Мои отношения с Кевином (и другими редакторами) требовали более тонкой стратегии. В штате я не состоял, работал по заказам, а потому мне требовалось откликаться на требования редакторов. Я не мог гладить их против шерсти. В этом случае они бы больше ко мне не обращались, и я лишился бы возможности платить за еду, одежду и аренду квартиры.

Кевин работал в журнале «Здоровье американцев» и заказывал мне статьи три-четыре раза в год. Темы особо меня не интересовали, но платил журнал хорошо… и вовремя.

— У нас есть идея насчет этой статьи о сотовых телефонах. Мы хотим дать к ней графические иллюстрации, показывающие путь радиоволн сквозь мозг.

Говоря «мы», редакторы подразумевают «я».

Кевин принялся объяснять графический ряд, призванный показать путь радиоволн от источника сигнала через основные составляющие мозга к цели: мобильнику, прижатому к уху.

Закончив объяснение, резко сменил тему:

— Статья нужна к пятнице. Ты уже начал ее писать?

Я посмотрел на стопку распечаток толщиной в полфута, лежащую на кухонном столе. Я еще не начал их проглядывать, но успел сказать Кевину, что взял все интервью и прочитал соответствующую литературу. Несколько последующих минут я провел, чтобы уточнить, чего же он от меня хочет. По общепринятому мнению, влияние радиоволн на мозг минимальное, если не сказать нулевое, и я предупредил Кевина, что не стоит ждать каких-то открытий. Однако мобильники по-прежнему вызывают подозрения, пусть и не только тем, что люди тревожатся из-за воздействия радиоволн на лобную долю. Мы вообще с недоверием относимся к машинам. Посмотрите, в скольких фильмах техника представлена врагом человечества. Вышедшие из-под контроля компьютеры заменили коммунистов, инопланетян и нацистов.

Может, наш страх отражал нашу растущую зависимость от всякого рода техники. В каждом ухе наушник. На каждом ремне — пейджер. Миллионы одних устройств информационными потоками связывали нас с миллионами других. Нам приходилось полагаться на какие-то технические штучки, которые мы не могли ни собрать, ни отремонтировать.

— Сделай упор на тот факт, что мы не знаем, как эти радиоволны воздействуют на здоровье, — заключил Кевин. — Я думаю, тебе следует уложиться в две тысячи слов.

Может, мне следовало разыграть карту сочувствия и попытаться выторговать больше времени для написания статьи. О взрыве в кафе сообщили во всех новостных выпусках. Я мог бы сказать Кевину, что меня едва не взорвали вместе с чашкой двойного капуччино в руке. Но скорее всего услышал бы от него: «Господи! Ты в порядке?» Другими словами: «Статью пришли в пятницу».

Я попытался сосредоточиться на распечатках, но статьи были научными, с какой стороны ни посмотри, занудными и не такими уж информативными. В любой день продираться сквозь них было бы трудно, в этот день — в два раза труднее.

А кроме того, меня вновь тянуло к ноутбуку.

Работающие дома знают: проводить пару часов у телевизора нельзя, но «погулять» по Интернету столько же времени, а то и больше, незазорно. Смотреть телевизор — все равно что бить баклуши, тогда как просматривать новости, узнавать стоимость акций и каждые десять минут проверять почтовый ящик — обычное дело. Только повышает производительность умственного труда.

Я вывел на экран главную страницу «Сан-Франциско кроникл», которая дала три материала о взрыве в кафе. На первой полосе заголовок гласил: «Сан-францисское кафе разнесено взрывом». В статье говорилось, что полиция лихорадочно ищет какие-то зацепки, но пока нет ни подозреваемых, ни мотивов. Никаких доказательств совершения террористического акта. Пять трупов.

Согласно «Кроникл», если бы не такая хорошая погода, жертв было бы больше. Как минимум с десяток посетителей кафе сидели не в зале, а за дубовыми столиками на открытой веранде. Но вот тем, кто остался в кафе, не повезло. Я прочитал некрологи.

