…Многие видели, как на исходе дня Великая Матерь, которая казалась невысокой и чёрной, как ночь, но приносила с собой свет и радость — видели, как она, выполнив всё, что хотела, ушла в стихию, из которой вызвала к жизни земную твердь, воздух и солнце — и долго потом приходили туда за помощью сочувствием и мудростью.

Говорили, что кто-то ещё прыгнул следом туда, где Великая Матерь слилась с Великим Морем, но в эти сказки верили немногие, очень немногие. Да и кто осмелился бы на подобное?

Лас и Мира

— Лас?! — Мира поднялась на ноги. Город. Это город, современный город, нет сомнений. И надписи на известном языке. И Лас — стоит, как и Мира, в недоумении, и, как и Мира, вся мокра насквозь.

Солнце клонится к закату. Они не в самом богатом квартале, и видно, и понятно по надписям и запахам. Что это и почему?

Лас словно очнулась от видений, посмотрела на Миру.

— Мира! — она бросилась к ней, обняла. — Великое Море, я уже и не надеялась! Ты здесь откуда?! — она отошла на шаг.

Мира поняла, о чём подумала Лас.

— Был полон мир… — Лас шагнула к ней, прикоснулась ладонью к её губам.

— Нет, не нужно, — она понизила голос. — Уже не нужно, Мира. Всё позади.

— Что… с ней?

— Ты не поверишь. Я сама ещё не вполне поверила. Я расскажу позже, ладно? Её нет. Её больше нет, и картины тоже.

Мира закрыла глаза, вздохнула. Хоть какие-то приятные новости.

— Она… умерла?

— Нет. Наоборот. Но её больше не будет. Мира, давай потом! Мне кажется, я знаю, где мы. Возьми меня за руку!

Мира послушно взяла Лас за руку и вместе с ней вошла в подъезд ближайшего дома, поднялась по загаженной, ветхой лестнице и остановилась перед дверью.

Оттуда явно слышался чей-то плач.

— Идём вместе, — решила Лас. — Не отставай!

Она толкнула дверь и они шагнули в прихожую — замусоренную, заваленную хламом — и далее, сделав ещё пару шагов — в гостиную. Убогая, обшарпанная обстановка и тяжёлый запах застарелой нищеты и отчаяния. На полу сидела женщина, очень похожая на Лас, и плакала, прижав ладони к лицу. А с потолка свисала верёвка с петлёй на конце. Вот так дела, подумала Мира, она, похоже, уже всё для себя решила!

— Ронни, — Мира вновь вздрогнула услышав это имя. — Ронни! — Лас бросилась к женщине, обняла ту за плечи. — Ронни, это я, Лас! Я приехала!

Та, которую назвали Ронни, отняла ладони от лица, посмотрела на Лас. Видно было — она не верит тому, что видит.

— Лас?! Ласточка, это ты?!

— Это я. Знакомься, это Мира, моя подруга. Вейрон, идём с нами. Мы не дадим тебя в обиду. Никому.

— Не дадим, — подтвердила Мира, и в руке её возник пистолет. — Идёмте отсюда, здесь мерзко.

Вейрон переводила взгляд то на Миру, сумрачную и решительную, то на сестру. Обняла её.

— Лас, ты вся мокрая! Что с тобой?!

— Попала под дождь. Неважно, Ронни, главное, что я успела! Идём же, забирай самое необходимое и идём! Уходим отсюда! Уедем ко мне, там тебя никто не тронет, обещаю!

— Ты у меня самое необходимое, — с трудом произнесла женщина, обняла Лас и вновь заплакала. Лас посмотрела на Миру, та бросилась прочь. Пробежалась по квартире — да, тут нечего забирать. Проще всё бросить и забыть. Мира вернулась в гостиную и сорвала верёвку. Отшвырнула её подальше.

— Уходим, — заторопилась Вейрон. — нужно торопиться, они должны уже скоро прийти за мной.

— Пусть попробуют, — Мира протянула руку, в другой так и сжимала пистолет. — Я посмотрю, как это у них получится.

Они торопливо спустились по лестнице, взялись все за руки и шагнули наружу.

Водоворот образов, ураган ощущений накрыл их. А когда всё схлынуло, Лас и Мира стояли в другом месте, в коридоре, и одежда успела высохнуть, и Вейрон куда-то делась.

— Ты помнишь? — спросила Лас шёпотом у Миры. — Как странно. Мы все вместе уехали, и была погоня, но ты отпугнула их, и потом мы жили в одном небольшом доме, в горах…

— Точно, — Мира потёрла лоб. — Как странно! Как будто вся жизнь успела пройти!

