Во дворе появляется ЧЕЛОВЕК: «Наш дивный друг всегда такой веселый Повесился над Данта песнью пятой. Нам Дант становится опасен, Хотя ни в ад, ни в рай не верим мы. Песнь оставшихся в замке: Любовь, и дружба, и вино, Пергамент, песня и окно, Шумит и воет Геллеспонт, Как чернобурный Ахеронт. На берегу стоим, глядим, К своим возлюбленным летим. Свеча горит для нас, для нас. Ее огонь спасает нас От смерти лысой и рябой В плаще и с длинною косой. Песня Сильвии: Но не сирены – соловьи Друзья верны, друзья верны И не покинут в горе нас, Светить нам будут в бурный час, Как маяки для кораблей, Как звезды в глубине ночей. Вода сияет, бьет вода, Сижу я с пряжею над ней. Вот сердце друга моего, Заштопать сердце мне дано, Чтоб вновь сияло и цвело И за собой вело, вело! НАЧАЛЬНИК ЦЕХА: Избрали греческие имена синьоры, Ушли из города, засели в замке, Поэзию над смертью развели И музыкой от дел нас отвлекают. То снова им мерещится любовь, Наук свободных ликованье, Искусств бесцельных разговор И встречи в зданиях просторных. Но непокорных сдавим мы, Как злобной силы проявленье. Скульптор льет статую, Но твердо знаем мы — В ней дух живет его мировоззренья. Должны ему мы помешать И довести до исступленья. Поэт под нежностью подносит нам оскал, Под вычурами мыслью жалит, А музыкант иною жизнью полн, Языческою музыкой ласкает. Ты посмотри, они бледны И тщетно вырожденье прикрывают. В одежды светлые облачены, Змеиным ядом поражают. ЮПИТЕР: МЕРКУРИЙ: Я вижу девушку в листве струистой. Она готовится купаться в вихре света И с ней стоит толпа несчастных гномов. ВЕНЕРА: Ты зол на них, Меркурий, Хоть век твой наступил, В моем пребудут веке. ЮПИТЕР: Неподчинение судьбе карается жестоко. ВАКХ: Я подкреплю их силой опьяненья. АПОЛЛОН: Искусства им дадут забвенье. ВЕНЕРА: Любовниками истинными будут. Статуи прохаживаются. Одни идут гордо и […]. Другие печально. Венеру ведут под руки Вакх и Аполлон, она идет, пошатываясь и опустив голову. На лужайке музы исполняют простонародные песни и пляски. Актеры снимают маски. Видны бледные лица. В зале шум. Тептелкин вскакивает:
«Нам опять показали кукиш в кармане!» Июнь 1925 Ворон Прекрасен, как ворон, стою в вышине, Выпуклы архаически очи. Вот ветку прибило, вот труп принесло, И снова тина и камни. И важно, как царь, я спускаюсь со скал И в очи свой клюв погружаю. И чудится мне, что я пью ясный сок, Что бабочкой переливаюсь. Январь 1926 На крышке гроба Прокна… На крышке гроба Прокна Зовет всю ночь сестру свою. В темнице Филомела. Ни петь, ни прясть, ни освещать Уже ей в отчем доме. Закрыты двери на запор, А за дверьми дозоры. И постепенно, день за днем Слова позабывает, И пеньем освещает мрак И звуками играет. Когда же вновь открылась дверь, Услышали посланцы, Как колыханье волн ночных, Бессмысленное пенье. Щебечет Прокна и взлетает В лазури ясной под окном. А соловей полночный тает На птичьем языке своем. 1926 И снова мне мерещилась любовь… И снова мне мерещилась любовь На диком дне. В взвивающемся свисте, К ней все мы шли. Но берега росли. Любви мы выше оказались. И каждый, вниз бросая образ свой, Его с собой мелодией связуя, Стоял на берегу, растущем в высоту, Своим же образом чаруем. 1926 Над миром рысцой торопливой… Над миром рысцой торопливой Бегу я спокоен и тих Как будто обтечь я обязан И каждую вещь осмотреть. И мимо мелькают и вьются, Заметно к могилам спеша, В обратную сторону тени Когда-то любимых людей. Из юноши дух выбегает, А тело, старея, живет, А девушки синие очи За нею, как глупость, идут. 1926 |
