Потом ему надоело вспоминать, он посмотрел на девушку и тихонько, стараясь не разбудить, коснулся губами ее щеки. Он любил ее всем сердцем – такую, как есть, и, засыпая, вспоминал нежность ее щеки на своих губах и думал о том, как завтра они будут загорать, чтобы стать еще темнее. Интересно, насколько темной она может стать и насколько темной она была уже все это время?

День клонился к вечеру. Небольшой приземистый автомобиль катился по черной дороге, бегущей сквозь холмы и поля. Справа они все время видели темно-синий океан, который отделяли от шоссе ровный пляж Андайе[12] – целых две мили желтого песка – и пустынный бульвар вдоль границы пляжа. Впереди со стороны океана громоздились большой отель и здание казино, а слева тянулись молодые деревца и баскские виллы – белые и бревенчатые, в окружении собственных садов. Молодые люди медленно вели машину вдоль бульвара, поглядывая на великолепный пляж и горы Испании, в сумерках казавшиеся голубыми. Машина миновала казино и большой отель и двигалась к концу бульвара. Впереди находилось устье реки, впадавшей в океан. Было время отлива, и за ярким песчаным пляжем они увидели старинный испанский городок, зеленые холмы за заливом и у самого горизонта маяк. Они остановили машину.

– Красивое место, – сказала девушка.

– Вон в том кафе есть столики под деревьями, – сказал молодой человек. – Похоже, это единственное место во всей округе, где растут старые деревья.

– Странно, – сказала девушка, – почему здесь кругом только молодые посадки? И почему они насажали столько мимозы?[13]

– Хотят перещеголять Лазурный берег.

– Наверное. Здесь все кажется слишком новым. Но пляж замечательный. Во Франции я не видела таких больших пляжей и такого мелкого мягкого песка. В Биаррице вообще кошмар. Подгони машину ближе к кафе.

Они поехали по правой стороне дороги. Молодой человек остановил машину у бордюра и выключил зажигание. Дэвид и Кэтрин заняли столик под деревьями, и им было приятно есть, сознавая, что люди за соседними столиками ничего о них не знают.

Ночью поднялся ветер, и в их угловом номере на верхнем этаже большого отеля было слышно, как волны тяжело обрушиваются на песок. В темноте молодой человек подтянул одеяло повыше, и девушка сказала:

– Ты рад, что мы остались здесь ночевать?

– Мне нравится слушать шум прибоя.

– Мне тоже.

Они лежали рядом и слушали море. Ее голова покоилась у него на груди, и она потерлась о нее подбородком, потом приподнялась в постели, прижалась щекой к его щеке. Поцеловала его, и он почувствовал, как ее рука дотронулась до него.

– Хорошо, – сказала она в темноте. – Прекрасно. Ты точно не хочешь, чтобы я изменилась?

– Не сейчас. Я замерз. Пожалуйста, не отпускай меня. Я хочу согреться.

– Обожаю, когда ты замерзаешь рядом со мной.

– Если здесь будет и дальше так холодно, нам придется спать в пижамах. Забавно будет завтракать в постели в пижамах.

– Это голос Атлантического океана, – сказала она. – Послушай его.

– По-моему, здесь хорошо, – сказал он. – Если хочешь, можем пожить здесь какое-то время. А нет – поедем дальше. На свете есть столько мест, куда можно поехать…

– Давай поживем несколько дней, а там будет видно.

– Хорошо. Тогда я, пожалуй, начну писать.

– Это будет чудесно. Завтра осмотрим окрестности. Ты ведь сможешь работать в номере, если я буду уходить? До тех пор, пока мы не найдем более подходящего жилья?

– Конечно.

– За меня можешь не волноваться. Ты всегда должен помнить, что я люблю тебя. Мы с тобой вдвоем против целого мира. Пожалуйста, поцелуй меня.

Он поцеловал ее.

– И еще: я не сделала ничего плохого – ничего такого, что могло бы повредить нам с тобой. Просто я не могла иначе. Ты должен это знать.

