К сожалению, я видел Чехова на репетиции всего один раз. Он помогал исполнительнице роли Катарины – Карнаковой в «Укрощении строптивой». Тут я воочию увидел, что он в совершенстве владеет внешней техникой. Настоящие слезы в... Хлестакове говорят о его внутренней технике. Приходится пожалеть, что я пропустил возможность поучиться у этого гениального актера, повстречавшегося мне на пути. Помню, что он сказал мне после «Укрощения строптивой»:

– Здорово вы играете, Игорь Владимирович.

– Что вы, Михаил Александрович, – отвечал я. – Я же здесь играю внешними приемами.

– А это мне не важно, – сказал Чехов. – Было бы хорошо, правдиво, впечатляюще.

Вспоминая Первую студию, мне хочется еще рассказать и не о столь знаменитых актерах. Особенностью и стилем всех актеров Первой студии была скромность. Скромность не показная, а органическая. Люди думали о своем искусстве, о своей студии, о своей роли, но не о карьере или выдвижении. Мне хочется сказать о двух великолепных актерах Первой студии – В. В. Готовцеве и В. А. Попове. Вспомнить о них и поговорить об их судьбе.

Когда я поступил в студию, я удивился, что В. В. Готовцев является финансовым хозяином студии. Он репетировал, погромыхивая ключами от несгораемого шкафа. Его хозяйственные способности были неоспоримы и использовались для дела. Тут он держался властно и авторитетно. «Понял я вас», – говорил он, когда требовались деньги. «Я вас сердечно определил», – говорил он, выдавая их.

Нельзя было узнать его на репетиции. Он становился деликатным и чутким художником. Великолепен и сочен он был в шекспировских ролях: сэра Тоби в «Двенадцатой ночи» и Петруччо в «Укрощении строптивой». Неподдельная, брызжущая жизнерадостность и темперамент сопровождали его в этих ролях. Замечательно играл он в «Тени освободителя» по Салтыкову-Щедрину, найдя неповторимые краски для лазоревого, благоухающего и с наслаждением пасущегося на служебной и жизненной ниве жандарма, щедро и художественно раскрыв его преуспевающую, сладострастную душу борова.

Смело и интересно играл Петра Первого.

Как же можно примириться с тем, что этот замечательный и скромный артист не был использован должным образом в Художественном театре, куда он поступил после закрытия МХАТ 2-го! Разве так много таких артистов? Я уже не говорю про неиспользованные задатки режиссера, которые я видел в В. В. Готовцеве еще в те далекие годы.

Еще большей скромностью отличался В. А. Попов, актер-энтузиаст, которому не очень везло в Первой студии, так как ему много приходилось дублировать. Но любую репетицию он одухотворял своим присутствием, своей фантазией. Он был любимцем студии, долго выступая на капустниках в роли неудачливого фокусника-факира в злободневных сценах. Он двадцать четыре часа в сутки жил своей новой ролью, дотошно находя детали и подробности в жизни образа. Его дотошность послужила тому, что он, занимаясь этим из любви к искусству, борясь в студии за усовершенствование ряда звуковых эффектов (шум морского прибоя, дождя и пр.), сделался лучшим специалистом этого дела, изобретая самые неожиданные приспособления и даже машины.

Позднее встретившись с ним по одной работе на Московском радио, я увидел, что он сохранил все свои великолепные качества взыскательного актера и художника.

Но почему же его талант так мало использовался в Художественном театре? С грустью начинаешь думать: неужели у нас перевелись руководители, которые не могли бы пропустить и не использовать возможности этих и подобных им художников. Неужели скромность, воспитанная Станиславским, Первой студией и тем же Художественным театром, мешает актеру занять достойное его место в нынешнем театре?

Не могу не упомянуть С. Г. Бирман, вдохновенную актрису, художника. Серафима Германовна впитала в себя поистине лучшее, чему можно было научиться у К. С. Станиславского и его соратников. Это лучшее она несет все время работы в разных театрах. Порой она слишком увлекалась и ее иной раз обвиняли в... формализме. Но ведь и склонность к увлечениям и неизменное вдохновение она также почерпнула у своего гениального учителя.

