Амалия говорит, что хотела бы посмотреть жеребят, хотя она одинокая хозяйка и не может быть покупателем, тем более что не собирается разводить лошадей.

— А почему бы тебе и не разводить, если ты с малых лет вместе с отцом принимала жеребят, ночи не спала и выросла, можно сказать, под ногами у лошадей! Твои братья не стали лошадниками, зато ты вся в отца.

Старик идет к дверям и плюет в ящик с песком. Амалия поражена. Старуха столько лет пилила его за то, что он плевал прямо на пол, и, очевидно, только по просьбе невестки отказался Хукканен от своей давней привычки.

В конюшне Амалия долго рассматривает кобылу Хукканена. Кобыла хорошего сложения и кажется резвой. Потом гостья заходит в отделение, где стоят полугодовалый жеребчик и кобылка полутора лет. Кобылка поворачивает маленькую голову и тычется мягкой мордой в руку Амалии, чувствуя на ладони запах хлеба. Амалия достала кусочек хлеба из кармана своей куртки. У нее в карманах всегда есть хлеб для четвероногих любимцев.

Амалия заключает с Хукканеном торговую сделку. Жене и невестке Хукканена достанется корова Амалии, которая должна отелиться в феврале, а старому хозяину — несколько тысяч марок деньгами в придачу. А сын его завтра же приведет в Ийккала жеребенка, а оттуда возьмет комолую корову, которая еще понемногу доится.

Амалия торопится домой. Надо привести в порядок конюшню для приема лошадки. Для овец надо устроить загон в хлеву. Только баран останется в конюшне, рядом с ящиком для месива. Антти еще летом сделал для барана отдельный загончик. Парень старательно выбирал самые толстые доски и заказал кузнецу надежную щеколду и петли. «Ну, что теперь скажет Антти о лошадке? — думает Амалия. — Должно быть, очень удивится и обрадуется». Она улыбается. Ведь еще вчера она решила отложить покупку коня до тех пор, пока Антти не станет совсем взрослым.

Поздняя весна. Вечер. Амалия в огороде сажает капустную рассаду. С юга дует слабый ветерок. Сегодня хорошая погода для посадок. У поворота к Ээвала останавливается автобус. Амалия видит его сквозь ветви осины. С тех пор как Амалия помнит себя, в конце двора на каменистом бугре растет эта осина. С годами побеги от нее разрастались все дальше и, наверно, добрались бы до самого дома, но постоянная расчистка огорода мешала этому. «Раз уж она растет на камне, пусть растет», — сказал как-то отец, когда братья предложили выкорчевать ее. Правда, молодые побеги наносят большой вред огороду. Но все дело в том, что мать любила эту осину с ее трепещущими листьями. Однажды она рассказывала Амалии, что крест на Голгофе был сделан из осинового дерева. Может быть, это так, а может быть, и нет — Амалия не знает. Ей становится грустно оттого, что она так мало знает; собственно, ведь она нигде не бывала и совсем немногому смогла научиться из книг.

Автобус остановился у поворота к Ээвала. Значит, приехал Пааво с семьей. Старая грунтовая дорога от шоссе к дому успела зарасти травой — так долго хозяева были в городе. Когда пустовало Ээвала, лето было не в лето, хотя, как всегда, прилетали ласточки, цвели черемуха и рябина.

Когда Эльви сдала выпускные экзамены, Пааво написал, что они скоро приедут. Получив письмо, Амалия сейчас же начала готовить Ээвала к их приезду. Всю весну она день и ночь хлопотала, бегала быстрей, чем всегда, а спала совсем мало, только в самое темное время короткой весенней ночи. Сейчас Амалия занялась капустной рассадой просто для того, чтобы быть во дворе и не пропустить автобуса.

Впереди всех бежит радостная Эльви в студенческой фуражке. Красная, висящая через плечо сумка скачет по ее ярко-синему костюму. И Амалия внезапно чувствует, что наступило лето, лето в полном смысле слова. Эльви бросается Амалии на шею и говорит:

— Вот мы и приехали, тетя Амалия, приехали на все лето. Как хорошо, что ты нас встречаешь. Ты, наверно, пришла сразу после вечерней дойки? Ты ведь сваришь нам кофе, не правда ли?

— Сварю, сварю, — говорит раскрасневшаяся Амалия. — Ну и выросла же ты, Эльви! Стала совсем барышней. — И она бросается перетаскивать вещи приехавших. Шофер выставил чемоданы прямо на обочину дороги.

