— Скажи! — потребовала она. — Я и так знаю, что ничего ты не слышишь. Никаких видений, Тэнни, никаких снов. Ты просто хочешь выглядеть самой важной. Что он сказал?

Лас-Таэнин молча выдернула рукав и направилась к дверям. Оставалось всего пять шагов, но…

— Нет, ты скажешь! — Вейрон попыталась вновь поймать её. И…

Лас-Таэнин ударила её по лицу. С размаху, развернувшись. Так, чтобы это было унизительнее всего. Вейрон свалилась на пол; попыталась вскочить на ноги — Таэнин ударила её ещё раз, другой рукой, опрокинула на спину. Вейрон, оскалившись, собиралась броситься на сестру, с пола, но ощутила, что кончик кинжала Таэнин упёрся в её горло. Замерла.

В зале воцарилась тишина. Все, включая графиню ан Вантар, молча смотрели. Охрана тоже не пыталась вмешаться.

— Он сказал, что помнит о нас, — голос Таэнин был тихим и спокойным. Именно это спокойствие испугало Вейрон. — Что всегда будет с нами. Он погиб, Вейрон, когда спасал тебя. Ты не хотела расставаться с драгоценностями, из-за тебя он не успел.

Вейрон медленно опустила голову, прикрыла лицо ладонями. Знак смирения.

— Я иногда думала, что лучше бы выжил он, а не ты, — Таэнин убрала кинжал в ножны, отстегнула ножны. Бережно положила их на пол. — Я и сейчас так думаю.

Она медленно поклонилась всем присутствующим и вышла вон.

-

Вейрон тогда наказали — следующий год она работала служанкой, в одной из семей на соседнем островке. Лас-Таэнин сама наказала себя — ушла работать вместе со сборщиками «кудрей Соари», ценных водорослей, приносящих немалый доход дому. Жила и работала, как все, среди грязи и смрада высыхающих водорослей. Ждала гонца от матери — с сообщением, что лишена имени за то, что произошло. И гонец прибыл — два месяца спустя, в полдень, когда она сидела у надгробия могилы Тессарина.

Но с другими известиями. Ей было велено вернуться домой и продолжать учиться. Ни мать, ни отец, ни даже служанки не говорили о произошедшем.

Я встречаю солнце.

И в основном смысле — думаю над тем, что ждёт меня в ближайшее время, и в прямом. Смотрю на восток, где небо, над чёрно-зелёной полоской моря, уже наливается багрянцем. В низком смысле я солнца не встречаю — моя «луна» (как говорят низкие люди) только через полтора месяца. Нужно привыкать к низкой речи — там, на Крайтеоне, в Столице, я буду в обществе низких людей ещё очень долго. Помню, как меня учили тому, что такое низкие люди — не по происхождению (не только по происхождению), а по образу мыслей, по отношению к другим, по тому, как понимает и исполняет смысл своего существования. Вейрон чаще всего ведёт себя именно как низкий человек. Как наинизший. Но раз мама доверила ей важную должность — значит, не всё так плохо.

Тот, кто имеет смысл в жизни, всегда встречает солнце, каждый день. Помню, как долго я была в недоумении — что, если на небе тучи? Что, если ты в пути, если нет возможности увидеть восток? Считать день пропавшим? Пока не поняла, что прямой смысл не должен затмевать основной. А когда я сказала это при сёстрах, средняя подняла меня на смех. Думаю, нарочно. Мне интереснее говорить со своей служанкой, Вейс (я бы не назвала её низкой, ни в каком смысле), чем с Вейрон. Мне интереснее проводить время с книгами, чем в обществе родственниц.

Вейс ждала меня у входа в мои комнаты. Если честно, она при мне только потому, что так положено. Я давно уже сама забочусь о себе — так интереснее. На официальных встречах, в присутствии мамы, мы одеваемся так, как принято на континенте. Сейчас же я соберу ту одежду, в которой подобает ходить там, на Крайтеоне. Тефан, традиционная одежда Роан. Три прямоугольных куска ткани — так это выглядит не на человеке. Нижняя часть, феас — от ступней и до «золотого пояса», чуть выше солнечного сплетения. Верхняя часть, тоас, оставляющая открытой только голову и руки ниже локтей (или до кистей — как наденешь). И пояс, файрин. В обыденный тефан я облачаюсь сама минут за десять. При помощи Вейс — минут за пять. Конечно, вся одежда не сводится к тефану, как думают жители севера и прочие варвары. Но пусть думают, если им так приятнее.

