиеся в живых... Капитан орет мне, что, мол, ему делать с солдатами, коли те его не слушаются, стрелять, мол, ему, что ли... Я как раз сидел перед своим командным пунктом, ковырял между пальцами и глядел, как люди драпают... Все утро они топали мимо меня... А я знай себе ковыряю между пальцами и размышляю о превратностях военной славы... Давай катись вперед... Так я сказал тому капитану, закинул мешок за плечо и потопал следом за компанией... Не знаю, о чем старик подумал... Может, хотел и меня пристрелить, да так обалдел, что не мог и курок спустить.

5

Сначала об этом сказали Няятялампи и Хурскайнен — еще в тот вечер после заседания, потом заговорил собственный сын, потом опять Няятялампи и Хурскайнен; даже Кристина сказала, что именно так следует поступить... Все его уговаривали, и вот он теперь тут.

Та же комната, те же стулья, тот же стол, тот же ковер, на стенах те же значительные персоны. А ведь когда он отсюда уходил, он в самом деле думал, что уходит в последний раз.

— Садитесь, доктор Окса.

Это председатель правления.

Няятялампи стоит рядом с ним и поглядывает на него. Будто спрашивает взглядом: почему же ты не сядешь, Хейкки Окса? Он сел. Няятялампи устроился рядом с ним на диване.

— Но вы понимаете, доктор Окса, что эта формальность необходима? Я полагаю, директор Няятялампи все объяснил вам.

Это председатель.

Он, конечно, понимает. С их точки зрения. Да, Няятялампи исполнил свой долг и все объяснил. Совершенно точно. А потом Хурскайнен, а потом Пентти и Кристина тоже заладили одно: ты должен сделать так, как все делают, пойми же ты, дорогой Хейкки, что... Он понимает. Речь идет о формальной просьбе уволить его по собственному желанию. Для этого он и пришел сюда с Няятялампи.

— Разве мало того, что меня уволили? Почему я еще должен сам просить об увольнении?

Это он, его голос.

Ему все равно — уволен или уволился.

— Но ведь это чистая формальность, доктор Окса.

Это председатель.

— И что же?

— Это не потребует от доктора Окса никаких дополнительных хлопот, если он согласится подписать заявление об увольнении.

Это председатель. Он говорит, обращаясь к Няятялампи. Весь разговор ведется как-то неопределенно: «...это не потребует... никаких дополнительных... если он». Он все знает. Няятялампи представил ему бумаги. Ему остается только поставить под ними свою подпись. Потом об этом объявят в вечерних известиях: «ЗАВЕДУЮЩИЙ ОТДЕЛОМ ДОКТОР ТЕХНИЧЕСКИХ НАУК ОКСА ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ ОСВОБОЖДЕН ОТ ДОЛЖНОСТИ». Так всегда делается в наше время, если дела улаживаются по-товарищески. Сколько раз он слышал такое по радио в последних известиях. Или читал в газетах: «ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ УВОЛЕН... И НА ЕГО МЕСТО НАЗНАЧЕН...»

— Пусть обнародуют так, как было на самом деле. Раз меня вышвырнули, так прямо и надо сказать.

— Но, учитывая вашу ответственную должность, доктор Окса, это невозможно. Это могло бы сойти в какой-нибудь частной лавочке, а не в большом учреждении, — говорит председатель.

Он слышит такие речи уже целую неделю.

— Ничего не выйдет. Я не подпишу.

— В таком случае вы ставите нас в затруднительное положение. Мы в любом случае должны объявить о замене. Может быть, форма «освобожден от должности в связи с болезнью» для вас приемлемее?

— Если о моем изгнании будет объявлено в такой форме, я предупреждаю, что подниму дело против правления. Я не болен. Этого не посмел сказать даже врач вашего учреждения.

— Но, дорогой доктор Окса, как же нам тогда быть?

— Вы поступили так, как сочли лучшим. Я ничего не мог поделать, хотя и пытался. Этих бумаг я не подпишу. По-моему, все ясно.

Он встал.

Няятялампи и председатель тоже встали.

— Будьте же корректны до конца, доктор Окса.

— Этого я не обещаю. И не жду ответной корректности ни от вас, ни от руководимых вами членов правления.

— Ну что же, как хотите. Несмотря ни на что, я уверен, что вы будете джентльменом.

Председатель подошел к нему и протянул руку.

— До свидания, доктор Окса.

— До свидания.

— Позвольте мне от имени правления и от своего имени выразить надежду, что когда-нибудь в будущем мы сможем опереться на ваши знания в трудных технических вопросах. И еще раз: я огорчен, искренне огорчен тем, что вся история так окончилась. Итак, до свидания.

Расставание почти нежное, подумал он.

— Так я и знал, — сказал Няятялампи, когда они очутились в коридоре.

— Зачем им трубить об этом на весь мир?

— В том-то и дело, что они вынуждены. Должность слишком заметная. К тому же твой преемник — такой известный человек, что общество должно знать, в каких водах он плавает. Вот в чем дело.

— Не знаю. Меня это все уже не огорчает. Даже радует, что можно уйти из такой заварухи.

— Погоди хвалиться. Ты еще не сидел без работы, не знаешь, каково оно... Я слыхал, что твое дело вторично рассматривалось после того заседания. Готовы были тебя оставить, да не смогли. Так себя запутали, столько наговорили глупостей и все пути себе отрезали, что пришлось увольнять. А наш советник был недоволен.

Он это почувствовал. Он уже не сердился на председателя и выступавших против него членов правления. Во всей этой истории речь шла не о нем. Речь шла о чем-то другом. Не от него и его неприятных требований хотели избавиться. От чего-то другого. Но что это такое, трудно сказать. Может быть, их собственная былая совесть, слишком потрепанная в обращении, но не к месту еще иной раз поскрипывающая? Впрочем, это лишь одна сторона дела, и такое объяснение так же односторонне, как все остальные.

63
{"b":"119356","o":1}