Вторая от угла доска заскрипела, сходя с нижнего гвоздя, легко отошла в сторону…

Петька не вскарабкался, а взлетел по лестнице на сеновал.

Прикрыли за собой вход.

Никита чиркнул спичкой, зажег фонарь, и оба остановились в изумлении перед открывшимся вокруг них богатством. На огромном чердаке — даже по скатам стропил, даже по крыше — не было кусочка, свободного от вещей. Тут и мельничное крыло, и тракторные фары, и какое-то старое, с толстенным, как у пушки, стволом ружье, и тяжелые стулья с львиными головами на подлокотниках, и какие-то портреты, несколько большущих сундуков друг на дружке, плужные лемеха, какие-то шестеренки, гайки, болтики, рваные сапоги, стертые лапти, колодезный, ворот… И на всем этом слой пыли.

Друзья, ошеломленные, долго озирались на эти нужные и не нужные им вещи… Первым опомнился Петька.

— Быстро!.. — Кинулся в один угол, в другой, потом через целую баррикаду тряпья перебрался в конец чердака.

Рванул с горы мебели старую этажерку. Никита остановил его: «Надо спокойно…» Показал рукой на следы.

Успокоились, опустили пригашенный фонарь вниз. Стали перекладывать вещи с места на место, поднимая их осторожно, чтобы оставалось как можно меньше следов.

Наконец в правом дальнем углу показались аккуратные стопы книг.

Друзья отодвинули в сторону неведомо как оказавшуюся здесь школьную доску и увидели два пыльных ящика рядом с книгами.

Петька схватился за крышку. Ощетинившись ржавыми гвоздями, она легко поднялась вверх.

— Здесь!.. — с испугом прошептал Петька и выхватил из ящика первую книгу. «Братья-враги», — прочитали оба в свете мерцающего фонаря. Никита взял ее за корешок, потряс, заглянул в переплет — ничего особенного не заметил.

Петька выхватил, другую.

«Похождения Ната Пинкертона»… «Гибель „Колорадо“» … Толстый том: «Тайны женского очарования»…

«Мужчина и женщина»… «Русская история в самом отжатом состоянии»…

Никита присел возле ящика, потер рукавом его смоляную стенку.

— Чего ты? — спросил Петька.

— Пять, — зловеще изрек Никита. Петька увидел проступившую на ящике цифру «5». По лицу его скользнуло недоумение, но уже в следующую секунду адмирал-генералиссимус накинулся на второй ящик. С трудом выдвинул его, и на задней стенке нашли небрежно очерченное белилами «3».

— В куче… — устало дыша, резюмировал Никита. Затягивался еще один узелок в цепочке неясностей. Ящик с цифрой шесть был, очевидно, использован Прокопом для других целей, а книги он выложил в стопы.

Снова пришлось хватать один за другим тома и томики разных «похождений…», глотая пыль и задыхаясь, чтобы не раскашляться. Оба не заметили, сколько времени прошло с минуты их вторжения на сеновал…

Явственный мужской голос где-то поблизости заставил Петьку броситься грудью на фонарь, и он чуть не раздавил его, опершись руками о кучу тряпья. Дунул под стекло.

Темень окружила обоих.

Что-то со злостью проговорил у калитки Прокоп. Со злостью хлопнул калиткой/ двинул засовами. Скрипя сапогами, прошелся по двору. Встревоженный Шерхан загавкал.

— Цыц! — рявкнул Прокоп. И, виновато урча, Шерхан отбежал в дальний угол двора. — Тихо, Шерхан!..

Прокоп взошел на крыльцо дома. Тонко пропела сенная дверь.

— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.

Прокоп снова появился во дворе…

И через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.

Догадался о чем-нибудь Прокоп или не догадался… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.

Никита хотел повторить бессмысленное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.

Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…

Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.

В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе.

Тем же часом она вместе с Мишкой отправилась к Петькиной матери.

Та ахнула, завидев учительницу.

Через некоторое время к ним присоединилась бабка Алена. И три женщины, припоминая свои беседы с беглецами, никак не могли решить, на кого ссылались друзья, говоря о походе. Получалось так, что все трое не разрешали этого и никто из троих не запрещал.

Больше всех, а вернее заметнее всех, волновалась Валентина Сергеевна. Она даже осталась на ночь у Петькиной матери. Бабка Алена вспомнила, что путешественники обещали возвратиться через два-три дня, и решено было ждать их завтра.

Но прошел завтрашний день, а беглецы не появлялись.

Вечером Владька и Мишка организовали постоянное дежурство в тальнике, на берегу Туры. Владька для этой цели соорудил подзорную трубу из двух линз. Труба немножко замутняла изображение, но все же, приглядевшись, через нее можно было различить, где река, а где берег…

Однако безрезультатно прошла еще одна ночь. Потом еще один день. И еще ночь… А к вечеру следующеего дня Валентина Сергеевна пришла в сельсовет и по телефону сообщила в районную милицию об исчезновении двух своих учеников. Валентина Сергеевна была расстроена до того, что минут десять объясняла внешние приметы одного Никиты, хотя и сказать-то надо было всего, что голова как шар.

В двух белоглинских домах нарастала тревога, наблюдатели в тальнике сменялись каждые полчаса, а беглецы будто канули в воду.

Когда первые ошеломляющие минуты заключения прошли, друзья приспособились к темноте и могли различить друг друга.

Оба сели на тряпье и слышали, как скрылся в доме Прокопка.

— Нас предали, — шепнул Никита.

Петьке стало чуточку тоскливо от этой мысли. Но Петька подумал и категорически мотнул головой: «Нет!»

Сколько-то времени опять сидели молча. Но когда неуверенно застучали запоры калитки, оба вздрогнули, понимая, что каждый ждал именно этого — когда возвратится женщина.

Заскрипела калитка, и одновременно тихонько пропела сенная дверь.

Голос Прокопки:

— Где шляешься?!

Грудной, удивительно виноватый — ее голос:

— Я ходила в сельпо…

— Сельпо закрыто, кому мозги вправляешь?

— Я вспомнила, что нет водки, искала завмага…

— У-у… — Не понять, то ли он доволен ее стараниями, то ли нет. — Давай!.. — Неправдоподобно часто и вразнобой отстучали ее каблуки по ступеням: «ток-ток-ток». Видно, дернул Прокопка за руку.

— Собака!.. — сквозь зубы выругался Петька и даже сделал движение, чтобы встать. Никита дернул его за штаны.

Ее голос:

— Не груби… У меня может не хватить терпения… Голос Прокопки:

— Что?! Странно… Ха-ха-ха!.. — И с минуту, наверное, Прокопка хохотал. — Странно!.. Нет… Рассмешила, благодарствую!.. Ха-ха… Выкормыш, а туда же!.. — И сразу оборвал смех. — Входи! Что там у тебя?

Запела дверь.

Петька еще раз выругался. Но потом друзья опять долго молчали. После всего услышанного возможность очутиться в лапах Прокопки казалась еще опаснее.

— И чего она опоздала… — посочувствовал Петька.

— А может, она ждала нас там?.. — спросил Никита. И когда спросил, у обоих стало непривычно тепло на душе.

Сквозь единственно видимую щелку от неплотно прихлопнутой двери на сеновал проглядывали сумерки.

Петька переполз через баррикады тряпья и попробовал открыть дверцу. Тотчас же загавкал от конуры Шерхан.