С выходом в свет «Ярмарки тщеславия» всем поверилось, что режиссер Ильинский уже родился, что это новое и весьма ценное приобретение для нашего театра».

Выход спектакля был праздником для его участников. К сожалению, он не ощущался так всем коллективом Малого театра. В этом сказалась разноликость, «разноязычие» его творческих работников. Достаточно вспомнить, что и «Власть тьмы» – самая неоспоримая удача театра за последние пятнадцать лет – бралась в штыки частью коллектива и на художественном совете театра была признана годной к выпуску большинством всего лишь на один голос. Спектакль, как говорится, с неизменным успехом прошел к тому моменту, когда я пишу эти строки, около пятисот раз. Он еще и в настоящее время появляется в репертуарной афише театра.

И мне больно слышать со стороны и похвалы его слаженной крепости и жалобы на то, что он все же расшатывается в некоторых своих частях. Но что же делать? Такова участь большинства долголетних театральных спектаклей, жизнь которых идет без вливания новой крови и творческих пересмотров. А в особенности, если такой спектакль остается беспризорным, как это было с «Ярмаркой тщеславия» в течение моего двухлетнего отсутствия в Малом театре.

После постановки «Ярмарки тщеславия» театр счел возможным поручить мне ставить заново «Любовь Яровую» Тренева. На этот раз сомнения действительно могли иметь место. Естественно было бы заколебаться в таком решении. Почему Ильинский должен ставить «Любовь Яровую»? Его ли это сфера? Достаточно ли проявил он себя как режиссер? Но все же после успеха «Ярмарки» постановка была поручена мне. Ответственность была чрезвычайной.

Впервые «Любовь Яровая» поставлена в Малом театре в 1926 году режиссерами И. Платоном и Л. Прозоровским, она имела громадное значение в жизни Малого театра. Первая постановка «Любови Яровой» вошла в историю советского театра. Обстоятельство это обусловливалось не только великолепной пьесой, но и фактом первой постановки на сцене бывш. императорского театра пьесы о Гражданской войне. Впервые прославленные актеры Малого театра В. Н. Пашенная, Е. Н. Гоголева, С. Л. Кузнецов, П. М. Садовский, Н. Ф. Костромской, А. И. Сашин-Никольский и другие играли новых героев, новых персонажей революционной эпохи. Это было впервые, это было первое и большое приобщение искусства Малого театра к жизни и событиям, которые еще не успели отзвучать и которыми трепетно жила вся страна. И Малый театр взволнованно, гражданственно и убежденно включался активно в эту жизнь. Все это создало огромное признание спектаклю.

Почетной, благородной и трудной задачей было вернуть этот спектакль в жизнь Малого театра в 1960 году. В таких случаях спектакль обрастает легендами, и эти легенды обычно создают трудности и для режиссера и для актеров. Для меня было ясно, что задача эта и сложна и неблагодарна. Всегда будут сравнивать новую редакцию со старой, прославленной постановкой, за которой стояли в свое время и новизна и свежесть. Впервые на сцене появился матрос-братишка Швандя.

Сколько штампов, разновидностей таких братишек появлялось на советской сцене за последующие 30–40 лет. Сколько старых интеллигентов, постепенно меняющих отношение к советской власти, мы видели во многих пьесах. Но образ профессора Горностаева был первым из них. В дальнейшем черты Горностаева развивались в профессоре Полежаеве в пьесе Рахманова «Беспокойная старость» и в фильме «Депутат Балтики», в инженере Забелине в пьесе Погодина «Кремлевские куранты». Во многие образы «Любови Яровой» надо было влить новую кровь, найти свежие, неиспользованные и в то же время убеждающие черты и краски. И все же мы вместе с В. И. Цыганковым смело и увлеченно взялись за эту труднейшую задачу. Так же как и в «Ярмарке», мы сотрудничали с художником В. Ф. Рындиным и композитором Н. И. Пейко. Обдумывая новую постановку, мне казалось необходимым определить цели спектакля 1960 года. Зритель, который пришел в театр более тридцати лет назад и узнал на сцене себя, свои тревоги и радости, был только еще формировавшийся советский человек. Он нашел в поступках комиссара Кошкина, учительницы Яровой и матроса Шванди утверждение нового мира и новой морали, за которые боролся с такой же полной душевной отдачей, как и полюбившиеся ему герои пьесы.

