Марлен Хартман поставила чашку.

– Миссис Беккет, позвольте кое-что вам сказать. Я делаю свое дело. Не раз совершала напрасные поездки. Может быть, в данный момент сумма вам кажется слишком большой, но у вас не было времени хорошо подумать. Я пробуду в Англии пару дней. Мне очень хочется вам помочь. – Она протянула Линн визитную карточку. – Можете звонить по этому телефону двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

Линн уставилась на карточку сквозь слезы. Буквы и цифры совсем маленькие. Надежда достать деньги еще меньше.

Рарес тискал в руках электронную игрушку, глядя в заднее окно «мерседеса» на проплывавшие мимо английские поля и луга. День был ветреный, густые кучевые облака плыли по голубому небу. Вдали виднелась гряда высоких зеленых холмов, немного напоминая румынскую деревню, где он провел первые годы жизни.

Проехали мимо указателя к какому-то Стейнингу. Он одними губами повторил название. Машина резко ускорила ход, Рарес вжался спиной в сиденье. Он сильно волновался. Скоро опять увидит Илонку. Вспомнил ее улыбку. Мягкую кожу. Доверчивые ореховые глаза. Уверенный независимый дух. Она вошла в число тех, кому ангел устроил новую жизнь. Илонка сама такая. Все может устроить. Может о себе позаботиться. Приятно, что она называет его единственным в жизни, кто о ней заботится.

Очень хотелось ехать вместе, но красивая добрая немка была неумолима. Сначала Илонка, потом Рарес. Уверяла, что есть основательные причины, по которым нельзя ехать вдвоем. Они поверили. И теперь оба здесь!

Сидевшие спереди мужчины молчат. Это его спасители. Хорошо сидеть молча, думать, предвкушать будущее. По обеим сторонам зеленые живые изгороди. В машине музыка играет. Рарес узнал певицу – Фейст.

Он на свободе! Скоро они с Илонкой начнут зарабатывать большие деньги, как было обещано. Будут жить в красивой квартире, может быть, даже с видом на море.

Машина притормозила, свернула в огромные ворота с пилонами и табличкой с надписью: «Водолечебница Уистон-Грэндж». Рарес внимательно смотрел на табличку, гадая, как это произносится и что означает. «Мерседес» завилял по узкой асфальтовой подъездной дорожке мимо многочисленных предупредительных знаков, которые он не мог прочитать.

Впереди высятся холмы. Вершина одного заросла деревьями. Проехали мимо большого озера, попали в длинную аллею, обсаженную деревьями с низко нависающими ветвями. У обочины палая листва. За деревьями подстриженная трава и флажок на шесте в центре. Там стоят две женщины, одна готовится ударить металлической палкой по маленькому белому мячу. Интересно, чем это они занимаются?

Машина еще притормозила, остановились в конце дорожки у гигантского серого каменного дома, с виду старого и грандиозного. Перед ним всевозможные шикарные автомобили. Может быть, это дорогущий отель? Здесь Илонка работает? Да, наверное, поэтому они сюда и приехали. И он тоже тут будет работать. У них с Илонкой будет ночлег, тепло, еда, за ними не будет больше гоняться полиция.

«Мерседес» вильнул вправо, въехал в арку, остановился за маленьким белым фургоном у задней части дома, не такой красивой.

– Илонка здесь? – спросил Рарес.

Космеску оглянулся:

– Здесь, тебя ждет. Сейчас быстро пройдешь медицинский осмотр, а потом с ней встретишься.

– Спасибо. Какие вы добрые!

Дядя Влад Космеску молча отвернулся. Григор глянул через плечо, улыбнулся, обнажив золотые зубы. Рарес нажал на ручку дверцы, та не шевельнулась. Рванул еще раз, вдруг охваченный паникой. Дядя Влад вылез, открыл заднюю дверцу, вытащил его, повел к белой двери.

Как только они подошли, дверь открыла мрачная толстая женщина в медицинской блузе и белых штанах, с квадратным лицом, приплюснутым носом, по-мужски коротко стриженными черными волосами, зализанными назад с помощью геля. На именном значке написано: «Драгута». Она взглянула на Рареса суровыми холодными глазами, крошечные губки в виде розового бутона дрогнули в подобии улыбки.

