Каждый день я ставила в календаре галочку, которая напоминала мне о том, что вот, судьба даровала мне еще один счастливый день жизни. Вообще, оглядываясь назад, могу сказать, что май 1854 года стал лучшим временем всей моей жизни. Для девушки из средних слоев общества, какой была я, все складывалось до неправдоподобия благоприятно. В то же время я не позволяла своему счастью притупить во мне чувство реальности. Стоило мне хоть на минуту увидеть Нюгуру или другую наложницу, как я старалась забыть об обожании императора и брала себя в руки. Я говорила себе, что счастье может закончиться в любую минуту, и старалась проводить каждое мгновение как можно лучше.
На переломе сезонов Его Величество переехал в Большой круглый сад и взял меня с собой. Из всех летних императорских резиденций здесь находилась самая лучшая. Целые поколения императоров приезжали сюда в поисках уединения, оттого само место это стало легендой. Оно располагалось к северо-западу от Запретного города, в восемнадцати милях от Пекина. Здесь тоже было множество садов, озер, лугов, росистых ложбин, красивых пагод, храмов и, разумеется, дворцов. Можно было бродить по аллеям от восхода до заката и ни разу не встретить одинаковый пейзаж. Прошло довольно много времени, прежде чем я узнала, что площадь Большого круглого сада — двенадцать квадратных миль!
Основные парки были заложены здесь императором Кан Си в 1709 году. Из уст в уста передавалась легенда о том, как Кан Си нашел это место. Однажды он совершал прогулку верхом и набрел на таинственные руины. Их дикость и таинственность показались ему очаровательными и убедили в том, что это место не простое. Так оно и выяснилось из дальнейших изысканий. Император узнал, что в древности здесь располагался парк, позже погребенный под песками из пустыни Гоби. Он принадлежал одному принцу из династии Мин и служил ему в качестве охотничьих угодий.
Завороженный открытием, император Кан Си решил построить на руинах летний дворец. Позже этот дворец превратился в его любимую резиденцию, в которой он на склоне лет жил безвыездно, а в конце концов и умер здесь. С тех пор наследники только добавляли этому месту красот. Они строили здесь все новые павильоны, дворцы, храмы, закладывали все новые сады. Больше всего меня поразило то, что ни один дворец здесь не был похож на другой. И в то же время все вместе они не производили впечатления дисгармонии. Это было высшей целью китайского искусства и архитектуры — создать нечто абсолютно совершенное и гармоничное из того, что на первый взгляд казалось абсолютно случайным. Большой круглый сад стал отражением даосской любви к естественности и непосредственности и одновременно конфуцианской веры в способность человека исправить природу.
Чем глубже я изучала архитектуру и ремесла, тем больше восхищалась их произведениями. Скоро моя гостиная стала напоминать императорское хранилище ценностей. Я собирала в ней все: от огромных напольных ваз до фигурок, вырезанных из зернышка риса В ней стояли две чаши, инкрустированные бриллиантами. По стенам висели полки, похожие на выставочные витрины: на них хранились счастливые пряди волос, изысканной работы часы, коробки с карандашами, красивые сосуды для духов. Чтобы меня порадовать, Ань Дэхай для каждого предмета сделал рамку или подставку. Но самой любимой моей вещью на всю жизнь остался чайный столик, инкрустированный крупными пластинами перламутра
Не справляющийся с тяготами правления, император Сянь Фэн заболел. После заседаний он приходил ко мне с измученным лицом, и мрачное настроение не покидало его ни на минуту. По утрам он не желал вставать с постели, в течение дня всячески избегал аудиенций. Если требовалось подписать какой-нибудь указ или постановление, он становился особенно нерешительным.
Когда зацвели персиковые деревья, потребность Его Величества в интимной близости начала катастрофически таять. К тому времени крестьянские восстания приняли открытую форму, о чем император с грустью сообщил мне. Собственная неспособность исправить положение казалась ему самому унизительной. Самые худшие его опасения превратились в реальность: крестьяне начали присоединяться к восставшим тайпинам. Со всех концов страны шли донесения о грабежах и разбоях. И в довершение всего — и это, очевидно, было самым страшным, — иностранные государства не прекращали требовать открытия для торговли все новых и новых портов. После Опиумной войны Китай должен был платить огромные репарации, но опаздывал с платежами, и за это победители грозили ему новыми вторжениями.
