– Стригу газоны и кусты, мою и вожу машины, иногда доставляю что-нибудь для кухни или ремонтирую сантехнику, прочищаю водостоки, заклеиваю яхту Митяши, когда он разбивает ее о причал, и иногда помогаю в разных отделениях фирмы «папаши» как сопровождающий барахла и манекенов.

– Мастер на все руки, как я посмотрю?

– Можно сказать и так, только я считаю, что непрестижных работ нет. Особенно у нас, в стране почти победившего социализьму.

Он так и сказал – «социализьму», чтобы подчеркнуть звучание этого действительно кошмарного словца.

Стерх остановился, сейчас самое время было достать пачку хороших сигарет, но у него их не было. Он достал свою трубку, и закурил, вдохнув дым как можно глубже. Жемал приостановился.

– Табак из голландских? – сказал он, с шумом втянув в свой длинный нос воздух, в котором расходились клубы дыма Стерха. – А ведь было время, я очень любил голландкие сигарилос – такие плотные и крепкие сигарки… Только теперь все в прошлом. Едва хватает на пачку сигарет в неделю.

– Неужели Витунов так плохо платит? – спросил Стерх. – Тот самый Витунов, который только что, буквально за последние три года сколотил даже по европейским меркам совсем немалый кошт? На торговле «шмотьем», как ты сказал, на валюных перепадах, может быть, на ремонте всех этих своих бесчисленных магазинов?

– Впервые слышу, что он считается богатым, – промурлыкал Жемал и сделал рукой движение, от которого косилка взвыла громче, но бывший фарцовщик перестарался, и она вдруг умолкла.

– Не верю, – отозвался Стерх. – Принимая во внимание твою бывшую специализацию. Ведь то, чем занимается Витунов, и фарца, за которую тебя посадили – близнецы-братья. Скажешь, нет? Это следует обдумать, почему ты, такой известный левый торгаш начала восьмидесятых, вдруг оказался тут, у Витунова, который определенно – «легкоимпортный» торгаш середины девяностых.

– Ничего об этом не знаю, – глухо отозвался Жемал. – Могу сказать только, что я работаю, что у хозяина денеги есть, хотя и не сказал бы, что их – не меряно, и что он, скорее всего, более умный человек, чем был я когда-то. У меня не вышло, а у него, – и он сделал быстрый жест в сторону дома, гаража на несколько боксов и парка.

– Что тебя привлекает в этой работе, Жемал? – спросил Стерх. Покуривая, он делал вид, что внимательно наблюдает за бывшим королем Подольской фарцы. – Ведь ты, со своим опытом и ходкой на зону мог бы занять в криминале место повыше, чем занимаешь сейчас?

– Сказал же, я – завязал.

Он снова включил свою косилку, и они снова пошли рядом, на этот раз в молчании. Это Стерха устраивало, потому что с дальнего конца газона можно было заглянуть за дом, и увидеть что-нибудь, что было не видно с дороги. И он увидел.

В креслицах, больше похожих на усложненные шезлонги, лежало несколько мужичков и дамы в строгих, едва ли не форменных костюмах, а на подиуме, где во-время памятной вечеринки выступал ансамбль, крутились какие-то девицы. Рядом с подиумом стояла строгая, как палка, женщина и вещала в небольшой, повешенный на плечо мегафончик с выносным микрофоном:

– Комплект из трех деталей, на осень. Материал – твид, что позволяет легко обозначить фигуру в талии, но в рукавах и юбке сделать его очень индивидуальным. Обратите внимание, на нессиметричное положение пуговиц…

– Что это? – спросил Стерх.

– Осенне-зимняя коллекция, – отозвался Жемал. – Цеховики съехались чуть не со всего СНГе.

Опять, от отвращения к слову он смягчил последнюю согласную, определенно, у него был языковой слух – штука довольно редкая в нашим времена. На подиуме появилась другая девица.

– Марион демонстрирует комплект вечернего и делового назначения. Мы назвали его «Шик де нуар». Материал – немного «сжатая» тонкая шерсть с добавками. Обратите внимание на обшлага у рукавов и отворот на брюках. Они добавляют комплекту в зависимости от освещения и места или строгий, или смягченный, интимный характер.

– Бред какой-то, – отозвался Стерх.

– Это торговля, начальник, – сказал Виталий-Жемал. – Не для таких, как мы.

