На другой день перед началом общеколхозного собрания на почтительном расстоянии от правления собрались толпой почти все вчерашние футболисты.

Председатель Назар Власович Курдюков, бывший кавалерист, вечно озабоченный, вечно злой на кого-то, вечно спешащий на своем Нептуне из одной деревни в другую, в выцветшей на солнце гимнастерке, в галифе с выцветшими лампасами, проходя к правлению, снял фуражку, почесал затылок, задумчиво поморщил лоб и, свернув с уложенной битым кирпичом дорожки, приблизился к футболистам.

Футболисты на всякий случай отступили.

Отношения между футболистами и Назаром Власовичем были натянутыми. Ругаясь на чем свет стоит, он часто ловил их либо с костром в сушняке, либо на потраве, либо за коллективным набегом на поле кормового турнепса. Этот коровий турнепс футболисты отлично ели сами. Кроме того, Назар Власович считал, что все собрания у него и все заседания правления проходят на самом высоком уровне. Лишь футболисты, просачиваясь в толпу взрослых, лишают эти мероприятия должной серьезности.

— Если хоть один… — движением вытянутого пальца сверху вниз отрубая слово от слова, проговорил Назар Власович, — хоть один заберется в правление… Сниму штаны… И крапивой, крапивой, крапивой… Ясно?

— Ясно, — ответил за всех Никита.

Назар Власович повернулся, чтобы уйти, потом остановился опять, недоверчиво оглянулся, сорвал кустик крапивы из-под ног и для большей убедительности показал его футболистам. Переспросил:

— Ясно?

— Ясно, — с готовностью повторил Никита.

Как только председатель скрылся в правлении, футболисты, пригнувшись, чтобы не видно было из окон, короткими перебежками оцепили правление и уселись на завалинке под распахнутыми окнами.

Собрания проходили так.

Назар Власович объявлял первый вопрос повестки дня, постепенно повышая голос из-за нарастающего в помещении шума, разъяснял, в чем суть вопроса, и, обхватив голову руками, садился за стол. Начинались прения. Кто-нибудь выходил к трибуне, остальные высказывались с мест. Тут можно было всякого наслушаться. Говорили обыкновенно не по вопросу, а, заглушая друг друга, кто во что горазд: каждый о своем.

Потом, пошумев минут двадцать, все умолкали наконец.

Тогда председатель объявлял:

— Голосуем.

И все поднимали руки. Назар Власович тыкал пальцем в бумагу перед бухгалтером Епифанычем:

— Пиши. Принято единогласно. — И объявлял следующий вопрос повестки дня. Все начиналось сначала.

Решения всегда принимались единогласно. Споры шли о чем-нибудь другом. Анюта Рагозина, к примеру, ругала правление, что ей вместо обещанной коровы подсунули нетель. Председатель кричал, что корова еще отелится и что, между прочим, надо ее в стаде пасти, а не на колхозном клевере. Дарья Курдюкова жаловалась, что Филипп отнял у нее вилы на ферме, говорит, что это вилы конюшенные. Филипп клялся, что это именно так и есть, а заодно кричал, что овса дают лошадям — курам на смех. Кто когда выпил, кто когда не вышел на работу, почему не вовремя запахали Волчью луговину, кого председатель оскорбил словом, кто оскорбил председателя, будут ли новорожденные в деревнях и у кого, — на собрании можно было узнать все.

В этот раз на повестке дня стояло три вопроса: отделение новых выпасов для частного скота, прополка турнепса и подготовка к уборочной.

Собрание длилось четыре часа. И когда все высказались обо всем, когда приняли единогласное решение по последнему вопросу, Назар Власович, махнув рукой, объявил:

— Все.

Загремели лавки. Но требовательный голос Валентины Сергеевны остановил колхозников.

— Как все?! — возмущенно спросила Валентина Сергеевна. — Я же просила вас дать мне слово!

— Ах, да! — вздохнул Назар Власович. — Тут школа имеет что-то сказать… Одно мгновение…

Петька заглянул в окно и увидел, что председатель устало поморщился.