Саймон Андерсон, тридцатипятилетний подающий надежды писатель. Оставил жену и двоих детей удочеренную девочку и сына, страдающего аутизмом. Андреа Надсон, двадцати пяти лет, только что закончила юридическую школу и готовилась к сдаче экзамена в коллегии адвокатов. Дарби Стейшн, одинокая женщина, региональный менеджер по маркетингу одной техасской компании. И Эйлен и Терри Дюджеб, пенсионеры, вероятно, решили выпить по чашечке кофе с молоком, но расстались с жизнь. Все пятеро жили в Сан-Франциско.

В заметках говорилось о том, что несколько человек, также находившихся в зале, остались в живых. Но назвали имя и фамилию только одной женщины. По сообщению полиции, официантка Эрин Колтран зашла в туалет для сотрудников за несколько секунд до взрыва. Стены из железобетона выдержали, и официантка осталась живой и невредимой.

В газете приводилась фотография Эрин. Когда ее фотографировали, пребывала она, что неудивительно, в шоке. Лет тридцати пяти, симпатичная, даже красивая. Несмотря на двухмерность снимка, в ее глазах ощущалась доброта и глубина.

Я почувствовал прилив адреналина. Ноги дернулись, и я так сильно прикусил щеку, что скривился. Дрожащим указательным пальцем обвел лицо Эрин.

Заглянул ей в глаза. Видела ли она женщину, которая оставила записку на моем столике в кафе?

Опытные журналисты умеют находить нужных им людей. Скажем, с помощью телефонного справочника и Интернета. За это нам и платят хорошие деньги.

Как выяснилось, Эрин Колтран входила в арт-группу в Мишн-Дистрикт, которая называлась «Божественные сапожки». На сайте группы указывалось, что она специализируется на социально ориентированных женских танцах свободного стиля. Такая специализация оставляла простор воображению, и я как минимум мог предположить: если мне когда-нибудь выпадет случай потанцевать с Эрин, роль ведущей достанется ей.

Я сомневался, что найду кого-нибудь по указанному на сайте адресу. Если бы там кто-то и был, то другие репортеры наверняка добрались туда первыми, но ключевой момент написания любой заметки и статьи заключается в том, чтобы собраться с силами и с чего-то начать.

Когда я приехал в нужное мне место, с полдюжины журналистов действительно болтались на тротуаре, не зная, чем себя занять. Это тоже особенность нашей профессии. Не может журналист стоять столбом. Его удел — пребывать в непрерывном движении, даже с нулевым коэффициентом полезного действия.

Я подошел к окну, за которым находился офис танцевальной группы. Верхнюю половину закрывали жалюзи кремового цвета. Присев, всмотрелся в темноту. Разглядел ножки двух столов на линолеуме пола.

Я повернулся, и мне в лицо ударили лучи солнца. А на место испарившегося адреналина пришла тупая боль.

Двумя месяцами раньше я написал статью о том, что торговые автоматы в школах Сан-Франциско набивают высококалорийными продуктами, и продают их те самые фирмы, которые спонсируют программы активного занятия спортом. Назвать эту мою работу журналистским расследованием просто не поднимается рука. Скорее, как и в большинстве моих статей, речь шла о выявлении ранее скрытых связей. Я не раскрывал никаких секретов, добираясь до цели всеми правдами и неправдами. И все мое вооружение состояло из ручки, любопытства и чувства глубокой признательности к первой поправке.[12] Но это расследование требовало другого набора средств.

Я заглянул в мексиканский продуктовый магазинчик, расположенный через два дома от танцевального центра. Перед магазинчиком стояли ящики с перцем, помидорами, другими овощами, предназначенными для испаноговорящих покупателей, но внутри пахло жареной утятиной: тушки вращались на вертелах электрогриля за стеклянными дверцами. В последнее время китайцы купили многие местные магазинчики, и этот факт подтверждал молодой человек, который сидел за прилавком и смотрел «Колесо фортуны».[13]