Эллинисты Мы, эллинисты, здесь толпой В листве шумящей, вдоль реки, Порхаем, словно мотыльки. На тонких ножках голова, На тонких щечках синева. Блестящ и звонок дам наряд, Фонтаны бьют, огни горят, За парой парою скользим И впереди наш танцевод Ступает задом наперед. И волхвованье слов под выпуклой луной И образы людей исчезли предо мной, И снова выплыл танцевод. За ним толпа гуськом идет. И не подруга – госпожа За ручку каждого ведет И каждый песенку поет: «Проходит ночь, Уходим прочь В свои дома, В подвалы. А с вышины Из глубины Густых паров, Глядит любовь И движет солнцем И землей, Зеленокрасною луной, Зеленокрасною водою». Мрак побелел, бледнели лица…
Мрак побелел, бледнели лица Полуоставшихся гостей, Казалось, город просыпался Еще ненужней и бойчей. Пред Вознесенской Клеопатрой Он опьянение прервал, Его товарищ на диване Опустошенный засыпал. И женщина огромной тенью, Как идол, высилась меж них, Чуть шевеля пахучей тканью На красной пола желтизне. А на столе сиял, как перстень, Еще не допитый глоток. Символ не-вечности искусства Быть опьяненными всегда. От берегов на берег… От берегов на берег Меня зовет она, Как будто ветер блещет, Как будто бьет волна. И с птичьими ногами И с голосом благим Одета синим светом Садится предо мной: «Плывем мы в океане, Корабль потонет вдруг, На острова блаженных Прибудем, милый друг. И музыку услышишь, И выйдет из пещер Прельщающий движенье Сомнамбулой Орфей. Сапфировые косы, Фракийские глаза, А на устах улыбка Придворного певца». В стране Гипербореев Есть остров Петербург, И музы бьют ногами, Хотя давно мертвы. И птица приумолкла. – Чирик, чирик, чирик — И на окне, над локтем Герани куст возник. Не лазоревый дождь… Не лазоревый дождь, И не буря во время ночное. И не бездна вверху, И не бездна внизу. И не кажутся флотом, Качаемым бурной волною, Эти толпы домов С перепуганным отблеском лиц. Лишь у стекол герань Заменила прежние пальмы И висят занавески Вместо тяжелых портьер. Да еще поднялись И засели за книгу, Чтобы стала поменьше, Поуютнее жизнь. В этой жизни пустынной, О, мой друг темнокудрый, Нас дома разделяют, Но, как птицы, навстречу Наши души летят. И встречаются ночью На склоне цветущем, Утомленные очи подняв. 1926 Дрожал проспект, стреляя светом, Извозчиков дымилась цепь, И вверх змеями извивалась Толпа безжизненных калек. И каждый маму вспоминает, Вспотевший лобик вытирает, И в хоровод детей вступает С подругой первой на лугу. И бонны медленно шагают, Как злые феи с тростью длинной, А гувернеры в отдаленье Ждут окончанья торжества. И змеи бледные проспекта Ползут по лестницам осклизлым И видят клети, в клетях лица Подруг торжественного дня. И исковерканные очи Глядят с глубоким состраданьем На вверх ползущие тела. И прежним именем ласкают, И в хоровод детей вступают С распущенной косою длинной, С глазами точно крылья птиц. 1926 III. Стихи 1927–1934 гг Я стал просвечивающей формой… Я стал просвечивающей формой, Свисающейся веткой винограда, Но нету птиц, клюющих рано утром Мои качающиеся плоды. Я вижу длительные дороги, Подпрыгивающие тропинки, Разнохарактерные толпы Разносияющих людей, И выплывает в ночь Тептелкин, В моем пространстве безызмерном Он держит Феникса сиянье В чуть облысевшей голове. А на Москве-реке далекой Стоит рассейский Кремль высокий, В нем голубь спит В воротничке, Я сам сижу На облучке, Поп впереди – за мною гроб, В нем тот же я – совсем другой, Со мной подруга, дикий сад – Луна над желтизной оград. |
