Она взглянула на служанку, поправлявшую в камине дрова. Холод исходил от самих стен и даже теперь трогал своими ледяными пальцами лодыжки и икры Эвы.

Потом служанка ушла, и Эва с Блэкхитом остались вдвоем.

Он уселся, вытянув свои длинные ноги к огню, его кресло стояло вполоборота к ней. Эва налила чай, благодаря Бога за то, что у нее есть повод не смотреть в загадочные черные глаза герцога. Ее решение выйти за него замуж было слишком поспешным, даже безрассудным. Не сделала ли она самую большую ошибку в своей жизни, согласившись стать герцогиней?

Она подняла чашку слегка дрогнувшей рукой.

— Не будьте такой озабоченной, моя дорогая. Обещаю, что не стану соблазнять вас, пока мы не закончим с чаем.

— А потом?

Он лишь улыбнулся.

Рука Эвы дернулась, и несколько горячих капель упали ей на колени.

— Хочу, чтобы вы знали, Блэкхит, что если вы рассчитываете на легкую добычу, то глубоко ошибаетесь.

— Если бы вы были легкой добычей, моя дорогая, то я даже не стал бы и пытаться.

— И можете не думать, что полностью контролируете ситуацию. Я обладаю таким же контролем и не собираюсь оказаться беззащитной в ваших руках, если дела пойдут не так, как мне нравится.

— Моя дорогая Эва, уверяю, что вам обязательно понравится. — Он улыбнулся самоуверенно, как хозяин положения. — Я уже говорил вам бессчетное число раз, что люблю опасных женщин. Будь вы какой-нибудь жеманницей, мне было бы совершенно неинтересно продолжать эту маленькую игру.

— Значит, для вас это всего лишь игра?

— Нет, это гораздо больше, чем игра. — Он отпил чаю и посмотрел на нее долгим, смущающим взглядом. Волк, оценивающий свою добычу, обдумывающий, с какой стороны лучше напасть. — А что это для вас, мадам?

— Ошибка.

Он отставил свою чашку. Его черные глаза не выражали ничего, ничто не отражалось на его суровом, непреклонном лице.

— Значит, вы хотели бы все отменить?

— Прекратите, Блэкхит. Будто это возможно! Я думаю, что смогу смириться с необходимостью делить с вами ложе в обмен на гораздо более ценную вещь, а именно — свободу. — Она заметила, как изменилось выражение его лица. Что отражалось на нем? Досада? Решимость? Сожаление? — Кроме того, выйти сейчас из игры будет означать в ваших глазах трусость.

— А что, мое мнение так важно для вас?

Эва хмыкнула в притворном удивлении.

— Конечно, нет.

— Тогда, спрашивается, почему вам небезразлично, сочту я или нет вас трусихой?

Она деланно-беспечно рассмеялась, ощущая все большее смущение под этим прямым, неподвижным взглядом.

— Ну же, Блэкхит, напрягите свои ничтожные мозги! Из гордости, а почему же еще?

— Эва…

Она застыла, пытаясь вызвать в себе злость и чувствуя жар и испуг из-за того, что это ей не удавалось.

— Да?

Он посмотрел ей в глаза.

— Я хочу знать, отчего вы так презираете мужчин?

Этот вопрос был так неожидан, что Эва совсем растерялась. Если ему станут известны причины ее отношения к мужчинам, он, конечно, воспользуется этим и не остановится до тех пор, пока не стащит с нее броню, которую ей приходилось выковывать все эти годы, броню, которая до того момента, как она встретила этого демонического человека, оберегала ее.

Она тряхнула волосами и быстро схватила чашку.

— Я уже говорила вам, Блэкхит, что мой первый муж был ничтожным, трусливым червем, который…

— Нет, Эва. Я не думаю, что это связано с вашим первым мужем. Я думаю, что это глубже. Намного глубже. — Он пронзил женщину взглядом, таким черным, таким безжалостным, что у нее по спине поползли мурашки, а ладони вспотели. — Не так ли?

— Вы не имеете права вторгаться в мою жизнь, Блэкхит.

— Если вы собираетесь стать моей герцогиней, то имею. И вы обязаны сказать мне всю правду.

— Правда не имеет значения. Кроме того, все это в прошлом, причем произошло все так давно, что я и не подумаю вытаскивать наружу и будить воспоминания о том, что уже забыла.

Он пододвинул свое кресло к ней, подался вперед, и она вжалась в спинку, чтобы сохранить дистанцию.