– Добро пожаловать, Рарес. Хорошо доехал? – по-румынски сказала женщина.

Он кивнул.

Сопровождаемый с обеих сторон мужчинами, он ничего не мог сделать, как только шагнуть вперед в стерильно чистый коридор, выложенный белым кафелем. Пахло дезинфекцией. Рарес вдруг встревожился.

– Где Илонка?

Вопросительный взгляд маленьких темных женских глаз под нависшими веками мгновенно обострил беспокойство.

– Здесь, – кивнул дядя Влад.

– Я сейчас же хочу ее видеть!

Рарес много лет жил на бухарестских улицах своим умом. Научился читать по лицам. Ему не понравилось, как переглянулись женщина и мужчины. Он вывернулся, нырнул Космеску под локоть и побежал. Григор ухватил его за воротник джинсового пиджака. Рарес вырвался и упал без сознания от удара в затылок.

Женщина взвалила на плечи обмякшее тело, понесла по коридору, втащила в двойные двери предоперационной, положила на стальную каталку.

Румынский анестезиолог Дивид Барбу, закончивший пять лет назад бухарестскую медицинскую школу, уже был готов его принять. Молодой человек с густыми черными волосами и тонкими чертами лица, он вполне мог сойти за профессионального теннисиста или актера. Не нуждаясь в указаниях, он ввел иглу шприца с бензодиазепином в руку потерявшего сознание парнишки. Вполне достаточно, чтобы отключить его на нужный срок.

За это время остальные полностью его раздели, подключили к запястью внутривенную капельницу, в которую из трубки с помпой поступал пропофол, гарантируя, что пациент не очнется, а драгоценные внутренние органы не пострадают.

В смежном помещении – главном операционном зале клиники – младший хирург, тридцатилетний специалист по пересадке печени Разван Ионеску, в зеленой униформе, в очках с увеличительными стеклами, уже вскрыл брюшную полость находившегося под наркозом двенадцатилетнего мальчика, печень которого пришла в такое состояние, что жить ему оставалось несколько недель. В родной Румынии Разван зарабатывал около четырех тысяч евро в год с небольшой добавкой в виде взяток. В этой клинике получает больше двухсот тысяч. Через пару минут он начнет удалять непригодную печень.

Развану ассистировали две медсестры-румынки, ставившие зажимы, а за каждым шагом тщательно следил, подмечая самые микроскопические детали, один из известнейших в Соединенном Королевстве специалистов по трансплантации.

Первый врачебный закон, который Разван усвоил много лет назад, еще студентом, гласит: «Не навреди». По его мнению, в данный момент он никому не вредит.

У румынского уличного мальчишки нет будущего. Умрет сегодня или через пять лет от злоупотребления наркотиками, разницы не составляет. Английский мальчик, которому достанется его печень, – совсем другое дело. Он талантливый музыкант, у него большие жизненные перспективы. Конечно, не дело врачей играть роль Бога, решать, кому жить, а кому умереть, или оценивать, чья жизнь дороже. Однако суть в том, что одного из подростков обрекла жестокая реальность.

И хирург никогда никому не признается, что на его решение хоть как-то влияют не подлежащие налогообложению пятьдесят тысяч фунтов, которые переводятся на счет в швейцарском банке за каждую трансплантацию.

В половине первого – в половине второго по мюнхенскому времени, подсчитал Грейс, – перезвонил комиссар уголовной полиции Марсель Куллен. Приятно было поговорить со старым приятелем. Они пару минут обсуждали семейные дела и служебные успехи немецкого детектива, случившиеся после слишком краткой летней встречи в Мюнхене.

– Появились какие-то сведения о Сэнди? – спросил Куллен.

– Никаких, – ответил Рой.

– Ее фотографии до сих пор хранятся во всех полицейских участках. Пока нет новостей. Мы стараемся.

– Собственно, я прихожу к заключению, что это пустая трата времени, – сказал Грейс. – Начинаю процесс официального признания ее умершей.