Вейс помогла мне переодеться и только тогда заговорила.

— Госпожа, — Вейс опустила голову. — Возьмите меня с собой.

Признаться, я ожидала чего-то подобного. Не знаю, успела ли наябедничать Вейрон, что я обучаю служанку грамоте — может, и не успела, бывают же чудеса. Вейс давно уже перестала быть низким человеком. Вейрон по-прежнему думает, что те, кто выполняет «грязную» работу — низкие люди. Хотя и мама говорила не раз: та грязь, в которую приходится вступать ногами — не пятнает. Та, в которой приходится работать — не пятнает. Пятнает та, которая становится твоей жизнью. Я собирала «кудри Соари» и уж знаю, какой может быть та грязь, которая не пятнает. Не пятнает в основном, высоком, смысле.

— Ты знаешь, куда я еду? — поинтересовалась я, предложив ей присесть. Вот это уже — нарушение приличий. Точнее, внешних приличий, тех, что соблюдают при остальных. Но мы с ней вдвоём, и она садится напротив меня, без возражений.

— Да, госпожа, — Вейс поднимает голову. Она родом — с севера, откуда-то с юга Шеам. Не знаю, как её занесло к нам. Если верить самой Вейс, она выжила после кораблекрушения. если бы мама не взяла её в услужение, вряд ли Вейс прожила бы долго: выходцам с севера у нас тяжело. Но она чем-то похожа на меня и сестёр — внешним видом, лицом (если не видеть, что её кожа — бронзового цвета, а глаза оранжевые, цвета золота), умением держаться с достоинством. Я не учила её этому. Я учила её только грамоте.

Тем, кто работает в Библиотеке, позволено брать с собой прислугу. Но — под свою ответственность. Содержать её и отвечать за её поступки буду я. Если соглашусь взять её с собой.

Вейс это прекрасно понимает.

— Пока я не работаю в Библиотеке, я никто, — поясняю я. — Но если меня примут, я возьму тебя с собой.

Я знаю правила. Они не меняются вот уже пятьсот лет. Мне дадут неделю — собрать вещи и привезти их на новое место работы. Откуда я не смогу выйти первые три года, пока буду учиться.

Вейс не осмеливается обнять меня, даже когда мы одни. Но сжать мою ладонь своими — осмеливается.

Тессарин нашёл покой за гребнем ближайшей горы, в одной из пещер. В одной из самых старых усыпальниц. Пока он был жив, мы играли — с ним. Сёстры по-прежнему считают меня слишком серьёзной. Да, пока меня видят другие. Что-то изменилось во мне в тот вечер. Когда Тессарин перестал дышать, у меня на глазах. Пусть сестрицы считают, что я разучилась улыбаться — я не разубеждаю их. Просто теперь мне хорошо одной. Ну или с Вейс — она о многом может рассказать. А когда нас не слышат посторонние уши, я пытаюсь выучить ещё одну песню из тех, что знает она. Очень странно звучит, но мелодично.

Тессарин подарил мне крохотную, детскую «радужную арфу» — удивительный инструмент, пусть и придуман не в Империи. Оказалось, что играть на нём очень просто — возьму с собой. Нет, не завтра — когда вернусь за остальными вещами. Завтра я еду налегке. Сменная одежда — три или четыре комплекта — две любимых книжки и всё. Ну, немного денег. Со мной будет личный знак — он заменяет мне банковские карты, которые в ходу за пределами Роан. Разумеется, мой личный кинжал — детский, хотя ничуть не безобидный.

К Тессарину я иду одна. Мы изучили эти пещеры, в нарушение запрета родителей — дети есть дети. Правда, в самих усыпальницах никогда не играли. Не хотелось. Пусть после этого скажут, что камни не говорят. Камни всё сказали — что можно, а чего нельзя.

…Я села у могилы — одной из многих, в глубине пещеры. Как ни странно, здесь не витало запахов кладбища. Я была на кладбищах — включая древнейшее, кладбище Северного моря. Нет, конечно, никаких запахов тлена. Ничего подобного. Но там всегда возникало ощущение беспомощности, обречённости. Почти всегда. Здесь — всё иначе. Я положила ожерелье на плиту, на которой было выбито имя Тессарина, прикоснулась к ней лбом, как полагается и стала ждать, закрыв глаза. Чаще всего ничего не было. Ни единого знака.