— А мы что, не поедем на луды? — спросила Лаура и перестала грести. Лодка по инерции неслась вперед. Потом движение замедлилось. В утреннем сумраке вырисовывались весла, они торчали по бокам лодки.

— Поедем, поедем.

— Ты же правишь в другую сторону.

— Я поверну.

Они поплыли к лудам, опустили груз, насадили червей на большие крючки, закинули удочки и стали ждать.

— Будь туман побольше, на восходе поднялся бы ветерок и разнес его.

— А земляника в этом году будет? — Лаура махнула в сторону леса.

— Не знаю, не ходил.

В прошлом году земляники было много, словно ее кто-то посеял.

— Кажется, слишком рано, — сказала Лаура.

— Она иной раз и ночью клюет, если очень большая.

— Я не об этом. Конечно, клюет, только попозже летом.

— Пожалуй... Тут перестала попадаться рыба в это время года. Когда Пентти был еще мальчиком, здесь ловились большие окуни.

— А в позапрошлом году мы тоже больших поймали. Помнишь?

— Поймали, конечно, но с прежними не сравнишь.

— Не клюет.

— Может, кофе попьем?

Он протянул руку, Лаура достала термос и бумажный пакет и хотела передать все ему.

— Наливай сама. В пакете кружка для тебя. А мне дай крышку от термоса.

— Булки хочешь?

— Нет, спасибо. Возьми сама, если хочешь.

Он смотрел, как Лаура ест булку и прихлебывает из кружки кофе.

— Эй, дедушка, у тебя клюет.

— Это плотвичка дразнится, — сказал он и вытащил леску.

— А червяка не поправишь?

— Плотвичка не схватит такого большого червяка, — ответил он, ничего не трогая.

Сосняк порозовел. Птицы защебетали. На берегу зашумело, там поднялся ветерок. Потом он достиг озера, погнал по нему небольшие волны и унес туман. Он поднялся в воздух и исчез. Лес засверкал. Небо засинело. Солнце поднялось. Мир был сотворен сызнова.

— Теперь пора начаться клеву, — сказала Лаура.

— Пора-то пора, если он вообще будет, да про больших рыб не угадаешь — у каких камней они когда клюют. Они теперь редки в этих водах.

Он говорил и смотрел на поплавки. Один из них начал погружаться в воду, потом леска дернулась, и он услышал напряженный голос Лауры:

— Большая, даже леска дрожит.

Водная гладь разбилась, когда на ее поверхности что-то сверкнуло. Потом на дне лодки забился окунь.

— Он не такой большой, как мне казалось. А дергал, как большой.

Они разглядывали добычу.

— На полкило, — сказала Лаура.

— С полкило-то потянет. Я бы сказал — грамм шестьсот пятьдесят.

— Я тоже так думаю. Эй, дедушка, у тебя клюет. Он схватил удилище, почувствовал, что леска напряглась и дернулась под водой. Он рванул удочку.

— Такой же, точно такой же, — сказала Лаура.

— Да.

— Поймать бы десяток таких, получился бы хороший завтрак.

— Даже семи бы хватило.

Лаура быстро обернулась к другой удочке.

— Этот помельче.

— Грамм на четыреста.

Лаура не ответила, она лихорадочно насаживала червя, он извивался, и крючок пропорол его.

— Ничего не получается.

Насадив червя, она закинула удочку.

— Надо было захватить маленький крючок, теперь не на что поймать плотвичек.

На плотвичку они раньше ловили самых больших окуней.

— У тебя нет с собой маленьких крючков?

— Хотел взять, да забыл в предбаннике.

— Вот беда. А тут как раз окуни, — сказала Лаура. У нее опять клюнуло. Четвертый окунь показался из воды, рассек поверхность и затрепыхался на дне лодки.

— Еще меньше, — заметил он.

— Может, там и большие есть, раз косяк двинулся, — взволнованно зашептала Лаура.

— Черт побери, забыл маленькие крючки. Эти велики для плотвички.

— И ветер ослаб, — сказала Лаура.

— Скоро совсем затихнет.

— Надо было взять на каждого по три удочки с плотвичкой, раз мы напали на косяк.

— Да-а.

— Помнишь, прошлым летом? В такое же точно время, когда ветер унес туман, мы выловили восемь крупных. И десяти минут не прошло. На косяк наскочили.