— Если вы не расскажете мне, то, будьте уверены, я найду способ все выяснить сам. Но я бы предпочел, чтобы рассказали вы. Так будет лучше нам обоим.

— Не пугайте, Блэкхит, или пожалеете об этом.

Он лишь усмехнулся и откинулся на спинку кресла. Он единственный мужчина, которого она никогда бы не захотела иметь врагом. Единственный мужчина, способный внушить ей страх и уважение, тогда как остальные вызывают у нее только отвращение. Лучше быть осторожной. Ей не нравился блеск в его глазах, ее тревожила его непостижимая черта — способность всегда опережать ее на шаг, ее пугало ощущение неустойчивости.

— Вы слышали, что я сказала, Блэкхит?

— Я слышал вас, моя дорогая.

То, что он не стал ввязываться в пикировку, мгновенно лишило ее самообладания. У Эвы задрожали руки, она поставила чашку и поднялась с кресла.

— Я очень устала от путешествия и вашего общества. Я иду спать.

— Хорошо. Я составлю вам компанию.

— Я предпочитаю спать одна, спасибо вам.

— Вы вовсе не собираетесь спать, и я тоже.

Вот теперь она разозлилась, разозлилась по-настоящему, и притворяться уже не было нужды.

— Как вы смеете говорить мне, что я чувствую! Я по горло сыта вами и вашей самоуверенностью, Блэкхит, и начинаю сожалеть, что вообще приехала сюда с вами. И, кроме того, наше маленькое состязание закончено!

— Ах как жаль, — проговорил он, улыбнувшись, поймал ее за руку, когда она повернулась, чтобы уйти, привлек к себе и поцеловал.

Он с такой силой впился в ее губы, что Эва едва не опрокинулась через его локоть. В следующее мгновение она поняла, что он сделал это намеренно, так как почувствовала его другую руку у себя под коленями… и взлетела на его руках в воздух. Она забилась, когда герцог крепко прижал ее к себе, а его язык раздвинул ей губы. Все вокруг поплыло.

Она задыхалась. Ее переполняли паника и ярость одновременно. Она тщетно барахталась в его объятиях, беспомощно, но яростно мычала сквозь не отпускавшие ее губы герцога, пыталась брыкаться, достать ногами его стальной живот, старалась освободить руку, чтобы нанести ему ошеломляющий удар в висок. А он лишь крепче целовал ее. Щетина на его подбородке царапала нежную кожу вокруг ее рта. Жар его тела наполнял, зажигал, охватывал все ее существо и, наконец, заставил ощутить сладкую боль возбуждения между ног — в том сокровенном месте, которое непрерывно жаждало быть наполненным с той минуты, когда она впервые оказалась в его объятиях.

Ей удалось увернуться от его губ.

— Опустите меня на пол, Блэкхит!

— С удовольствием.

Он опустился на колени, но не отпустил ее. Вместо этого он уложил ее на ковер и не позволял подняться. И тогда Эва поняла, что возврата нет, что нет места гордости, когда речь идет о таких чувствах, какие он в ней разбудил. Потому что он снова целует ее, прижимает к себе, его властная рука, проведя по ее шее, начинает расстегивать на ней шерстяную дорожную одежду, нетерпеливо распахивает ее… и добирается до груди. Она застонала, когда его пальцы сомкнулись на нежной возвышенности, приподнимая ее, лаская, пощипывая через нижнюю рубашку сосок до тех пор, пока он не заострился, как бутон.

Его рука добралась до другой груди, начав мять и поглаживать ее через тонкую материю. Сопротивление женщины быстро слабело. Страх и злость уже превратились в далекое воспоминание, и она плыла в зыбком тумане истомы. Эва выгнулась на ковре, ее дыхание стало прерывистым, на шее забилась жилка, когда Блэкхит прижался к ней губами. Он целовал этот хрупкий кусочек ее тела, прежде чем опуститься ниже. «О да. О да, пожалуйста, целуй меня…»

Его губы тронули сосок, прихватили вместе с прикрывающей его тонкой тканью. Эва никак не могла вздохнуть всей грудью, не могла думать ни о чем, кроме ощущения, которое оставлял на напрягшемся, ноющем соске язык, трогающий его через ставшую влажной батистовую рубашку. Ей страстно хотелось отстраниться от него и в то же время приблизиться к источнику этой пульсирующей боли-удовольствия. Ее рука обхватила шею Блэкхита, потянув его вниз, ее пальцы нетерпеливо распустили его косичку и погрузились в густые блестящие волны волос, несмотря на то что какая-то часть ее души была готова использовать шанс, чтобы причинить ему боль… чтобы освободиться.