Советский человек, который приходит в Малый театр на новый спектакль «Любовь Яровая», вырос и возмужал вместе с молодым социалистическим государством. Все, чему он отдал свою революционную юность, стало сегодня реальной действительностью. Уже современными глазами, глазами человека шестидесятых годов, он хочет оглянуться на пережитое в молодости, вспомнить те первородные мысли и чувства, которыми (наравне с героями пьесы) был обуреваем тогда, и разделить их с молодыми зрителями – своими сыновьями и внуками. Он хочет, чтобы его сыновья и внуки в театре воочию увидели и поняли, в каких трагических противоречиях и психологических сложностях шла борьба за победу народной власти. Он хочет, чтобы его внуки увидели в художественной форме правду событий тех лет, правду, которую он сам проверит теперь, будучи зрителем. Вместе с тем время окрасило эти события романтическим светом, поэтому в новом спектакле романтика того времени должна охватить и вновь увлечь как старых зрителей, так и молодежь, которая должна почувствовать и полюбить романтику революции.

Хотелось показать становление героев пьесы. Показать, как простые, обыкновенные, ничем не примечательные на первый взгляд люди превращаются в героев истории, потому что их мыслями, побуждениями, поступками (руководит чувство справедливости, подсказанное их чистой совестью. Особенно хотелось показать рождение героини в образе Любови Яровой. Само имя, данное ей автором, ассоциируется со всходами яровых. Вот так она «всходит» и в пьесе из незаметной скромной женщины в героини. Ничего в ней героического поначалу нет.

Цепь поступков, которые она совершает честно и по велению своей совести в целом ряде сложных и трудных обстоятельств своей жизни и которые совсем не кажутся ей героическими или чем-то выделяющимися, в результате делают из нее героиню.

Вот так были определены основные задачи.

Спектакль был очень сложен в постановочном отношении. Сложнейшие и разнообразные массовые сцены, картины, которые сменялись на движущемся сценическом круге, звуковое, шумовое и музыкальное оформление вместе со световой монтировкой – все эти компоненты спектакля должны были работать синхронно и очень точно организованно как в целом, так и в частностях. Сроки были сжатые, пришлось в эти сроки укладываться. По этому в последнем периоде репетиций не хватало времени для отделки актерских сцен.

Я помню, как во время одной из генеральных репетиций я сидел в углу кулис, стараясь сосредоточиться в этот момент уже только на моей роли (я играл профессора Горностаева), но, конечно, не мог оторваться от хода всего спектакля и режиссерского внимания к нему. Одна из актрис вдруг обратилась ко мне, и ее слова совпали с моими мыслями в этот момент. «Смотрите, Игорь Владимирович, машина-то заработала. И музыка, и круг, и изменения декораций, и свет... и движение масс. Все работает, все!»

И действительно, как радостно было ощущать, что спектакль как какая-то сложнейшая машина работает, движется, переливается задуманными красками и эффектами и дает свои результаты в дыхании зрительного зала и его реакциях.

Конечно, не все задуманное вышло. Актерская слава былых исполнителей еще была жива в воспоминаниях о первой постановке. К сожалению, новая исполнительница Любови Яровой, Е. М. Солодова, была не в силах отречься от трактовки обычной «героини», в этом стиле великолепно играла когда-то В. Н. Пашенная, которая в такой трактовке была недосягаема. А ведь мы прослушивали при начале нашей работы некоторые сцены в звукозаписи, просматривали старые фотографии и решали вместе, что так играть Яровую в 1950 году, как играли ее в двадцатых годах, нельзя. Вера Николаевна трактовала роль как «героическую» с первых же шагов своей героини, с первого ее появления на сцене. Она играла в старой манере Малого театра, несколько декламационно и иногда даже с каким-то тремоло в голосе. Если краски традиционной «героини», которые придавала Вера Николаевна своей новой, советской героине, волновали и были убедительны в двадцатых годах и зрители были ей благодарны за это, то теперь становилось ясно, что в шестидесятых годах в такой манере играть Яровую нельзя. И, однако, к сожалению, Солодова в корне не изменила трактовки роли и оставалась в плену старой манеры исполнения. Возможно, что режиссура была в этом отношении недостаточно решительна и требовательна, отдавая внимание главным образом постановочной стороне.