Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Пирс взял книжку с собой в постель и забрался на смятые простыни. Из внешней тьмы уже налетали крылатые твари и бились о сетку. Положительный фототропизм,[380] послышался голос Джо Бойда.

Гляньте-ка: на той стороне темной улицы в окне Бо Брахмана все еще горит свет. Он холостяк, как и Пирс, и у него-то наверняка есть веская причина засидеться допоздна. Пирс наблюдал за таинственным светом, вслушивался в листву; затем открыл книгу, заранее зная, что увидит.

Вот Аманда Д'Хайе глядит вниз из Царств Света, складывает руки на груди и в нетерпении топает ногой; потом вынимает авторучку, которая брызгает чернилами. Надписывает большой белый квадратный конверт:

Малютке Еносу

Пристанище Миров

Владения Руты

А вот и Малютка Енос в Пристанище Миров (хлипкое сооружение, большей частью сколоченное из дощечек). Сидит в позе, которую в старых книгах по медицине рисовали, желая изобразить человека в тисках Меланхолии: уперся локтем в стол, подпер щеку. Хрр, храпит он. Хррррр. Ххххррррф. Вокруг него, ловя ворон, расположились Утры. Догадайтесь, что он прочитает, если письмо когда-нибудь до него ДОБЕРЕТСЯ! Пирс знал что. Но кого же она попросит его доставить?

«Гермес, — продолжала чтение Вэл, водя пальцем по мелкому шрифту, — в римской мифологии — Меркурий; таким образом, Гермес связан с планетой и металлом, воплощая то и другое; тот факт, что Меркурий — это prima materia[381] Искусства, которому учил Гермес, безусловно, не простое совпадение. В сознании греков Гермес слился с Египетским Богом ТОТОМ (см.). В знаменитом диалоге Платона этому Богу приписывается изобретение письменности, за что его и упрекали другие Небожители: он изобрел искусство памяти, положившее конец запоминанию, способ сохранить секрет, который приведет к тому, что все секреты будут открыты; ему советовали не передавать эти знания людям, но, конечно же, он ослушался».

Она устала от ночи, от науки, бесконечного лепета реки и от лягушек. Шторы задвинуть, что ли?

«Нет никаких сомнений, что именно это единение двух богов легло в основу греческих легенд о Hermes aigyptiacus,[382] написавшем книги тайн; греки прибавили к его имени египетский эпитет Тота — trismegistus, то есть "трижды великий". Ему, человеку или богу, были позднее приписаны десятки сочинений глубокого и загадочного содержания, претендовавших на раскрытие тайн космогонии, магии и освобождения из темницы бытия; с того времени к ним относятся с благоговением. Но, как ни странно, ни тех, кто впервые приписал авторство трудов Гермесу, ни тех, кто позже изучал эти книги, не смутило то, что их автор был Шептуном, Плутом и Вором, чьей первой проделкой стала кража скота дядюшки Аполлона, так что Гермесу пришлось выпутываться при помощи лжи».

Но Вэл захлопнула книгу, прежде чем дочитала до этого места, — она уморилась и теперь сможет заснуть; большая книга лежала у нее в ногах (ей всегда нравилось спать, как она говорила, с Нашими Друзьями из Страны Книг), и свет погас; но все же Вэл неподвижно лежала, открыв глаза, положив руки за голову, глядя на слабое свечение окна.

Кто такая Уна Ноккс?

Роузи сказала, что это шутка: Моя старая подружка Уна Ноккс. Но кто она такая? Кто она ему?

Глава десятая

Таинственная ночь подошла к концу; петух уже прокукарекал, козу выгнали на пастбище. Черные создания ночи, летучая мышь и жук, улетели прочь; цветы открыли бутоны навстречу солнцу.

Они собирались на пикник. Роузи встала рано, одела Сэм, чтобы ее отец, Майк Мучо, смог забрать девочку. Они сидели рядышком на ступеньках парадного входа в Аркадию — Роузи чуть повыше, — ожидая, когда машина Майка появится в проеме ворот.

— Ты взяла Брауни? — поинтересовалась Роузи (зная, что Сэм не сможет заснуть, если забыла взять с собой Брауни, свою тряпичную куклу). — А одеялко? А сморкалку? — Пока Сэм не расхохоталась. Да, все взяла. Для Роузи единственным способом унять беспокойство и досаду была бесконечная проверка: все ли взяла с собой Сэм. Она взглянула на пальчики дочери, выглядывавшие из-под ремешков ее сандалий, и на нее нахлынула волна любви и вины. — А вот и папочка.

