…27 мая 1987 года мне позвонили с моей старой работы, откуда я ушёл около полутора месяцев тому назад. И ушёл очень непросто. Звонил мой товарищ. Он сказал, что, как-то, подняв трубку, услышал: «Говорит следователь Баринов из Перовского УВД. Мне нужен Винокуров И.В.». Товарищ понял со слов Баринова, что я был на какой-то квартире и якобы что-то там взял. «Я, конечно, ничего плохого о тебе не думаю, — извинился он передо мной, — но на всякий случай решил поставить тебя в известность об этом странном звонке. Как бы ещё и это тебе не вменили в вину задним числом, в дополнение к уже набранному букету огульных обвинений».
Я тут же перезвонил Баринову и через несколько дней пришёл по его вызову. Игорь Арсеньевич оказался милым интеллигентным человеком лет сорока. Он пояснил, что вызвал меня в качестве свидетеля: ему поручено расследование уголовного дела по факту пожара в той полтергейстной квартире, где в марте бывал и я. Его интересовали пробы, что мы тогда взяли из квартиры в некоторых местах. Действительно, мы соскоблили с кухонного потолка какое-то размазанное по нему вещество, а на полу детской комнаты собрали мелкие, со спичечную головку, мягкие полупрозрачные кристаллики. Именно эти пробы Баринов и имел в виду, когда звонил на моё прежнее место работы. Я рассказал, что размазанное на потолке вещество оказалось борным вазелином «Норка», а кристаллики, похоже, были каким-то жидким мылом типа шампуня. И то и другое — негорючее.
Я ответил на все другие вопросы следователя, подписал протокол допроса и собрался уходить, но тут вспомнил о той записке. Игоря Арсеньевича это очень заинтересовало. Он попросил меня оставить ему записку для почерковедческой экспертизы, в добавление к другим, уже имеющимся. Естественно, я согласился, тем более что показывать её кому бы то и где бы то ни было не было никакой возможности…
О результатах экспертизы я узнал из статьи «Чертовщина» («Неделя», 1991, № 12). Оказалось, что эксперт — опытный работник с большим стажем — дал весьма категорическое заключение: записки «выполнены не Солодковым Владиком, а кем-то другим». И версию о поджогах пришлось отбросить: «Экспертиза не подтвердила наличия в остатках сгоревших предметов каких-либо самовоспламеняющихся и горючих веществ». Статья подписана сотрудником МВД СССР В.Кабакиным.
Экстрасенсы дураки, Витя умный
А потом я стал встречаться с полтергейстными записками всё чаще и чаще. Один из наиболее запомнившихся в этом отношении случаев — полтергейст в однокомнатной квартире на первом этаже дома, что недалеко от станции метро «Новогиреево» в Москве. В квартире жили двенадцатилетняя девочка и её мама.
К тому времени, как мы с В.Н.Фоменко 8 января 1990 года впервые посетили квартиру, её обитатели также прошли огонь и воду. Как и в случае на улице Молдагуловой, здесь водная стадия полтергейстных проявлений предшествовала огневой. Потом стали двигаться и летать предметы домашнего обихода, появляться рисунки и надписи на стенах и стёклах окон квартиры. Затем пошли записки.
Но самые первые странности начались значительно раньше. Мама девочки рассказала, что несколько лет назад был период, когда она с дочкой часто обнаруживала на ступеньках лестниц домов, куда они заходили по делам или в гости, стопки мелочи, а три раза нашли и бумажные деньги — сначала один рубль, потом пятирублёвую бумажку, затем десятку. Бумажные деньги они взяли, мелочь обходили стороной.
С мая 1989 года в почтовом ящике стала появляться не принадлежащая им почта. Например, газеты, на которые они не подписывались, часто по 8 — 10 экземпляров одной и той же газеты. Однажды в почтовом ящике обнаружилось 38 экземпляров газеты «Труд». Было около десятка чужих писем, один перевод алиментной выплаты на 100 рублей, чужие открытки, дорогие «толстые» журналы, например «Москва». С осени поток не принадлежащей им корреспонденции стал возрастать. На почте лишь руками разводили. Мне удалось застать почтальона. В ответ на мои недоумённые вопросы и разъяснения он лишь сочувственно посмотрел на меня: «Такого в нашем отделении связи быть не может!» Потом в почтовом ящике стало гореть…
Первые серьёзные неприятности начались 31 октября 1989 года. Дверь в эту квартиру открывается в коридор, куда выходят двери ещё трёх квартир. В течение нескольких дней пол, стены и двери квартир были облиты краской, чернилами и какими-то другими жидкостями. Затем стала загораться обивка дверей. Обратились в милицию. Стали следить. Соседи подозревали друг друга, едва не перессорились. Обычно возгоралось в период примерно с пяти и до десяти часов вечера. Поджигателя обнаружить не удалось ни самим, ни с помощью милиции. Возгорания в коридоре продолжались.
