— Это не значит, что ты больше не мой оруженосец и возница, — смеясь, шепнул он на ухо брату, — просто втроём мы не поместимся. Или ты хочешь попробовать себя в роли мужа королевы?

Это, конечно, была шутка, но Пролимех так сильно покраснел, что Венуций еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Пора было отправляться, и он подошёл к Актис.

— Ты готова? — спросил он.

Конечно же, она была готова. Ведь здесь не Рим, и не надо доставать дорогие наряды, чтобы выходить в город. Да и нарядов у Актис никаких не было, кроме двух платьев, да нескольких дорогих украшений, которые сейчас совершенно не нужны.

Венуций помог ей взойти на колесницу, и только здесь она поняла, что придётся ехать стоя. Впрочем, это обстоятельство нисколько не повлияло на радостно возбуждённое настроение Актис. Король легко запрыгнул туда же и, взяв в руки вожжи, встал рядом. Наконец выехали. Пара чёрных, как вороновы крылья, лошадей, легко, словно пушинку, понесли колесницу по дороге. Несколько мгновений, и показались открытые ворота Сегедуна. Вот город остался позади, и перед королевской четой расстелилась Зелёная долина, ровная, как шёлковое покрывало, в спальной богатой и изысканной римлянки. Венуций хлестнул лошадей, и те помчались во весь опор. Ветер ударил свежей струёй, ворвался в складки их одежды, и Актис почудилось, что у неё за спиной выросли крылья, а сама она превратилась в птицу и летит навстречу солнцу. Колесница действительно словно летела, и было ощущение, что колёса не касаются земли, такую скорость он набрали.

Венуций крепко и уверенно держал в руках вожжи. Лицо его было серьёзно и сосредоточенно. Небесного цвета глаза смотрели только вперёд. Они горели счастьем и наслаждением. Актис не было страшно с ним. Она тоже наслаждалась, когда видела, как проносились мимо деревья и редкие хижины, одинокие путники и маленькие стада животных. В глазах появились слёзы, то ли от ветра, то ли от сжигаемого желания взлететь на небо и полететь навстречу свободе, туда, где нет войн и смертельных битв, нет господ и рабов, а есть только любовь и счастье.

Вся Британия проносилась мимо, и казалось, уходили, и оставались позади все тревоги настоящего. Всё плохое и страшное забылось в этом вихревом потоке летящего навстречу мира.

Но вот скорость стала снижаться. Венуций слегка сдерживал лошадь, и мир потихоньку начал останавливаться. Стук копыт стал более размеренным, а свист ветра в ушах превратился в шепот, а потом и вовсе стих. Колесница остановилась. Король спрыгнул с неё и побежал к лошадям. Он с нежностью прижался к их дрожащим бокам, а тяжело дышавшие морды притянул к своему лицу.

— Посмотри на эти божественные создания! — обратился он к Актис. — Разве они не прекрасны? Скажи! Ведь вы, римляне, умеете ценить красоту.

— Они великолепны, — согласилась Актис.

Она хотела тоже сойти на землю, но было слишком высоко. Актис не решилась спрыгнуть и замешкалась, не зная, что делать. Венуций заметил это и пришёл на помощь. Он подошёл к королеве и взял её на руки. Хотел поставить на землю, но не сделал этого.

Почувствовав в своих руках тело Актис, он сразу забыл, что собирался делать. Крепко прижав к себе, он посмотрел ей в глаза и не увидел в них той ненависти и презрения, которые всегда встречали его. Взгляд короля скользнул ниже, и губы розовые, словно облака на закате, поманили к себе с такой силой, что потемнело в глазах, и закружилась голова. Венуций сам не понимал, что делает. Его губы сами против воли, впились в губы Актис и с жадностью пустились на поиски наслаждений.

Актис тоже ничего не могла с собой поделать, когда голубые глаза Венуция пронзили ее насквозь. В них было столько нежности и любви, что невозможно стало противостоять им. Сердце сильно забилось, и на поцелуй она ответила поцелуем.

Когда кончились и слёзы, и воздух в лёгких, Венуций резко отпрянул от Актис.

— Что я наделал?! — с ужасом воскликнул он.

Актис недоумённо глядела на него.

— Я не должен был этого делать!

— Почему?

Я оскорбил богов. Они жестоко отомстят мне. Прости. Они немного помолчали. Венуций был так подавлен, что Актис стало жаль его.

— Может ничего не случится? — она попыталась успокоить его, — боги не всегда успевают уследить за тем, что делается у людей.