Трансакция была произведена быстро, без малейших следов озлобления, сопровождавшего этот процесс зимой, — когда прошло совсем мало времени после того, как они расстались, полные претензий друг к другу; в последнее время, буквально в последний месяц Майк почему-то стал очень милым, что возбудило в Роузи подозрения, — она так и не получила ясного ответа на свой вопрос, что же произошло.

— Это как — «с чего это я стал милым»? А всегда я какой? — Широкая ухмылка в ответ на сдержанную улыбку Роузи. — А если и так, — продолжал Майк, — ты уверена, что хочешь получить ответ?

— Ну.

— Хм. Хм, — понимающе сказал Майк (понимание — его конек или должно быть коньком: он ведь работал в психотерапевтическом заведении на горе Юле). — Ну. — Сэм оседлала его ногу и лениво лягалась. — Если уж хочешь знать.

— Я еще повторю свой вопрос, — ответила Роузи. — Повторю. Но не сейчас.

Они уехали после прощальных поцелуев и помахиваний рукой, которых хватило бы и на более долгое путешествие; этим душистым утром Роузи снова села на низкие, широкие и покореженные ступеньки, положив подбородок на руки, ожидая, когда старенький грузовичок ее возлюбленного появится в воротах. Белая прозрачная луна спустилась по голубому небу, подойдя к самой кромке западных гор.

Прежде всего он собирался, как он выразился, «отметиться» у своих овечек: маленькое стадо, которое паслось у дубов Аркадии, принадлежало Споффорду, другу и любовнику Роузи, — он отослал их сюда на лето, поскольку овцам не доставало подножного корма на двух принадлежащих ему горных акрах.

— Ну, как они тебе? Неплохо? — спросила его Роузи.

— Выглядят хорошо, — признал Споффорд и открыл дверь, давая Роузи пройти. — И совсем не изменились. Разве что шерсть стала погуще. Они тут вроде как вернулись к дикой природе, чего я и ожидал.

— Шебутные и шерстистые.

С овцами на деле управлялись под присмотром Споффорда и Роузи две ее собаки, две австралийские овчарки, которых она приобрела этой весной, — она вряд ли смогла бы объяснить свой порыв; смысл этому поступку придал Споффорд, решив, что владениям Бони нужны овцы — сдерживать рост травы, — а сдерживать овец, в свою очередь, будут собаки Роузи. Ей пришло в голову, что Споффорд вполне может придать смысл или даже извлечь выгоду из любого ее поступка, из любого глупого порыва, если бы она разрешила; вот почему она, как правило, держала его на расстоянии вытянутой руки.

— Ягнята набирают вес, — сказал Споффорд, погладив свой животик. Он был крупным худым мужчиной, чернобородым и по-летнему смуглым.

— Вон тот страшненький — уж точно, — парировала Роузи, захлопывая дверь грузовика. — Сожрал мой салат, не говоря уж про твою аккуратную изгородь.

— Страшненький? — спросил Споффорд, глядя на нее в притворном изумлении. — Страшненький?

Все овцы столпились у ворот, у проволоки под током, вознося молитвенное «бе-е» к пастырю своему, подателю зерна и целителю копыт, а он проехал мимо них, мысленно досчитывая.

— Девять ягнят, — сказал он. — Мне заказывали шестерых, плюс два — Вэл, получаем восемь…

— Вэл хочет приготовить ягненка? — изумилась Роузи.

Дальняя Заимка славилась своей курицей по-итальянски — мамино коронное блюдо.

— Она так сказала.

— Это ты ее уболтал.

— Вопрос вот в чем, — сказал он, — вы, ребята, последнюю купите?

— Только Сэм не говори.

— Дети, — ответил он, — беспокоятся об этом меньше, чем ты думаешь. В этом возрасте они не прочь съесть своего собственного друга. Когда становятся старше, вот тут уже могут быть проблемы. Сейчас же есть, быть съеденными, жить и умереть — все это одна забава.

вернуться

380

Положительный фототропизм — рост растений и движение животных в сторону источника света.

вернуться

381

Первичная материя (лат.). В философии Аристотеля — материя, лишенная всяческой формы, чистая потенциальность, основа изменений. В алхимии — материя, лишенная свойств, начало всего (подробнее см. далее в романе: Valetudo, гл.4).

вернуться

382

Гермес эгипетский (лат.).

75
{"b":"119193","o":1}