На всякий случай уже в ноябре сменили замок на коридорной двери, закрасили дверные стёкла, чтобы не было видно с лестничной клетки. Тут же на стенах коридора появилась надпись: «Закрасили стекло ну и штож серавно пробирусь». На некоторое время всё прекратилось.
В первой половине декабря мать с дочерью стали находить перед своей входной дверью стопки мелочи, но не брали их. 15 декабря «это» вошло в квартиру. Стала появляться вода в ванной, на кухне, в прихожей, в комнате, даже из-под плинтусов. Сантехники ничего криминального не нашли. Паркетный пол вспучился от постоянной влаги. 6 января 1990 года начались самовозгорания, зато прекратились водные «процедуры». Было около двадцати самовозгораний. Горящие вещи тут же бросали в ванну с водой, потом удивлялись: «Несу в руках горящее полотенце, огонь лижет руку, а жар совсем не чувствуется!» С 8 января стали летать, падать и переворачиваться вещи, зато прекратились самовозгорания.
В полночь с 8 на 9 января из ванной комнаты прилетел молоток, минут через десять оттуда же стало летать мыло. Вылетело три куска. Последний летел по горизонтальной кривой и с такой силой швырнулся о пол, что разбился вдребезги. Стало неуютно, и все вышли в коридор. Тут же из квартиры в коридор начали вылетать всякие мелкие вещи, попадая при этом в людей. Они перешли на лестничную площадку. Попадало и там. Пришлось идти в милицию. Там им искренне посочувствовали.
Взбесившийся апельсин разбил внутреннее стекло кухонного окна, застряв в нём. На другом стекле засиял нарисованный зубной пастой чёртик. Это было уже 10 декабря. Отрезались пуговицы, резались или исчезали вещи. Стали появляться надписи угрожающего содержания, например: «Водку срочно, а то ночью зарежу». Поставили стопку водки, рядом положили хлеб с колбасой. Вскоре проверили: стопка — пустая, закуска тоже исчезла…
Где-то с середины января движения и полёты предметов постепенно прекратились, но зато всё чаще стали появляться надписи на стенах и записки, как правило, угрожающие: «Завтра в церкви убью». Несколько раз в комнате обнаруживались до сорока мелко нарезанных листочков бумаги с рисунками НЛО и их «обитателей». Всё это очень нервировало семью.
Тут необходимо сделать одно пояснение. Маму с дочкой не оставили без внимания ни мы — исследователи, ни родственники, сослуживцы, знакомые. Всякий раз, как я приходил, в квартире уже находилось до дюжины человек. Все пытались, каждый по-своему, дать объяснение. Но маме с дочкой наиболее правдоподобной показалась инопланетная гипотеза. Для них это была даже не гипотеза, они и в самом деле считали, что это так и есть. Ведь мать и дочь были свидетелями таких чудес, на которые способны разве что инопланетяне. Попробуйте, например, бросить кусок мыла так, чтобы он полетел по горизонтальной дуге… А инопланетянам это доступно. Они же и записки пишут нам, землянам. Кстати, родственники и знакомые мамы и её дочери также считали, что всё это — вода, возгорания, записки и прочее — дело рук инопланетян. Все были крайне насторожены и готовы поверить во что угодно.
Однажды я, не привлекая ничьего внимания, уединился в ванной комнате. Через несколько минут слышу — спрашивают, где Игорь Владимирович (как раз тогда стали пропадать вещи — шапки, сумки, пальто и прочее). Начинаются усиленные поиски Игоря Владимировича, заглядывают во все щели, отодвигают мебель. Потом толпой побежали в коридор, где с соседями беседовал пришедший вместе со мной корреспондент газеты «Московский комсомолец» В.Н.Травин. Спрашивают у Виктора Николаевича, не видел ли он меня?