— Вся жизнь, — согласилась Лас. — Я узнала это место, Мира. То, где мы сейчас. Прости, я должна войти туда одна, ладно?

— Конечно, — согласилась Мира, спрятав пистолет. — Не бойся. Меня никто не заметит, я кое-что умею.

Лас обняла её… у Миры отчаянно заколотилось сердце… всякий раз, когда Лас это делала, накатывало странное, непередаваемое ощущение счастья и покоя.

— Я быстро, — шепнула Лас, бесшумно отворила дверь и закрыла её за собой. Изнутри успело донестись облако запахов — болезнь, страх и безнадёжность. Мира поёжилась. Голоса. Здесь часто ходят люди. Ну что же… костюм заряжен, можно уходить в дымку.

Она сидела за столом. Она всегда так сидела, когда её одолевали неприятные мысли, Лас помнила прекрасно такие моменты.

— Мама? — Лас шагнула к столу. Женщина вздрогнула, но не обернулась. — Мама! Это я, Таэнин! Ласточка!

Женщина обернулась. Она была уже очень стара, и только во взгляде ещё оставалась часть прежней силы и решительности. На шее её, на тонкой цепочке, висел медальон (Лас вздрогнула), она сжимала его пальцами.

— Лас? — голос не повиновался ей. — Великое Море, это ты? Ласточка, мне сказали, что тебя больше нет!

— Я здесь, — Лас подошла и встала на колени рядом с ней, положила голову на колени матери. — Я здесь, мама. Ты звала меня, и я пришла. — Её погладили по голове — вначале осторожно, словно не верили, что это она.

— Ты жива… — прошептала женщина. — И ты совсем не изменилась! Но ты ведь жива, Ласточка? Жива?

— Да, мама, — Лас подняла голову. — Я жива, и ты жива. Это всё настоящее, — она вынула один из камушков, которые взяла с собой на память, вложила в ладонь матери. — Помнишь, я любила их собирать?

— Помню, — улыбнулась женщина. — Прости меня, Лас! Прости меня за то, что я с тобой сделала!

— Я всё простила, мама, — Лас поднялась на ноги, прижала её голову к своей груди. — Я не думала о тебе плохо ни одной минуты.

Женщина закрыла глаза.

— Забери, — попросила она, непослушной рукой пытаясь снять с себя медальон. — Я теперь не боюсь. Уже не боюсь.

Лас помогла ей снять медальон, спрятала его подальше.

— Помоги, — женщина с трудом выпрямилась. — Дай мне бумагу и перо, Ласточка. Мне нужно оставить кое-что. Только не уходи!

— Не уйду, — пообещала Лас. Она пододвинула кресло матери ближе к столу, положила перед ней лист и вложила в её руку перо. Больше всего мама боялась умереть в постели, вспомнила она, в беспомощности, в расстроенном рассудке. Ничего больше не боялась, только этого. Наверное, потому стала носить медальон. Это для неё был бы не такой позор.

Лас уселась на пол рядом, взяла её за руку. Всё-таки мы увиделись, мама. Как хорошо, что увиделись. Уже неважно, что тогда случилось, ведь никого уже нет — ни тех, кто виноват, ни тех, из-за кого это случилось, или для кого… Всё уже зола, дымка, воспоминания.

Она ощутила. Сама не поняла, как, но ощутила. Приподнялась, заглянула в лицо матери — на нём была улыбка, казалось — она на минутку откинулась, сейчас отдохнёт и продолжит. Но Лас понимала, что уже не будет никакого продолжения.

Лас ощутила спокойствие и умиротворение. Я была с тобой, мама. Ты ждала меня в этот момент, и дождалась. Спи спокойно.

Она поднялась, отодвинула чернильницу, не стала смотреть, что там написано. Понимала, что пишут не ей. Последний раз обняла маму, осторожно провела ладонью, закрыла ей глаза.

— Спи спокойно, мама, — Лас поцеловала её в лоб. — Прощай.

Она так и сжимала камушек в руке. Не выронила. Пусть твои сны будут светлыми, мама, когда ты снова вернёшься. Сама не понимая, что делает, Лас подняла колокольчик и позвонила. И тут до неё дошло, что увидят и её!

Она подбежала к двери, приоткрыла.

— Мира!

Её взяли за руку. И тут же Мира проявилась, она стояла возле двери.

— Тс-с-с! — Мира прижала палец к губам. — Нас не увидят. Просто молчи и держи меня за руку.