А. Д. Попов, С. В. Гиацинтова, Л. И. Дейкун, О. И. Пыжова, Б. В. Бибиков, Л. А. Волков – много было талантливых и скромных художников в Первой студии.

Вся обстановка и атмосфера студии не могла не вызвать во мне, конечно, соответственного уважения и внимания, несмотря на все легкомыслие, которое мне в те годы было присуще. Напоминаю, что моя творческая жизнь не ограничивалась Первой студией. Спектакли в театре Мейерхольда продолжались, отношения с Всеволодом Эмильевичем налаживались. Я принимал участие в праздновании двадцатипятилетнего юбилея его творческой деятельности, происходившем в Большом театре, и не только продолжал играть «Великодушного рогоносца», но и часто бывал на репетициях «Земли дыбом», которую ставил Мейерхольд.

«Земля дыбом» была переделана С. Третьяковым из пьесы Мартинэ «Ночь». Два эпизода в «Земле дыбом» волновали меня совершенно по-разному. Еще на репетициях я узнал, что Зайчиков, игравший какого-то царя или императора, по ходу действия должен был на глазах у зрителей садиться на горшок для отправления естественных надобностей. Не очарованный этой выдумкой Мейерхольда, я нетерпеливо ждал первого спектакля, гадая, как отнесется к такому эксперименту зритель. Я не исключал возможности свиста и скандала. Каково же было мое удивление, когда я услышал гром аплодисментов, как только Зайчиков – император уселся на горшок. Как, однако, хорошо, подумал я, Мейерхольд знает публику! Другой эпизод произвел на меня не менее сильное впечатление. Но это впечатление было не под стать первому. Я несколько раз приходил смотреть именно эту сцену в спектакле. Это была чисто «режиссерская» сцена... Герой пьесы умирает. Медленно на сцену, под монотонный шум мотора въезжает грузовик. Пауза. Близкие прощаются с телом покойного; гроб устанавливают на грузовик. Тихо работает в паузе мотор, как бы заменяя скромным своим шумом траурную музыку. Последнее прости. Грузовик медленно трогается с места, мотор меняет ритм и грузовик исчезает со сцены с ревом мотора, который, удаляясь, еще некоторое время слышен за сценой. Провожавшие гроб застыли на месте. На этом заканчивается эпизод, а этот впечатляющий звук мотора еще долго остается в ушах захваченного драматизмом сцены зрителя. Сам по себе натуралистический прием – въезд на сцену настоящего грузовика – мастерством и силой художника-режиссера, использовавшего разные ритмы движения грузовика и шума мотора, приобрел властное воздействие на зрителя.

Случайные обстоятельства содействовали моему совместительству в двух театрах. В Первой студии рано закончился сезон, я был свободен и смог участвовать в первой гастрольной поездке театра Мейерхольда по Украине. Города, в которых мы выступали, славились театральной, взыскательной публикой: театры Синельникова и Соловцова в Харькове и Киеве считались одними из лучших в России. Многие актеры, воспитанные в этих театрах, до сих пор украшают лучшие сцены столицы.

В этих городах была очень театральная публика, которая проявляла большой интерес к новым веяниям театрального искусства. Поэтому зрители и главным образом, конечно, молодежь устремились на мейерхольдовские спектакли.

Необычно и интересно начались гастроли театра в Харькове спектаклем «Земля дыбом». Конструкции были подвезены к оперному театру, где проводились гастроли, с большим опозданием. Только к девяти часам вечера грузовики подъехали к театру. Все зрители были на улице перед зданием театра. Молодежь начала помогать выгружать и переносить конструкции во двор и на сцену. Выгрузка и установка конструкций заняла еще часа два-три, и спектакль начали в двенадцать часов ночи. Публика не только добродушно отнеслась к этому опозданию, но и с большим энтузиазмом приняла спектакль. Не меньший успех имел и «Великодушный рогоносец».