— Я сегодня же пойду к Мэрлоку и спрошу у него, какие нужно принести жертвы, чтобы погасить их гнев.

— Не ходи к нему! — вырвалось у Актис. — Прошу тебя!

— Почему?

— Не надо. И не бойся богов. Ведь я совсем недавно стала бриганткой. Они не станут мстить.

Венуций задумался. Он не был слишком суеверен и часто полагался больше на себя, чем на судьбу и богов. Ещё отец говорил ему, что у богов слишком много дел на небе, и они редко смотрят на землю. Слова Актис немного успокоили его, но, тем не менее, Венуций решил не дотрагиваться до Актис, пока та не разрешиться от бремени. Он стёр пот с лица, затем Венуцию захотелось сделать ещё, что-нибудь приятное своей жене, и он предложил:

— Хочешь, я научу тебя править моей колесницей?

— Конечно! — обрадовалась Актис. Венуций, наконец, поставил её на землю и повёл к лошадям.

— Сначала познакомься с ними.

Девятый легион наконец-то покинул ненавистный для Клодия Эбурак. Он встал лагерем недалеко от города, перекрывая к нему северную дорогу, откуда могли появиться варвары. Петилий Цериал приказал построить вокруг лагеря укрепления надёжнее, чем обычно. Римляне больше не хотели искушать судьбу. По всей округе зашныряли римские дозоры. Земля бригантов стала похожа на завоёванную территорию, что впрочем, так и было. Только завоевателей на неё призвала сама царица бригантов. Дипломатия уже в древности могла удивлять просвещённые умы своей противоречивостью.

Эллиан служил. Больше ему ничего не оставалось делать. То, что он узнал в ту ночь, когда к нему пришла Картимандуя, перевернуло все его стремления. Он уже знал — Актис не принадлежит ему больше. Если бы ему сказали, что Актис погибла в плену варваров, он был бы потрясён куда меньше, и просто наполнился бы глубокой скорбью по любимой, посвятил бы жизнь отмщению за неё и воевал с британцами, пока рука могла держать меч. Но после сказанного царицей бригантов, Клодий потерял все ориентиры в жизни. Он не знал, что теперь ему нужно. Он не знал, как жить дальше. Из префекта он стал простым трибуном, так как для него не было когорты без командира, нужно было дожидаться следующей весны, когда будет новый набор. Но Клодий и его товарищи не были уверены, что он продолжит службу.

Так проходило время. Варвары больше не появлялись, и Цериал считал себя завоевателем земли бригантов. Картимандуя продолжала вести тот же образ жизни, что и прежде. Так же, её душой и телом владел Веллокат. Она не предпринимала никаких шагов по отношению к мужу и ждала, когда появится с важными известиями Нуд.

Зато бриганты, которые жили вокруг Эбурака всё чаще и чаще собирались семьями, и, собрав небогатые пожитки, уходили на север. Пустели поля и пастбища.

Не мычали больше на лугах коровы и быки. Даже в огромных лужах Эбурака валялось куда меньше свиней, чем прежде. Люди уходили от чужеземцев и от их налогов, которые разоряли целые деревни и усадьбы. Они добровольно покидали родную землю, даже не надеясь вернуться назад. Римлян это волновало не особенно сильно. А Картимандуя велела оповестить тех, кто ещё остался, в том, что если кто-либо ещё попытается покинуть её владения, тот будет продан в рабство римлянам. Возмущению бригантов просто не было предела, когда они узнали про этот приказ. Они не стали бунтовать и устраивать восстание, но в одно прекрасное утро, когда царица и её любовник проснулись, они увидели… Вернее они ничего не увидели. Никого, из четырёх племён живших здесь, не осталось. Они ушли и увели весь скот. Пустые хижины, словно безжизненные камни, торчали из земли. Не бегали вокруг них дети, не сидели старики, не судачили у родников женщины. Потрясённые смотрели жители Эбурака на это страшное зрелище. Лишь один князь из убежавших племён пришёл к царице с повинной. Остальные трое бежали со своими людьми. Кормак — князь, оставшийся верен Картимандуе, был обвинён ею в измене и выдан на расправу римлянам. Петилий недолго думая, распял князя на площади Эбурака. Город после этого словно вымер. Убежать, конечно, никто не смог, просто горожане не выходили на улицы, и проклинали тот день, когда они решили поселиться в этом проклятом городе и уехать из своих деревень.