Вскоре депрессия императора дошла до того, что он отказывался покидать свою комнату. Однажды он зашел ко мне, чтобы попросить меня сопровождать его к императорским святыням. Погода стояла ясная, и мы начали совершать такие прогулки в окрестностях Пекина. Мне приходилось долгие часы проводить в паланкине, причем натощак, потому что к церемониям требовалось приступать «с неоскверненным телом». Когда мы приезжали в храмы, он просил своих предков о помощи. Я следовала за ним повсюду, вместе с ним бросалась на землю и кланялась до тех пор, пока у меня на лбу не появлялись синяки.
После таких поездок на обратном пути Его Величество, как правило, чувствовал себя лучше. Ему казалось, что его молитвы обязательно будут услышаны и очень скоро он наконец-то получит хорошие новости. Однако предки ничем не смогли ему помочь, и вместо хороших новостей к нему со всех сторон поступали доклады о том, что к китайским портам приближаются варварские корабли, причем с таким количеством оружия, которое могло уничтожить нашу армию меньше чем за час.
Постоянно пребывая в страхе за здоровье Его Величества, великая императрица требовала, чтобы он больше отдыхал. «Не засиживайся долго в кабинете, мой сын, — говорила она — Истощенным корням твоей жизни надо дать время на восстановление».
— Ляг со мной в постель, Орхидея, — говорил Его Величество, стягивая с себя тяжелое царское одеяние. Однако стать таким, как прежде, у нею уже не получалось, несмотря на все усилия. Вкус к удовольствиям, казалось, покинул его навсегда
— Во мне больше не осталось ни капли энергии ян, — говорил он, указывая на себя. — Теперь я всего лишь кожный мешок. Взгляни на это жалкое зрелище!
Я перепробовала все, что могла: исполняла «танец с веером», превращала постель в эротический театр. Каждую ночь я изобретала что-нибудь новенькое. Обнажалась, показывала акробатические этюды. Заимствовала позы из императорской учебной книги, которую Ань Дэхай где-то раздобыл специально для меня. Но что бы я ни делала, это не производило ни малейшего эффекта: Его Величество внутренне сдался. При взгляде на него у меня разрывалось сердце.
— Я евнух, — улыбался он, и эта улыбка казалась мне хуже самых горьких слез.
После того как он засыпал, я отправлялась на кухню, чтобы поговорить с поварами. Я считала, что Его Величество должен получать более здоровую и питательную еду. Я настаивала на том, чтобы ему готовили преимущественно деревенскую пищу: свежие овощи и мясо вместо сильно прожаренных и заготовленных впрок продуктов. Я уверяла Его Величество, что если он хочет доставить мне удовольствие, то лучше всего для этого активнее работать за столом палочками. Но у него не было аппетита Он жаловался, что внутри у него все болит. Доктора говорили: «У вас столь сильный внутренний жар, что по всей длине пищевода у вас образовались язвы и волдыри».
По целым дням Его Величество оставался в постели.
— Кажется, Орхидея, я долго не протяну, — говорил он, подняв глаза к потолку. — Но, может быть, это и к лучшему.
Я помнила, что отец чувствовал себя точно так же, когда его сняли с должности. Мне хотелось сказать императору Сянь Фэну, что он эгоистичен и безжалостен к своим близким.
— Умереть, легко, а вот жить — для этого нужно благородство, — как пьяная, бубнила я.
Чтобы поднять ему настроение, я приказала разыгрывать дома его любимые оперы, прямо в гостиной. Актеры размахивали мечами и скакали на воображаемых лошадях едва ли не у самого императорского носа. На некоторое время он увлекался, но не надолго. Однажды он встал и вышел из гостиной прямо посреди представления. На этом спектакли и закончились.
