— Ладно… — сказал Петька. — Вот возьми… — И, вытащив из кармана компас, нацепил его Мишке на руку. Хорошо, что он предусмотрительно сунул компас в карман, остерегаясь его светящегося циферблата.

Мишка сразу, прицелившись, определил местоположение поляны по отношению к Лысухе.

— Ну, держитесь тут! Случай чего — лучше убегайте.

— Они сейчас уходят! — шепотом сказал Владька, что-то разглядев на поляне за деревьями.

— Мы будем оставлять следы, — сказал Петька.

— Я быстро! — И, махнув рукой, Мишка скользнул между деревьями в сторону Засуль. Его силуэт раза два еще мелькнул в туманном мраке медленно растворяющейся ночи и исчез.

— Я — в засаду… — шепнул Владька, скрываясь за кустами.

Это лишь в первые минуты показалось друзьям, что они могут своротить горы. Несмотря на хороший завтрак и отдых, пережитое давало о себе знать… Все тело опять заныло. Петька сделал несколько гимнастических движений руками: в стороны — вместе, в стороны — вместе… и шагнул вслед за Владькой. А Никита за ним.

Оказывается, все, что происходило раньше в деревне, должно было расцениваться как небольшое волнение. Настоящий переполох наступил утром следующего дня, после того как «засмущались» Мишка и Владька…

Мишка и Владька исчезли, не оставив после себя даже записки.

Владькина мать плакала. Светка, немножко испуганная, немножко радостная, бегала — с Димкой за одну руку, с кучерявой Кравченко за другую — по берегу Туры, вглядывалась в окружающий деревню лес и все повторяла;

— Ах, как нечестно! Как нечестно! Мама плачет!.. А сами ушли — мне не сказали!..

Мать Семки Нефедова застала Семку, когда он, тужась, вытаскивал из погреба полмешка розовой скороспелой картошки.

Председатель Назар Власович разогнал на своем Нептуне гвардию Борьки конопатого, зачем-то притаившуюся в овраге.

— О то ж вражье племя! О то ж вражье племя! — восклицал Назар Власович. И тем же часом самолично отвез Валентине Сергеевне выпрошенную у эмтээсовцев палатку военного образца, человек на сорок вместимостью.

А после обеда километрах в двух за Рагозинкой возвращавшиеся с работы изыскатели поймали Кольку тетки Татьянина, упрямо вышагивавшего по дороже между зреющими овсами с буханкой теплого хлеба под мышкой.

Колька тетки Татьянин ударился бежать через поле. Пришлось еще с километр гнаться за ним, ловить. Теперь Колька сидел в кладовке под замком и, стуча в дверь, клялся:

— Все равно буду путешествовать! Не имеешь права держать под замком! Тебе не при капитализме!.. — Это он на мать.

Но Колькина тетка Татьяна Конституции не читала, в правах и обязанностях советских граждан разбиралась слабо, поэтому не открывала замок, лишь время от времени отвечая на Колькины требования хлестким постукиванием ивовой хворостины о дверь кладовки.

К вечеру в Петькиной избе, которая теперь стала вроде штаба, собралась добрая половина белоглинских женщин. Сначала спорили и ругались, так что даже Валентина Сергеевна не могла никого унять. Ругались и спорили все, кроме Петькиной матери, поскольку, не сговариваясь, все считали ее главной виновницей происходящего.

Единственным грустным союзником ее была бабка Алена, второй день уже безнадежно мявшая в руках тонкую сыромятину и периодически взывавшая к богу о благополучном возвращении к этой сыромятине заблудшего внука.

— Нет, это все ваш, ваш… — сквозь слезы внушала Владькина мать Петькиной матери, завладевая инициативой в споре. Бабы с изумлением убедились, что городские женщины умеют переговорить любого почище деревенских. — Играли мальчики, все было хорошо: механизировали разное… А этот выставил какой-то сумасшедший флаг — и вот, пожалуйста. Поиски, странствия, победы! Ну, какой в этом смысл? Вот и странствия!.. Где теперь искать их? Что с ними? Владик даже теплого белья не взял… Странствия! Утонут в каком-нибудь болоте — вот и будут странствия!..

