Вот, товарищи, приблизительная картина того, чем стала Европа после почти четырехлетней войны. Когда-то наш народный поэт Некрасов говорил об обиженной, ограбленной русской деревне Нееловке. Теперь, на высотах буржуазной цивилизации, в результате проклятой войны, которая извлекла рабочих и крестьян-тружеников из их трудовых очагов, вооружила и бросила друг на друга, в результате этих 48 месяцев истощения всех сил, всех соков, всех средств Европы, мы видим, как эта старая, богатая часть мира, недавно бывшая очагом культуры, силы и прогресса, превратилась в одну страшную опустошенную всеевропейскую Нееловку. И это – результат войны, результат тех преступлений, которые совершили господствующие классы: буржуазия, короли, бюрократия, старые генералы, честолюбцы. Проклятье им за эту страшную войну и за голод, истощающий все народы Европы!
III. Хлеб у нас в стране есть
Если, опровергая ложь буржуазной прессы о мировом благоденствии, война одновременно уравняла нас в правах состояния со всей Европой в том смысле, что установила царство голода и истощения всюду, то есть все-таки разница и огромная разница между нами и большей частью остальной Европы. В Европе голод потому, что общие запасы хлеба там ничтожны. При этом, разумеется, буржуазные классы, господствующие в Европе, прибирают к своим рукам больше, чем получают народные массы. Там все взвешено до последнего золотника и распределено по указаниям государственной власти. А у нас? Есть хлеб у нас в стране или нет? Потому ли мы голодаем, что съели все запасы хлеба, или же потому, что не научились брать хлеб на учет, взвешивать его, как следует, и крепкими рабочими руками распределять? Я утверждаю, что продовольственные затруднения у нас имеют место не потому, что в стране нет хлеба. Хлеб в стране есть, но, к стыду нашему, рабочий класс и деревенская беднота еще не научились искусству управлять жизнью государства, брать в свои руки все его запасы и распределять их, как следует быть, в интересах трудящихся и голодающих масс.
В доказательство я приведу, товарищи, несколько цифр. Моя задача вовсе не в том, чтобы вести среди вас только одну агитацию. Нам нужно деловым образом поговорить о продовольственном положении страны, поговорить о том, что у нас есть и чего нам не хватает. По нашей статистике, в 1917 году избытка хлеба в тех местах, которые являются производящими и вывозящими хлеб, было 882.000.000 пудов. С другой стороны, в стране есть области, где своего хлеба не хватает. Если подсчитать, то окажется, что в них не хватает 322.000.000 пудов. Стало быть, в одной части страны имеется 882.000.000 пуд. избытка, а в другой – 322.000.000 пуд. не хватает. Если покрыть нехватку от избытка, то остается еще 560.000.000 пуд. для вывоза. Правда, львиная доля этого избытка падает на Украину и Новороссию, но если даже без этих земель и областей, которые отошли от нас (надеемся, на короткий срок),[265] подсчитать запасы во всей остальной стране, то окажется, что у нас за 1917 год наберется избытка не меньше, как 34.000.000 пудов. Значит, если покрыть все потребности населения по нормальному пайку, который требуется для поддержания жизни трудового человека, то у нас без Украины, без Новороссии должно остаться лишков 34.000.000 пудов. Это – из урожая только 1917 года. А разве у нас съеден урожай 1916 года, 1915 года? Ничего подобного! Есть огромные области, где урожай 1916 года не только не съеден, но даже и не обмолочен. Говорят, будто в Тургайской и Семипалатинской областях еще сохранились остатки урожая 1914 года. На одном Северном Кавказе сейчас имеется хлебных излишков не меньше, как 140.000.000 пудов; нам же, для того чтобы утолить голод во всех тех местах, которые страдают теперь от недостатка продовольствия, нужно на всю страну 15.000.000 пудов в месяц. Вот и прикиньте: 140.000.000 пудов излишка, находящегося только на Северном Кавказе, могут хватить, стало быть, на 10 месяцев для всей страны. А Западная Сибирь? Да у нас под самой Москвой, в ближайших губерниях – в Тульской, Тамбовской, Курской, Воронежской – есть не менее, как 15.000.000 пудов, которые являются запасным фондом, не потребляемым в настоящий момент.