Амалия вытирает выпачканные землей руки о передник и здоровается с Кертту, Пааво и маленьким Маркку. Маркку, расшаркиваясь, прищелкивает каблучками. Папа Пааво улыбается и гладит сына по голове. Когда все входят в большую избу, им сразу становится ясно, что Амалия ждала их. Стол накрыт льняной скатертью, на нем выстроились чашки для кофе; сахарница и хлебница накрыты салфетками. И даже приготовлены дрова, чтобы вскипятить кофе. Цветы черемухи в зеленоватой стеклянной вазе стоят посреди стола, распространяя терпкий аромат.

— Будет ли в печке тяга, после того как ее так долго не топили? — сомневается Пааво.

— Я прочистила трубы. Вчера уже хорошо тянуло, — отвечает Амалия.

И тут выясняется, что во всех помещениях Ээвала, пустовавших три года, она произвела генеральную уборку и даже приготовила постели для всей семьи.

А когда вскипел кофе, приходит Антти, чтобы приветствовать родственников. Он смущен. Кузина Эльви так изменилась, что кажется Антти еще более незнакомой, чем маленький Маркку, которого он и вовсе никогда не видел. Пааво привез Антти в подарок ручные часы, и парень сразу же растаял от удовольствия.

Доверчиво рассказывает он дяде и Эльви о своих планах. Зимой он намерен отправиться с дядюшкой Ээвертом бродить по лесам. Ему хочется побывать на лесопилках, познакомиться с обработкой дерева. Амалия старается выяснить, что думает об этом Пааво. Но сама она не хочет вмешиваться в разговор. «Что хорошо сыну, то хорошо и для меня», — так целыми днями уговаривала она себя, хотя сначала решение сына ее очень расстроило.

Рассказ Антти о задуманных им и дядюшкой лесных походах явился для Амалии еще более неожиданным сюрпризом к рождеству, чем для сына покупка жеребенка. Антти, смеясь, объяснил матери, что он вовсе и не мечтал о новой лошади, хотя еще летом, конечно, замечал, насколько мама устала от медлительности и неповоротливости Воронка. Ведь она так старается, чтобы работы в Ийккала были выполнены своевременно и даже раньше, чем в других домах Такамаа. Амалия была удивлена наблюдательностью сына и стала теперь тщательнее обдумывать свои слова и поступки. Ведь Амалия всегда уверяла себя, что старается держать в порядке Ийккала лишь ради сына, но, вероятно, это было не совсем так. Пожалуй, Амалия и жеребенка купила потому, что ей самой захотелось иметь эту красивую лошадку, которая так доверчиво искала хлебные крошки на ее ладонях.

Если бы все зависело только от Амалии, она скорей бы отпустила Антти на практику в сельскохозяйственное имение. Но она не хотела мешать сыну поступать так, как ему нравится. Когда же Пааво прямо спросил Антти: «А что мать об этом думает?» — то парень после большой паузы наконец ответил, что он этого не знает.

Маркку хочет спать. Глаза его уже наполовину закрыты, и Кертту отводит мальчика в свою комнату. Амалия с чемоданами идет за ними. Во внутренние комнаты Амалия не решилась поставить сильно пахнущие цветы черемухи. Она помнит, как Кертту однажды жаловалась, что у нее от цветов разболелась голова. Только маленькие фиалки на книжной полке приветствуют приезд Кертту в Ээвала.

— Как ты все умеешь и все помнишь! — вырывается у Кертту, когда она замечает фиалки.

Кертту очень любит цветы. Во время войны она, бывало, после работы, несмотря на усталость, уходила в лесок, чтобы нарвать фиалок.

Маркку засыпает сразу, как только его укрыли одеялом. Кертту достает из чемоданов вещи и расспрашивает о делах Ийккала. Но вопросы она задает рассеянно и словно думает о чем-то своем. Амалия, чувствуя это, вынуждена отвечать, только чтобы не показаться невежливой. Кертту давно не была здесь, за это время могло с нею многое произойти, наверно, и такое, о чем Амалия даже и не подозревает.

Кертту бледна — наверное, устала с дороги. Амалия не пускается в долгие объяснения, просто молча помогает ей разложить по местам вещи и желает спокойной ночи. Выйдя в большую избу, она говорит сыну, что пора спать и гостям, и хозяевам.