Он ничего не сказал, продолжая слушать, как в ночи за окном тяжелые волны падают на твердый мокрый песок.

К утру море оставалось бурным, хлестал дождь. Испанский берег скрылся во мгле, и даже когда дождь слегка утихал и на горизонте появлялись просветы, по ту сторону ревущего моря были видны лишь тяжелые облака, окутавшие подножие гор.

Кэтрин ушла сразу после завтрака, набросив плащ от дождя. Дэвид остался работать в номере. Слова полились у него так легко и свободно, что он даже засомневался, не стоит ли выбросить все написанное в мусорную корзину. Слишком уж просто все получалось. «Спокойнее, – сказал он себе. – Это очень хорошо, когда удается найти простые слова. Чем проще, тем лучше. Просто не значит примитивно. Ты должен понимать всю сложность того, что хочешь выразить, но излагать мысль простым и ясным языком. Ведь не думаешь же ты, что все происходившее в Гро-дю-Руа было так просто, как тебе удалось это описать?»

Он продолжал писать простым карандашом в обычной разлинованной школьной тетради, которая здесь называлась cahier, и даже проставил на обложке римскую цифру один. Наконец он закончил, убрал тетрадь, картонную коробку с карандашами и конусообразную точилку в чемодан, оставив на столе пять затупившихся карандашей, чтобы завтра перед работой их поточить, снял с вешалки в шкафу плащ и спустился по лестнице в фойе отеля. Заглянул в темный бар, который в дождь казался особенно уютным – несмотря на раннее время, здесь уже было несколько посетителей, – и повесил ключи на стойку. Портье достал из ящика для почты записку.

– Мадам оставила для месье.

Молодой человек развернул записку: «Дэвид, не хотела тебя беспокоить, в кафе, люблю, Кэтрин». Он набросил старый теплый непромокаемый плащ, нащупал в кармане boina[14] и вышел из отеля под дождь.

Она сидела за угловым столиком небольшого кафе, перед ней стояло мутное желтоватое питье, на тарелке лежал один-единственный маленький темно-красный свежевыловленный рак в окружении останков своих собратьев. По всему было видно, что Кэтрин сидит здесь давно.

– Где ты был, странник?

– Прошелся по улице.

Он заметил на ее лице следы дождя, и взгляд его сосредоточился на тех изменениях, которые произвели капли воды с ее загорелой кожей. Даже вымокнув под дождем, она выглядела необыкновенно хорошенькой, и он снова почувствовал себя счастливым.

– Как ты продвинулся? – спросила Кэтрин.

– Неплохо.

– Значит, ты все-таки работал. Отлично.

Официант обслуживал троих испанцев за столиком у двери. Потом подошел к ним и поставил на стол бокал, бутылку «Pernod»[15] и воду в крошечном кувшинчике с узким горлышком. В воде плавали кусочки льда.

– Pour Monsieur aussi? [16] – спросил он.

– Да, пожалуйста, – сказал молодой человек.

Официант наполнил высокие бокалы абсентом до половины, потом начал медленно доливать в бокал девушки воду.

– Я сделаю это сам, – сказал молодой человек, и официант с видимым облегчением поставил бутылку на стол. Молодой человек начал лить воду тоненькой струйкой, а девушка наблюдала, как желтоватая жидкость в стакане приобретает молочно-опаловый цвет. Она почувствовала, как бокал теплеет под ее пальцами, а потом, когда желтый цвет окончательно сменился молочным, вдруг похолодел, и молодой человек начал цедить воду по каплям.

– А почему воду нужно лить так медленно? – спросила девушка.

– Когда наливаешь воду слишком быстро, абсент теряет крепость и уже никуда не годится. Пить его уже невозможно. По правилам полагается ставить поверх бокала стакан, на дне которого есть маленькая дырочка. В стакан засыпают лед; он тает, и вода медленно капает в абсент. Но тогда, естественно, окружающие сразу поймут, что ты пьешь абсент.

– Пока тебя не было, сюда заглянула парочка G.N., и мне пришлось выпить свою порцию залпом, – сказала девушка.