— В следующий раз запасемся плотвичками. Из садка возьмем, — решил он и вытащил из кармана трубку, табак и спички.

— Выпьешь еще кофе?

— А вдруг снова клев будет?

— Не будет.

— А если опять косяк пройдет?

— Не пройдет. Солнце уже высоко. Теперь оно быстро поднимается.

— Подождем все-таки немножко, — попросила Лаура.

— Ну, подождем, только он уже не вернется, — ответил он, раскуривая трубку.

Они стали ждать.

— Пригревает, — заметила Лаура и сняла свитер.

Косяк не возвращался. Сомнений больше не было. Ждать становилось утомительно.

— Ди-и, да-а, — замурлыкала Лаура, прислонившись к носу лодки и отбивая такт ногой.

— Что это такое?

— Просто так, это у нас в школе все поют, — сказала Лаура. Они смотали удочки. Он поднял грузило.

— Теперь моя очередь грести.

— Да я справлюсь.

— Ну, тогда пошли.

Берег приближался, баня росла на глазах.

— Не с той стороны, здесь камни, забыл?

Он развернул лодку, она скользнула в камыши. Лаура выскочила на помост, вытащила лодку и зевнула, Он потянулся и тоже блаженно зевнул.

— Я это вычищу.

— Вот хорошо. Мне спать захотелось.

— Иди ложись.

— Который час?

— Полпятого.

— Ого, ночь прошла, — сказала Лаура, зевая. Стоя на мостках, она сбросила сапоги прямо с ног на берег наклонилась и ополоснула лицо.

— Какая прохладная вода.

Лаура присела на мостки, засучила брюки и опустила ноги в воду.

Он перевернул лодку, собрал окуней и пошел вдоль берега. Там, метрах в десяти от мостков, лежал плоский камень, а на камне большая доска. Место для чистки рыбы.

Большой рыбы и на этот раз не поймали, подумал он, вытаскивая финку из ножен, наклонился и принялся чистить.

— Привет, дедушка.

Заинька стояла на мостках, поднявши руку. Она сняла рубашку. Из-под белого лифчика выступали округлые холмики.

Девушка закинула рубашку за плечо, повернулась, подобрала сапоги и, напевая, пошла к оконечности мыса.

Она удалялась, а мелодия оставалась.

Склонившись над рыбой, он смотрел, как она идет.

Заинька становится молодой женщиной. Ему казалось, что, по мере того как она уходит по берегу к красной бане на конце мыса, она навсегда удаляется и от него. С такой же быстротой. И больше у него не будет компаньона для рыбалки.

Маленький Хейкки?

Ни один мальчишка никогда не станет таким товарищем, каким была Заинька.

Вон она там, на мостках, остановилась на минутку, повернулась и вошла в баню.

Спину заломило. Надо кончать с окунями.

Когда он снова взглянул на оконечность мыса, девушка стояла на мостках и махала ему рукой. На ней был синий купальник.

— Иди купаться, дедушка!

Нырнула. Послышался громкий всплеск, поверхность воды разбилась, и весь мыс огласился плеском. Будто разбилось утро.

Он углубился в свое занятие.

Западный ветер к вечеру утих, и он поставил сеть возле берега. Когда поднимается ветер с востока, он дует несколько дней и несет к берегу пенные гребни.

Если завтра будет сильно дуть, в сети нанесет крупных лещей и язей. Подлещики в этой редкой, стодвадцатимиллиметровой сети не задерживаются.

На обратном пути он выловил в садке трех окуней для кошки. Она ждала его на конце мостков.

Поднимаясь по тропинке от бани к дому, он услышал, как кто-то жужжит у него на затылке. Он хлопнул себя по шее и почувствовал острый укол,

— Опять забыл!

И он стал ругать Эсу,

Это все его пчелы. Они уже не раз его жалили. Никого другого не трогают — только его. У Эсы пять ульев рядом с домом. Сколько ни говори, чтобы он перенес их подальше или построил для себя собственную избушку — он и бревна бы дал, и все материалы, — да нет, где уж этому Эсе строить. И зачем, если он дождется его смерти и получит все строения. Не надо будет и улья переносить.

Он вошел в дом, потирая затылок.