Если Господь вознамерился свить небо как свиток, если именно этим Он сейчас и занимается, и новое небо откроется за прежним, и не будет больше низкого и высокого, верха и низа, никакой меры, посредством коей можно определить место во Вселенной, — и не будет больше четырех углов мироздания, — значит, обновится и человек.

Дарует ли Бог людям новые силы? Принесут ли плоды все труды Джона Ди и бедного Келли, будут ли поняты утомительные ряды чисел, записанные под диктовку свыше, обернутся ли они ясной наукой нового мира? В этом-то он был уверен: не уверен только, что доживет до того времени, чтобы понять или использовать эту науку, — но он знал, что избран, дабы одарить ею людей нового мира, которые, быть может, найдут ее в пыли и забвении, взглянут и скажут: Да, это так, именно так.

Он думал о — и чувствовал в груди как бы старое клеймо — о своей Monas hieroglyphica, о ребенке сердца своего, дитяти, которого он так и не понял.

Как они воспользуются этим? Господи, лишь бы не навредили. Они и не смогут, Господь не даст это в их руки, если души их не будут готовы. Вот почему сердце его сжалось, когда Бруно Ноланец бахвалился новыми силами. Дитя-Мадими предупредила Ди: Он ухитил огонь с небес. Подобно Фаэтону, он может спалить весь мир.

Так вот к чему призван Джон Ди, какое предостережение он должен передать, вот почему он, а не кто другой был избран. Он вспомнил слова из Книги Иова: Спасохся же аз един и приидох возвестити тебе.[423]

Он опустился на колени на крыше под светом звезд. Ди молился. Боже, не допусти, чтобы мечи острые оказались в руках детей; да наполнит мудрость их сердца, прежде чем окрепнут руки. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя.[424] От века до века. Аминь.[425]

В мае Адельберт из Ласка отправился в Трансильванию, в свое поместье.[426] Перед отъездом он встал перед доктором Ди на колени, чем привел того в немалое замешательство, испрашивая благословения, которое Ди ему дал; склонив голову, Ласки просил также, чтобы ангельские силы, с коими беседовали Ди и Келли, помогли во время путешествия и посодействовали, чтобы его ходатайство об освобождении от уплаты долгов, обращенное к королю Стефану, увенчалось успехом.

Возможно, сказал он, они не увидятся более. На обратном пути он поедет через Прагу, и если они к тому времени прибудут туда, то свидятся, с помощью Господа и ангелов Его. И если, если когда-либо ангелы заговорят о нем или назовут средство, как ему избавиться от бед, молю, молю вас, поступите, как будет сказано.

Так он уехал в весну, верхом на высоком коне, держась за портупею, гордо вывернув локти. Король Стефан умер в этом же месяце,[427] так и не рассмотрев прошение Ласки; ангелы не выказали удивления, хотя и обмолвились, что ожидали от Стефана великих деяний: как будто десница Господа не ведала, что творит шуйца.

В то время Джон Ди и Эдвард Келли в сопровождении жен, детей, родичей, слуг, повозок, мебели, книг и бумаг уже отбыли в Богемию,[428] на встречу с императором.

Какова та единственная ценность, унаследованная нами от прошлого, что сохранила былую силу до наших дней?

Пирс обещал, что в своей книге раскроет тайну, — по словам Джулии, издателю чрезвычайно понравилась эта идея: приз, бонус для покупателей, гораздо лучше какой-нибудь даровой пластинки или анкетки «Узнайте о себе правду», да, несравненно лучше. Пирс же должен найти это нечто, вынуть из своего пустого кулака, как фокусник вытаскивает связанные платочки.

Если это что-то вроде Камня алхимиков, то оно должно лежать где-то на поверхности, не замечаемое никем, кроме дурака и мудреца, — один никогда не забудет, другой же в конце концов поймет. Хотя Михаил Майер — личный врач и придворный алхимик императора Рудольфа — авторитетно говорил, что искать Камень нужно высоко в горах.

Может быть, это и не вещь вовсе, думал Пирс, возможно, это слово, мысль, случайно пронзившая разум, внезапное conjunctio oppositorum,[429] вспышкой озарившее сознание.

Что, что сбереглось в наши дни из близкого или далекого прошлого, когда законы Вселенной были не таковы, как сейчас, но иные; когда драгоценные камни и пламя обладали свойствами, которых теперь лишены; когда люди свидетельствовали о чудесах, которые, как мы теперь знаем (и уверены, что так было всегда), невозможны?

Пирс много думал об этом. Работая в доме Крафта, в «Дырке от пончика», выпивая в одиночестве или у Вэл на Дальней Заимке, он думал о том, что же, черт побери, в конце концов обнаружит — или поймет, что это «нечто», отвечающее всем требованиям, уже обнаружили. Он думал об этом в туалете; размышлял, лежа в ванной, в окружении плавающих около его погруженного в воду подбородка «Монитора» и «Мерримака»[430] (мыла и губки), и стоя в очереди в супермаркете.

Возможно, оно действительно существовало, он рассматривал тысячи вариантов. Амулет, который, как полагают, создал Джон Ди: с его помощью он вызвал ветер, который разметал испанскую Армаду. Ужасный архимаг и хвастун Алистер Кроули (откуда Пирс знал этот факт — или не-факт?) воочию видел амулет в Британском музее.[431]

Нет нет нет. Он окажется еще одной мертвой вещью, которым так радовался Крафт, — Граали, ставшие не более чем золотыми чашами, objets de vertu,[432] из которых улетучилась vertu.[433]

А может, отправиться в путешествие на поиски чего-то подобного? Прислушаться к слухам, найти искомое, понять, что это сущая безделица, но по пути открыть истинную магию, ага, в понимании, мудрости и так далее.

Если он выкинет такую штуку, не растерзают ли его разъяренные приверженцы?

Что-то подлинное, неопровержимо простое, даже не редкое; сюрприз, о котором ты все это время знал. Что-то.

Как если бы в следующую мировую эпоху, хладную и скучную, кто-то нашел кусочек радия, который будет зловеще светиться в темноте, излучать частицы в процессе распада и обладать теми же свойствами, которые приписывали ему люди эпохи Эйнштейна и Ферми.

Да как он мог поставить перед собой эту неразрешимую задачу?

Эти мысли не оставляли его весь душный, предгрозовой день, к вечеру же его ум занимала иная проблема; событие, которого он ждал едва ли не всю свою сознательную жизнь, случилось, когда он присел на ступеньку у парадного входа в дом Феллоуза Крафта, ожидая, пока за ним приедет Роузи Расмуссен. Явилась сила, во власти которой было выполнить три желания Пирса, и он уже не мог думать ни о чем другом.

Если мы верим или делаем вид, что верим, будто мир может быть не таким, как сейчас, меняясь под гнетом наших желаний (возможно, в ту мировую эпоху так считало больше людей, чем сейчас), то немалая часть нашего времени будет посвящена бесцельным размышлениям о том, как бы этот мир изменить. Пирс Моффет никогда не увлекался игрушечными железными дорогами, не тратил силы, воображая, что живет в этом маленьком мире, что садится за руль маленького автомобиля у маленькой станции, заправляет машину, едет по холмам и мостам. У него никогда не было плюшевого мишки, которого он брал бы в воображаемые путешествия, или воображаемого друга и даже собаки, которая бы с ним (в его фантазиях) разговаривала, не потому, что ему не разрешили завести собаку, просто он был к ним совершенно равнодушен.