Поглощенный мыслями о близкой кончине, Джошуа даже не думал о том, что над его головой, возможно, предпринимаются какие-то шаги по его спасению. Приготовившись утонуть, он уже не страшился смерти. В конце концов, говорил себе Джошуа, как только он испустит последний вздох, больше не будет ни страха, ни неопределенности — только блаженное небытие.

К действительности его вернул раздавшийся сверху звонкий голос Бриджет.

— Мистер Поуп, — кричала она. — Очнитесь, прошу вас. Смотрите сюда, ловите.

К этому времени Джошуа уже пребывал в полнейшем оцепенении, взгляд его почти остекленел. Тем не менее он поднял голову и увидел, что к нему, словно змея, спускается пахнущая дегтем джутовая веревка с петлей на конце.

— Ловите, — повторила Бриджет. — Обвяжитесь, и мы вас вытянем.

Джошуа медленно пришел в себя. Поймал веревку. Ее колючая фактура и едкий запах вывели его из оцепенения. Он закрепил веревку под мышками и поднял руку, показывая, что готов. И не успел опомниться, как его тут же потащили из темноты пещеры наверх — на воздух, к свету.

Он ухватился за траву, росшую вокруг отверстия, и с помощью Бриджет — Браун не мог отпустить веревку, которая была обвязана вокруг ствола дерева, — подтянулся на руках и вылез наверх. Дождь так и не прекратился и теперь струями хлестал ему в лицо. Джошуа хотел выразить радость, благодарность за то, что он спасен и способен чувствовать, какой он мокрый, продрогший и несчастный. Раз он что-то чувствовал, значит, был жив. Но им овладела изнуряющая усталость, и он, так и не успев вымолвить ни слова, рухнул на землю без сознания.

Некоторое время спустя Джошуа смутно осознал, что к его губам поднесли бокал, и затем ощутил во рту жгучий вкус бренди.

— Пейте, мистер Поуп. Это вас воскресит, — сказал кто-то.

— Может, врача позвать? — спросил другой голос.

— Не надо, — ответил первый. — Он просто замерз, и у него нервный шок. В таких случаях отдых — лучшее лекарство.

Вскоре после этого Джошуа открыл глаза и увидел, что лежит на кровати в той же самой комнате в Астли, которую ему отвели, когда он приехал писать портрет для Бентника. За окном было темно, камин пылал, мокрую одежду с него сняли. Он был в ночной сорочке, принадлежавшей, судя по размеру, Герберту, и в ночном колпаке. Хоть на нем и громоздилась куча одеял, его бил озноб.

В кресле, находившемся на том месте, где прежде стоял его мольберт, сидел Ланселот Браун, тоже в широченной ночной сорочке и ночном колпаке, с одеялом на плечах. В руках он держал бокал с бренди.

— Браун, — окликнул его Джошуа, приподнявшись в постели, будто собирался соскочить с кровати и убежать. — Где мисс Куик? Долго я пробыл без сознания? Герберт сюда заходил? Он знает, что я здесь?

— Успокойтесь, мистер Поуп, — ласково произнес Браун. — С мисс Куик все в порядке. О ней хорошо позаботились. Не могу сказать, сколько вы пробыли без чувств, ибо понятия не имею. Я сам на какое-то время потерял сознание. Да, Герберту известно, что вы здесь. С сожалением должен сообщить, что он, несмотря на случившееся, пришел в ярость, узнав, что вы вновь явились в его усадьбу. Он не может простить вам то, что вы рылись в его бумагах, и винит вас в гибели своей дочери. Полагаю, только из уважения ко мне и мисс Куик он позволил, чтобы вас принесли сюда и обеспечили за вами уход. Но он настаивает, чтобы утром вы уехали, в каком бы состоянии ни находились. Я подумал, будет лучше, если я сам сообщу вам об этом. Простите, мой друг, но мне не удалось заставить его изменить свое решение.

Браун встал с кресла, собираясь уйти. Джошуа вновь откинулся на груду пуховых подушек. Вид у него был мрачный.

— Меня это не удивляет. Я и сам виню себя в смерти Каролины. Как бы то ни было, нам с вами нужно сейчас же поговорить. Прошу вас, Браун, задержитесь еще на пару минут. Расскажите, что произошло до того, как я нашел вас. Вы и в самом деле считаете, что кто-то умышленно пытался нас утопить?

Браун вновь опустился в кресло.