— Товарищи! — сказала Валентина Сергеевна. — У всех у вас есть дети… Я к вам с просьбрй…

И Валентина Сергеевна заговорила о том, как неправильно проводят школьники свой досуг, намекнула на самовольное путешествие адмирал-генералиссимуса, на драку у Стерли, о которой кто-то донес ей, на скуку, что одолевает мальчишек. (Футболисты изобразили на лицах скуку). Нужно, чтобы были походы, сказала учительница, чтобы были костры, были игры… В итоге потребовала у правления денег на палатки, на мячи, на волейбольную сетку, на…

Председатель не дал ей договорить. Схватившись обеими руками за грудь, Назар Власович воскликнул:

— Мы новую молотилку не можем купить, коровы голодают в стойлах, а вы нам про сеточки! Плетка им нужна, а не сеточки!..

Что ответила ему Валентина Сергеевна и как среагировал на это зал — ни буденновцы, ни чапаевцы не слышали. Все повскакали на подоконники, двое, не выдержав напора сзади, даже упали в зал, и разом загалдели все:

— Как это плетка!.. Нам мячи нужны!.. Всегда вот так!.. Кричать только!.. Это вам не на нас кричать! Это на Валентину Сергеевну!.. Вас бы самого плеткой!..

В зале грохнул хохот. Учительница растерялась.

Назар Власович метнулся по сцене в поисках крапивы, но крапиву он потерял — он всегда терял что-нибудь. И, взмахнув кулаками, закричал:

— Цыц, вражье племя! Цыц, я говорю! А иде ж то палка моя?! — рванулся к окнам. Футболисты посыпались на землю. — Ладно! — загремел Назар Власович. — Достану я вам палатку! Выменяю! Душу свою отдам, а выменяю у мэтээса! Но чтобы я их здесь духу не видел! Епифаныч! Дай им денег на сетку! Дай им денег на мячики! Пятнадцать рублей!

— Мало! — воскликнула Валентина Сергеевна.

— Двадцать пять!..

— Мало! — взмолилась учительница.

— А-а! — застонал Назар Власович. — В общем, дашь им сколько хотят! — И тут же добавил: — На два мяча — хватит. Отработают потом на колосках!

— Ур-ра! — заорали под окнами.

— Окна закройте! — словно на последнем дыхании прокричал Назар Власович.

Адмирал-генералиссимус, вспомнив о распорядке дня, проснулся рано. Побежал, разбудил Никиту.

Сделали физзарядку, нырнули положенное количество раз, одолели пятикилометровку, когда из лесу выскочили индейцы во главе с белокожим, рыжим папуасом.

Индеец Мишка размахивал дротиком, у индейца Владьки было духовое ружье. Без пуль, как выяснилось позже.

— Давайте соревноваться, — сказал Мишка, — кто лучше кидает дротик.

Петька достал из-под одежды, лежащей на траве, свистульку и просигналил Никите: «Посмотрим». Стали соревноваться.

Когда Мишка взмахивал дротиком, лопухи на его бедрах разлетались в стороны, и можно было видеть, что индеец все-таки оставил на себе вполне современные трусы. У Владьки лопухов было больше, и совсем он одичал или не совсем — разглядеть было труднее.

Неожиданно пришла к реке Светка.

— Владик, как тебе не стыдно! Я вот скажу маме!

— Я вот тебе дам по носу, — сказал Владька. Мишка нырнул за кусты и вышел в брюках поверх лопухов. А Владька размахнулся и всадил дротик в корневище сосны. Следующим кидал Петька, он изо всех сил пустил свое полукопье-полудротик и задел им древко Владькиного оружия, которое при этом треснуло у самого наконечника.

А Светка между тем говорила:

— Вот мальчики в одежде и закаляются лучше тебя, а ты только бегаешь голым!..

Владька разозлился, но вместо того, чтобы закричать на Светку, закричал на Петьку:

— Это ты нарочно сломал! Думаешь, убежал из дому, так и можно все!

Петька свистнул Никите: «Рыжий что-то замышляет». Потом сказал:

— Конечно, нарочно! Бегают тут всякие индейцы.

Владька побелел сквозь красную глину. Хотел как-то ответить. Но сорвал с пояса у себя один лопух и швырнул его Петьке. Петька принял вызов.

— Сегодня! — сказал Владька.

— В любое время, — ответил Петька.

Светка хлопала глазами, ничего не понимая.

Владька не успел назначить время встречи — прибежал с подзорной трубой в руках Колька тетки Татьянин.