Петькина мать, глядя на слезы желтоволосой Владькйной матери, уже готова была полезть на крышу и сорвать злополучное знамя адмирал-генералиссимуса. Но дверь распахнулась, и в комнату вошел Владькин отец. С появлением мужчины разговор прервался.

— Что за шум? — спросил Владькин отец. — По какому поводу слезы? Мужчины отправились искать бриллианты? Ну что ж… Мы все что-нибудь ищем! Я вот всю жизнь в поисках! Исключая войну. Стране нужны драгоценные камни, уголь нужен, дороги. И закаленная смена, нужна! Смена путешественников, изыскателей, солдат. Так или не так?

Лица женщин чуть посветлели в улыбках. Владькин отец прошел на середину комнаты, снял и положил на стол фуражку.

— Ребята — спортсмены, я вам скажу. Отличные спортсмены. Я сегодня целый час гнался за этим Колькой. И что самое удивительное — ведь хлеба не бросил! Задыхается уже, деваться некуда, а хлеб под мышкой! Я ему говорю потом: что ж ты буханку-то не швырнул? А он: ты ее заработай сначала, потом швыряйся! Слыхали, товарищ учительница? Простите, не знаю, как вас зовут.

— Валентина Сергеевна, — улыбнулась учительница.

Колькина мать гордо выпрямилась было на стуле, но вспомнила о затворнике, который, наверное опять барабанил в дверь с требованием социалистической законности, и снова посуровела.

— Вот, товарищи… — делаясь серьезным, проговорил Владькин отец. — Дело, конечно, не такое приятное… И ремня показать каждому надо будет… Но раз уж мы собрались вместе, давайте обсудим, что и когда проглядели мы с вами. Правильно я говорю, Валентина Сергеевна?

Валентина Сергеевна с удовольствием поддержала его. И теперь уже в абсолютной тишине стала говорить она.

Беседа, таким образом, превратилась в родительское собрание.

— Я думаю, — сказал Владькин отец, — надо, Валентина Сергеевна, организовать мальчишек при вас, коли уж школа в основном отстранилась от этого дела и коли уж вы берете на себя эту трудную обязанность. Но организовать надо интересно, чтобы не разучивать одни и те же песни.

— Мой все про черного ворона поет… — неожиданно вставила бабка Алена.

По предложению Валентины Сергеевны все присутствующие вошли в родительский комитет, который обязался собираться ежемесячно и обсуждать все вопросы о детях.

— Девочек надо тоже привлечь… Моя Света, гляжу, тоже на лес смотрит… — неожиданно призналась Владькина мать.

Постановили привлечь и девчонок. Владькин отец обязался вместе с изыскателями помогать Валентине Сергеевне.

Собрание продолжалось затемно.

А в это время ничего не подозревавшие о заговоре против них путешественники не дыша сидели в густых зарослях малинника, сжимая в руках луки и дротики… На поляне шла торопливая подготовка к бегству.

Если бы Проня мог предполагать, что за ним следят, друзьям, возможно, вряд ли удалось бы защититься дротиками. Но бандиты лишь иногда вслушивались в отдаленные шумы тайги. Если они и ждали погоню, то не вскоре.

Шепотом договорились двигаться по одному: впереди Петька, метров через пятьдесят за ним — Владька, потом Никита. Он должен был оставлять ножом едва заметные срезы на кустах или на деревьях.

Петька умел кричать по-лягушачьи. И двумя короткими «кр-р… кр-р…» условились объявлять тревогу, Еще Петька потребовал, если что случится с ним, на помощь не приходить, продолжать слежку. С этим условием Никита и Владька не соглашались, но потом договорились меняться местами, чтобы все подвергались одинаковому риску.

Спрятав в лесу все, что напоминало о беглецах: обрывки веревок, котомки, — чернобородый взял мешки с провизией, Проня вскинул за спину тяжелый ящик, Еще раз оглянулись оба на тайгу, вслушались. Они почему-то ждали опасности со стороны деревьев, где были привязаны пленники, а бывшие пленники затаились у противоположного края поляны.

Чернобородый впереди, Проня за ним двинулись мимо зарослей малинника на восток. И едва глухие шаги их стали чуть слышными вдалеке, пригнувшись и осторожно ступая, двинулся между деревьями Петька…