— Как раз об этом я сейчас и думал, — отвечал он севшим голосом, будто всю ночь пил бренди в клубе. — Другого объяснения я не нахожу. Вы сами будете судить, когда я вам все расскажу. Вы уверены, что в состоянии меня выслушать?

— Конечно! — оскорбился Джошуа. — Я пережил тяжелые минуты, но испытание не лишило меня разума. Расскажите, что с вами случилось, когда вы оказались в пещере.

— Когда я вошел в грот, кто-то ударил меня сзади. Я не видел, кто это был, но думаю, мужчина. Я потерял сознание, а очнулся уже на том уступе, где вы нашли меня. Ни у одной женщины не хватило бы сил перетащить меня туда и открыть железную дверь, преграждавшую воде доступ в пещеру.

— Выходит, это все-таки была не Лиззи Маннинг.

— Я же сказал, у нее не хватило бы на это сил.

Джошуа кивнул. Лиззи знала, как открыть ту дверь, но он вынужден был признать, что женщина такой хрупкой комплекции, как она, вряд ли сумела бы затащить Брауна в пещеру.

— Так что вы хотели поведать мне, когда письмом приглашали на встречу?

Браун покачал головой:

— Когда я писал письмо, то еще не знал, что ожерелье уже найдено. То, что я хотел рассказать, теперь, в сущности, не имеет значения. Это кое-какие факты из истории ожерелья.

— И все же, Браун, я хотел бы услышать ваш рассказ, а потом уже судить, что важно, а что нет.

— Ладно. Позвольте устроить вам маленький экзамен. Что вам известно о происхождении ожерелья?

Джошуа отвечал не задумываясь:

— Чарлз Мерсье выиграл его в карты, а потом в завещании отписал своей незаконнорожденной дочери...

— А до этого? О его более ранней истории вы что-нибудь знаете?

Джошуа порылся в памяти:

— Виолетта Мерсье и Джон Кобб рассказывали немного о его прошлом. Насколько я помню, его изготовили в Средние века в Нюрнберге для какого-то местного князька. Чарлз Мерсье выиграл ожерелье у графини, и та поручила горничной...

— Достаточно. — Браун выставил вперед ладонь, давая понять, что не желает ничего слышать о горничной мисс Бейнс и ее страстном любовном романе. — Мерсье выиграл ожерелье у графини. Оставив в стороне горничных и их отпрысков, скажите — что вы знаете о графине?

Джошуа встрепенулся, приподнялся на подушках, готовясь осмыслить целый ряд новых возможностей.

— Забудьте про то, что я знаю. Лучше расскажите, Браун, что знаете вы. Я же вижу по вашему лицу, как вас распирает от вашей таинственности.

— Ваш рассказ об ожерелье в прошлую нашу встречу напомнил мне историю одного поместья, где я работал. Сразу добавлю, имен действующих лиц мне не называли. Хотя, может, вам это теперь не интересно, ведь ожерелье нашли...

— Не томите душу, Браун. Конечно, мне чертовски интересно.

Браун усмехнулся, его орехово-карие глаза озорно блеснули.

— Так и быть, слушайте. Несколько лет назад я проектировал парк в усадьбе Бичвуд-хаус — это рядом с Лутоном, — принадлежащей семье Сибрайт. История дома и поместья очень необычная, потому, наверное, и сохранилась в моей памяти.

— Вы сказали Бичвуд? — уточнил Джошуа, от любопытства раздувая ноздри и напрягая губы.

— Да, Бичвуд. Нынешний хозяин усадьбы, лорд Сибрайт, приобрел этот дом у его бывшей владелицы, титулованной дамы, которая была вынуждена продать свою собственность в результате целой череды трагических событий. И когда я сравнил ту историю с вашей, меня поразило вот какое совпадение: у той дамы тоже было весьма необычное ожерелье — смарагдовое, в форме змейки.

Браун на время умолк, словно не был уверен, что стоит продолжать. Виновником его сомнений был Джошуа. Погруженный в свои мысли, тот деловито бормотал себе под нос: «Бичвуд? Бичвуд?», словно задавался вопросом. Наконец Джошуа заметил, что Браун молчит. Он прекратил бормотать, фыркнул и нетерпеливо махнул рукой, требуя, чтобы Браун продолжил свой рассказ. Тот словно только этого и ждал:

— Согласно семейному преданию, ожерелье подарил одной из далеких прапрабабушек той дамы Карл I — в знак своей королевской признательности. Вне сомнения, та женщина была любовницей короля. Говорили, что с ожерельем связано одно суеверие: якобы оно приносит несчастье, если переходит к другому владельцу за деньги.