Стало быть, никак нельзя сказать, что мы голодаем потому, что хлеба у нас нет. Хлеб у нас есть и не только до нового урожая. Можно сказать с уверенностью, что если бы мы сейчас сумели наличным хлебом распорядиться как следует, распределить его по всей стране так, как нужно, нам бы хватило его без нового урожая на год – до следующего, 1919 года. Но все наше несчастье в том, что мы еще не умеем, не научились пользоваться богатствами, имеющимися в собственной стране. Рабоче-крестьянская власть – власть молодая, которая, пока что, не умеет ни на местах, ни в центре, как следует быть наладить работу своих органов; кроме того, это власть, которую со всех сторон окружают враги, кровно заинтересованные в том, чтобы помешать ей наладить дело продовольствия и, сорвав обеспечение голодающих масс хлебом, тем самым сорвать господство рабочих и крестьян и восстановить господство буржуазии.
IV. Свободная торговля или хлебная монополия?
В рассмотренных условиях наша задача состоит в том, чтобы взять хлеб, имеющийся в стране; взять не за морем, подобно Франции и Англии, получающих хлеб из Америки, из-за океана, а в пределах нашей же собственной земли. У кого и где этот хлеб? Он имеется в настоящее время в руках деревенской буржуазии, у кулаков, у спекулянтов. У них в руках находятся сейчас десятки и сотни миллионов пудов хлеба.
Как извлечь и распределить его? Вот вопрос жизни и смерти для рабочего класса. В виде дружеского совета, – как разрешить продовольственные задачи, – вам нашептывают: «есть простое средство – нужно объявить свободу торговли, отменить государственную монополию и твердые цены на хлеб». Везде, – и в лавочке, и на заводе, и на железной дороге, и проникая даже в семью, снуют между вами с такого рода речами агитаторы, подсылаемые спекулянтами. Возможно, что есть среди них и такие, которые, по темноте своей, искренно верят в то, что если отменить хлебную монополию и объявить свободу торговли хлебом, то Москва будет немедленно обеспечена предметами продовольствия, и наши жены, матери и сестры будут без большой заботы готовить нам обед и ужин. Нет, товарищи, такое решение хлебного вопроса есть самое пагубное из всех, какие могут быть подсказаны нашим врагом – буржуазией.
Чтобы понять неизбежность и правильность продовольственной политики Советской власти, нужно, прежде всего, установить, кто ввел, вернее, кто оказался вынужденным ввести государственную монополию. Разве у нас не было раньше свободной торговли хлебом? Во всех буржуазных странах во все нормальные времена хлеб является предметом купли и продажи, предметом свободной торговли. Известно, что буржуазия покупает и продает все: машины, землю, дома, хлеб, мясо, честь и совесть. Все продается и покупается на буржуазном рынке! Почему же буржуазия оказалась вынужденной во время войны нарушить святой для нее принцип свободной торговли, ввести ограничение последней и установить на хлеб государственную монополию полностью или частично? Да потому, что когда хлеба достаточно, то можно перебрасывать его с места на место, с рынка на рынок, из города в город, из страны в страну, можно припрятывать, выпускать и опять прятать и на этом нагревать руки, наживать жирные барыши. Но когда война отвлекла рабочие силы от земледелия и вообще от производства и истощила все страны, хлебные запасы неизмеримо сократились. Конечно, буржуазные правительства заботятся не о народе, а о себе, о своей армии, чтобы не ослабеть и быть в состоянии бороться против армии врагов. Повинуясь этой заботе, правительства оказались вынужденными сократить спекулянтов, ограничить торговлю и взять под контроль наличные запасы хлеба. У нас это началось в 1915 году, еще при царском правительстве, и с тех пор уже не было свободной торговли. Царский министр Трепов, озабоченный состоянием государственных финансов, которым угрожал бешеный рост цен, оказался вынужденным установить твердые цены на хлеб.[266]