Стерх посмотрел на него, резко повернулся на месте и пошел в сторону подиума. Он шагал так уверенно, посасывая «респектабельную» трубочку, что на миг ему показалось, что Жемал не поймет, что происходит. Но тот сообразил и завопил:

– Эй, начальник! Стой… Стой, говорю, а то хуже будет!

Стерх остановился, медленно повернулся и со старательно скрытым беспокойством посмотрел на Жемала. А тот показал в сторону калиточки у выездных, на этот раз, ворот.

– Сматывай отсюда, пока я подмогу не вызвал.

– Ничего не выйдет, приятель, – отозвался Стерх. – У меня есть еще вопросы. Я подшиваю их в папочку под именем «Нюра».

Жемал кивнул головой.

– Хорошая и вежливая девочка. Я бы не хотел, чтобы ты своими ментовскими лапами касался ее.

– Как я слышал, она несколько дней нигде не появлялась.

– Путешествовала, – отозвался Жемал и чуть нахмурился. – Не одна, конечно, но это не наше с тобой дело. Она совершеннолетняя, и может делать с собой все, что захочет.

– Она тут? – мягко спросил Стерх.

– Загорелая, как головешка, на юге загар быстро пристает.

Жемал знал, что делал, он отвечал, только ответ его был никак не связан с вопросом. Это был старый, отменно отрепетированный трюк уголовников, впрочем, и некоторые нынешние политики им пользовались, хотя чаще от глупости, чем со значением.

– Значит, она в доме?

– А где же ей быть?

– Вот и отлично, я хотел бы на нее посмотреть.

– Нет, начальник. Какой бы крутой ты не был, но если нет санкции, впустить тебя не могу.

– Санкции нет, – Стерх пососал трубку, она погасла, видно, он хуже владел собой, чем ему казалось. – Тогда вытащи ее сюда.

Жемал смерил Стерха с ног до головы прищуренным взглядом. Это был плохой, оценивающий взгляд, но главное – он был слишком уверенным. Такую уверенность ему не могло добавить признание, что официальной санкции на проникновение в дом у Стеха не имелось. А было что-то еще, более заковыристое… Или Стерху так показалось.

– Нюру? – спросил Жемал наконец.

– Ее самую.

– Ничего не выйдет, – проговорил Жемал, и как показалось Стерху, сглотнул слюну. – Она не пойдет… С утра не очень хорошо себя чувствует.

– Больна?

– Может, и больна, я не доктор… – Вдруг Жемал рассвирепел. – Все, начальник. Сваливай отсюда, пока беды с тобой не произошло.

– Но-но, – покачал головой Стерх. – Ты раньше воинственностью не отличался.

– То было раньше, а теперь мне и не таких, как ты, приходится выкидывать. Если они суют нос туда, где им не место… Проваливай, начальник! Ты плохо слышишь, прочистить уши?

Лицо его покраснело, и он мигом утратил свой патриальхальный покой. Стерху, кстати, на это было, наплевать. Он уже получил главное. Он спокойно сунул трубочку в карман, повернулся к воротам, и шагая по тропинке, бросил через плечо:

– Раз так, то – пока, Жемал.

– Прощайте, господин Стерх.

Прежде чем выйти, Стерх на ходу наклонился и подхватил горсть скошенной травы, поднес ее к носу. Она пахла резко и свежо, как самый правильные, самые прекрасные на свете духи. Он даже не решился выкинуть ее, а донес до машины и бросил на панель перед пассажиром. Она легла беспорядочным стожком и мигом утратила всю свою красоту, которую сохранила даже скошенной. Но без нее было бы хуже.

Если до этого разговора Стерх и имел какие-то сомнения, что труп, найденный под горой Лысой у поселка Орлиное, является Нюрой, то теперь они отпали. Поэтому ему оставалось только одно – завтра же отправляться в облпрокуротуру, к своему давнему приятелю и некогда начальнику, а ныне «особому» следователю Линдбергу. Другой калибр следственной работы для этого преступления не подходил.

Если ему удасться справиться с обычно очень неподдатливым Костей Линдбергом, если он все-таки решит хотя бы курировать это дело, Стерх мог бы считать свою работу завершенной. Дальше ему тут делать было нечего, за преступление взялись бы, как их обычно называют – профессионалы.